какой хрустальной дребедени. Были у неё керамические серьги в форме ухмыляющихся черепов с мексиканского фестиваля мёртвых, серебряные браслеты-змейки с изумрудиками вместо глаз и загадочная — Прентис так и не разобрался, что там за узор — татуировка на одном плече.
— Том, это Лиза, — представил её Артрайт, усмехаясь на манер мексиканского черепа. — Она хотела тебя увидеть. Она поклонница Разбитых окон!
— Правда? У этой женщины отменный вкус, — сказал Прентис, — особенно если на самом деле билет она купила минут за пять до того, как ленту спихнули на видеокассеты.
Он предавался изысканному самоуничижению.
Девушка улыбнулась. В один из резцов у неё был вделан рубин.
— Ага. Я купила билет за пять минут до и всё такое прочее.
Артрайт улетучился, и Прентис на миг испытал головокружение. Девушка смотрела на него рассчитанно-выжидательно. Он принял вызов.
— Вы из тех, кто пьёт одну минералку, или я вправе предложить вам чего-нибудь покрепче?
— Я бы с удовольствием выпила пива, — сказала она тёплым хрипловатым голосом. Тон её уверял: Не беспокойся. Расслабься, и всё будет отлично.
Они поспешили к бару, где Джефф флиртовал с худощавой девушкой, у которой по обе стороны головы в косах торчали майянские медальоны. Заказав пиво, Прентис испытал укол неуверенности — добавлять ли ломтик лайма? Лайм с пивом недавно стал выходить из моды, но, не исключено, она именно лайма и ждёт. Он всё же отказался от лайма и вернулся к ней с пивом. Она улыбнулась и сказала:
— Я покорена вашей галантностью.
Прентис постепенно осваивался на вечеринке. Отвлекись немного и заживи нормальной жизнью, чувак, сказал он себе. Возможно, снедавшее его нервы чувство неуверенности — лишь досадный фантом. Возможно, исчезновение Митча на самом деле не так уж и значимо. Возможно, ему пора выбросить Эми из головы. Потому что он уже никак ей не поможет. Кроме того, он ведь в Лос-Анджелесе. Тут куда ни кинь, везде наклейки на бампере: Вина заёбывает.
— Итак, вы работаете с Заком? — спросил он, словно они с Артрайтом испокон веку называли друг друга так фамильярно.
— Нет. Ещё нет. Я модель. Но вообще-то я актриса...
Он механически кивнул, и девушка захихикала над бутылкой пива.
— Вы киваете с таким важным видом, но я увидела ваш взгляд. Я пошутила. Я не модель и не актриса. Я секретарша на студии. Но Зак меня пару раз выебал, так что теперь, чтобы не мучиться угрызениями совести, приглашает меня на вечеринки.
Прентис чуть не поперхнулся напитком.
— Извините, — прощебетала она. — Вы ожидали от меня более пристойных манер?
— Нет... но я... это великолепно...
Он захохотал.
— Вы меня дважды сделали. Один раз херней, а другой раз — правдой.
— Ага. Вы прикольный. Можно я сейчас скажу одну вещь, от которой вы свалитесь в бассейн?
— Сжальтесь надо мной.
— Да ла-адно. Мне действительно нравятся Разбитые окна. Мне показалось, что там я уловила отсылки к этому забавному и грустному среднему периоду Трюффо.
— Ага. Вы меня насквозь видите. К этому периоду Трюффо и... временами мне нравится делать вид, что я продолжаю дело Ноэля Кауарда[37].
— Ноэль Кауард 90-х? А что, неплохо звучит. Вот только, знаете ли, безграмотные бизнес-управленцы, которые тут заправляют, в жизни не слышали про Ноэля Кауарда и не смотрели его пьес.
— Отличное замечание, — признал он. — А вам нравится Куросава?
Разговор зашёл о режиссёрах, романистах и художниках, и Прентису стало совсем хорошо. Он чувствовал себя современным, умным и рассудительным. Так сказать, подстилал соломку для перехода в горизонтальное положение.
Всё чаще между ними проскакивала искра желания, выпадали мгновения пленительной близости взглядов. Наконец она сказала:
— Пойдёмте посмотрим коллекцию офортов Артрайта. Я вам кое-что хочу показать...
Она увела его, взяв за руку. Джефф скорчил уморительную гримасу деланного завистливого презрения.
Тот же момент, но другая вечеринка. Искажённая пламенем тень вечеринки у Артрайта.
Митч наблюдал за ними в окно, выглядывая из пещерки меж розовых листьев. Играла музыка. Странная иноземная музыка, запись словно бы немного покорёжена, однако темп ни разу не исказился. Были люди. Люди танцевали, но с отсутствующим видом, будто массовка в кино. Некоторые держали в руках бокалы с напитками, но вид у них при этом был принуждённый, притворно весёлый, и каждый то и дело поглядывал в сторону дверей гостевого домика. Или в сторону зелёной тьмы бассейна.
Дул ветер, и розы тяжело качались на стеблях. Деревья на краю двора изгибались, как наркоманы под кайфом. В неверных отблесках сернистого пламени листва их казалась чешуйчатой.
