– Течение несет нас в тартарары. Сперва управляющим назначают женщину, потом уберут крепостные стены между Оазисом и вонючими рыбаками.
Венона проглотила колкость.
– Значит, девка появится по возвращении Нэя?
– И будь с ней особо вежлива. Думаю, она действительно важна для нашего Георга.
– О. – Венона улыбнулась некрасивой белозубой улыбкой. – О, поверь мне.
Где-то в чреве катакомб родился гулкий вибрирующий звук. Гром метнулся к хозяину, вскарабкался по штанине и исчез под сюртуком. Гарри поежился озираясь. Зомби подхватили мешки.
– Так зачем ты приходила? – спросил Гарри.
– А… наш писака.
– Бабс? – Гарри хмыкнул. – Что он опять учудил?
Джон Бабс был популярнейшим литератором Сухого Города. В отличие от собратьев по перу он не сочинял философские трактаты или наставления для юношества. Его короткие романы переполняли дуэли, путешествия, битвы с монстрами. Жители Полиса разбирали их как крабовые пирожки на День Творца. Истории, пересказываемые неграмотными обитателями рыбацких хижин, тоже зачастую приходили из-за стены, со страниц тоненьких книжиц. «О победителе кракенов», «О победителе пиратов», «Снова о победителе кракенов» – главным героем всех восторженных романов был Георг Нэй. А кем был таинственный Джон Бабс, знали немногие. Судачили, что неуловимому автору покровительствует прототип его книжек. Или что Нэй лично пишет под псевдонимом приукрашенную автобиографию.
Отдельные колдуны возражали против разглашения магических тонкостей. Но никаких секретов Бабс не раскрывал, он лишь неуемно и чрезмерно любовался своим кумиром. А колдуны завидовали, что девушки Оазиса зачитываются приключениями Нэя, а не их приключениями. Вот если бы Бабс писал про то, как зеленомордый травник Аэд Немед смешивает настойки, а Номс Махака чешет задницу посохом из берцовой кости великана…
Бабса охраняло мощное заклятие анонимности – Гарри помнил артефакт, привезенный Нэем с Архипелага Несуществующих. И догадывался, куда приятель дел сей магический предмет.
– Не читал его свежий рассказ? – спросила Венона.
– Пролистал.
– Писака явно бывал здесь, в Северной башне.
– Может, это кто-то из наших зомби занялся творчеством?
– Я обязательно выясню.
– Немед приказал?
– Нет. Не хочу, чтобы по башням шастали чужаки.
– Скоро мы сами будем чужаками в башнях.
Гарри забросил на плечо мешок с колбами и сказал, проходя мимо Веноны:
– Этот мир катится в глотку Левиафану. Мы погубили Гармонию, когда позволили женщинам жить рядом с нами. Я счастлив, что у меня пусто в штанах.
Гарри Придонный ушел за носильщиками. Возле Веноны остался одинокий зомби.
– Девка? – Управляющая посмотрела в одутловатое лицо слуги. – Через мой труп.
Быстрым движением она погрузила указательный палец в глазницу зомби, выковыряла глазное яблоко и бросила на пол. Топнула сапогом, слизь запятнала камни. Зомби безучастно пялился в пустоту оставшимся глазом.
– Через мой труп, – повторила Венона.
Майское солнце взошло над залатанными лачугами, пригрело черные от золы фасады. Зловонная жизнь завелась в выгребных ямах на задворках устричного рынка. Растапливая холодные сердца рыбаков, солнце золотило мирную гладь Реки. Рыбацкие суденышки уходили на промысел, суровые мужчины тайком подносили к губам глиняные и деревянные фигурки малых богов, просили обитателей ила подсобить, послать удачу. Мерцающие буйки отмечали черту, за которую запрещено было плавать без особого разрешения или лицензии Речника, не важно, что крупная рыба ушла всего на пару ярдов от границы.
Лита, дочь Альпина, лежала на крыше дома, где родилась, выросла, где состарится и умрет, ибо так принято в Кольце; лежала между печными трубами, подсунув под голову руки, и наблюдала за бесконечной процессией облаков. Отец поаукал внизу и, чертыхнувшись, потопал к пристани. Нэй, человек-жаба, не соврал. Через три дня после возвращения Литы из северных вод Совет Кольца, по указу из Оазиса, даровал Альпину ял, длиннохвостую парусную лодку, сработанную вагландскими мастерами. Вагланд был союзным государством, выращивающим лес на архипелаге. Когда-то молодая красавица из Вагланда влюбилась в залетного рыбака и пожертвовала будущим, перебравшись в зловонный обод, окольцевавший дворцы Полиса. Так на свет появилась Лита.