Но вода в бассейне оставалась неподвижной, стеклянистой, как отполированный до зеленовато-чёрного блеска обсидиан. Наверное, стены зданий блокировали порывы ветра. (А что это там в соседней комнате — царапается, скребётся по полу? Неужели те двое ещё не мертвы?) Но нет, вот же ветерок шевелит длинные мягкие волосы волоокой блондинки-хипстерши, которая стоит всего в шести футах от воды, носит коричневые высохшие листья по краю бассейна.
И тем не менее вода оставалась неподвижной.
Возможно, бассейн просто казался неестественно спокойным с такого расстояния. (В соседней комнате что-то заскреблось. Почему те двое ещё не...)
Сцену освещали луна и пара настольных ламп на гусиношеих кронштейнах. Лампы почему-то выглядели ужасно неуместными. Неужели этот богач не может себе позволить ничего получше? Возможно, свет не входит в его приоритеты. Кроме того, снаружи горит огонь... Нет, это костёр, понял Митч, присмотревшись внимательнее. И костёр этот сложен из стульев. Пара деревянных стульев, таких же, что и все остальные на террасе. Кто-то обложил их тряпками и поджёг. Горящие остовы стульев были похожи на странные геометрические формы, прорывавшиеся в мозгу во время наркотических галлюцинаций. Эта мысль заставила его остро возжаждать мозгосиропа, потому что болеутоляющих препаратов было недостаточно.
Кто-то вошёл в три накладывающихся круга света — более крупный, неверно колышущийся, жёлтый круг был порождён костром, а два поменьше, более тусклых и неподвижных, лампами на противоположных углах террасы. Это была высокая худощавая женщина, плечи её сутулились, а груди опали — он это видел явственно, потому что женщина приспустила платье и повязала его у бёдер на манер фартука. Она вышла из домика для гостей. У неё в руках что-то корчилось: костлявый жёлтый кот. Она держала его за хвост. Подойдя к костру, она недрогнувшей рукой швырнула кота в пламя. Поглощённый яростными огненными языками, ослеплённый и скорчившийся в едином смятенном комке, кот испустил только один длинный высокий «мяв», прежде чем замолкнуть от шока и сгореть.
Митч отвернулся.
— Ах вы грёбаные уроды, — пробормотал он.
Никто не отреагировал на этот маленький акт садизма. Женщина постояла минутку у костра и затем с непроницаемым лицом удалилась обратно в домик.
И вдруг она остановилась. Потом развернулась и пошла в новом направлении. Походка её внезапно сделалась неуверенной, она завихляла, как пьяная, и выбрела по длинной зигзаговидной линии к большому металлическому столу, за которым сидели шестеро. Все мужчины. Один из них — Больше Чем Человек. Женщина, трясясь, подтащилась к ним и вскарабкалась на стол. Потом тяжело хлопнулась на спину, подогнула колени к животу, как собака, покорившаяся хозяину, и принялась царапать себя — медленно и глубоко.
Митчу захотелось отвернуться, но Больше Чем Человек поднял глаза и глянул на его окно. Казалось, что он заметил там Митча, несмотря на розовые кусты и глубокие тени. И Митч обнаружил, что не в состоянии отвернуться.
Откуда у неё столько силы себя царапать? отстранённо подумал Митч, продолжая наблюдать за происходящим. Кожа — материал довольно прочный. Разодрать её голыми руками не так легко. Как только кожа подалась, дело пошло проще. Подкожные слои значительно мягче. Кто-то вышел из-за стола и направился к бассейну: человек средних лет в одном из этих мексиканских костюмов со взъерошенными рукавами и слабо светящимися в полумраке лавандовыми лацканами. Человек в симпатичном костюме повернулся спиной к бассейну, заполз в него, опустившись на колени и руки, а потом, не снимая одежды, погрузился в бассейн полностью.
Он погрузился под поверхность, но ни одного пузыря не поднялось. Ни одного, даже когда его голова исчезла в тёмно-зелёных водах. Митч видел, как меняется выражение его лица — от равнодушия до потрясённого понимания. Он подождал немного: не выплывет ли человек в костюме обратно? Этого не случилось. Он поглядел на столешницу, куда взгромоздилась совершенно упавшая духом женщина. Некогда белый стол стал красен от крови. Сидевшие за столом мужчины отодвинули стулья, чтобы не запачкаться. Женщина перестала двигаться. Из ран её пошёл дымок. Больше Чем Человек смотрел на окно Митча.
Митч не мог отойти от окна. Он только отвёл взгляд от Больше Чем Человека и поглядел на внезапно полыхнувший костёр из стульев. В небо взвился толстый грязно-серый клуб дыма.
Впервые прикоснувшись к ней, Прентис сей же миг будто опьянел вдвойне.
Прентис и Лиза сидели, ещё не раздевшись, на краю большой круглой кровати, целовались и ласкали друг друга, экономя силы, как поступают в сексе опытные взрослые. Спальня была просторная, по стенам развешаны офорты в рамах, главным образом двадцатого века, судя по их авангардному стилю. Размещение картин заставляло предположить, что выбраны они просто как предметы интерьера. В спальне имелся большой пустой комод. Боковая дверь вела в маленькую ванную с душевой кабинкой. Кровать была застелена бельём цвета бренди, и по одну сторону от неё стена оказалась полностью зеркальная. Стекло было искусно разукрашено сложным чёрным декором. Стена вполне сгодилась бы как зеркало для вуайеристов, но чёрные разводы заставляли воспринимать её как нечто большее, нежели простую декорацию.