Лодка была прекрасна. Легкая, четырехвесельная, шесть футов от киля до планширя. Соседи, владевшие одноместными кораклами из ивовых прутьев, завистливо присвистывали, а Альпин раздувался от гордости, как рыба-еж. Отец больше не грозился скормить Литу ракам за почти месячное отсутствие. Он был простым человеком, ворчливым, добродушным, ограниченным. Он благодарил за отменный улов Творца Рек, но это его дочь, безалаберная и неудачная, как Альпин втайне считал, заманивала в сети треску и зубатку, прибегая к колдовству.
Солнышко припекало. Удивительно, совсем недавно Лита кралась по сугробам, пряталась с Нэем и Сынком в ледяных расщелинах, спотыкалась о занесенные снегом мерзлые трупы. Воспоминания о проклятом острове, где не прекращалась война, накатывали волнами, и то не были спокойные волны, шуршащие о борт нового отцовского яла. Нэй и лекарства солдат Феникса побороли обосновавшуюся в легких болезнь. В Полис она возвратилась здоровой. Физически. Но сны были хуже хвори. В кошмарах горбоносый комендант крепости показывал ей прямоугольник с живыми картинками, с огнедышащими черепахами и сеющими погибель железными птицами. Конвоир, которому она, освободившись от оков, голыми руками свернула шею, снова и снова умирал на ее глазах. Лита завидовала Сынку: коллега Нэя обманом покопался в его мозгах и избавил парня от жутких образов.
«Нэй, щучий выродок! Почему всякий раз ты впутываешь меня в какой-то кошмар?»
Нэй не ответил на немой вопрос. Сейчас он, наверное, парил свою задницу в мраморных банях Оазиса или вещал о подвигах пылкой гувернантке. И с какой стати мысли о пассиях Жабы Нэя обжигали нутро похлеще, чем память о падающих с неба бомбах?
«Надеюсь, я больше никогда с тобой не встречусь».
Чтобы не думать ни о колдуне, ни об острове прирученного электричества, Лита прикрыла веки и отправилась в ментальное путешествие. Она поприветствовала котов, что нежились у трактира, и разбудила канарейку косой Лиззи, учившейся с Литой в одной школе. Птичка поведала, что Лиззи, пока Лита плавала к черту на рога, лишилась мочек. Избранником бывшей однокашницы стал ее же двоюродный дядя.
Одурманенная дешевым вином, по улице проковыляла вдова дегтярника Ирма. За ней семенила собака, мохнатая, с дымчатыми подпалинами. Лита юркнула в разум животины и тут же отдернулась. За мгновение она узнала, что псина повинна в смерти дегтярника и двоих детей Ирмы. Гуляя у ледников, домашняя питомица подхватила заразу. Передала ее хозяину и малышам…
Звери и птицы стремились рассказать Лите свои истории. Юная чайка талдычила о трупе, разлагающемся в резервуаре возле главного порта. Перепачканный в мазуте терьер заверял, что раньше обитал в Оазисе и ел из фарфорового блюдца, но заезжий рыбак похитил его, чтобы требовать выкуп, однако сыновья вора не пожелали расставаться с псом…
Увлеченная откровениями снующих вокруг существ, Лита не заметила, как кто-то поднялся на кровлю, нарушил уединение. Тень упала, заслонив солнце.
– Какого черта? – осведомилась Лита. – В этой дыре мало крыш?
Она приподнялась на локте. Кислой гримасой встретила широкую глуповатую улыбку.
– Чего тебе, извращенец?
– Я не извращенец, – сказал рыжий детина. – Я – Билли Коффин.
– Эка новость.
Билли, одноклассник Литы, возил в Оазис рыбу. Незамужние девицы Кольца млели от историй про красоты садов и парков, но Билли был феноменально глуп и не пользовался своими привилегиями: он попросту не мог живописать увиденное за крепостными стенами. Даже на пальцах.
– Говорят, ты плавала в дальние воды. – Билли уселся рядом с Литой.
– Ну, плавала.
– Там водятся кракены?
– Только мертвые.
– Хотел бы я быть речником…
– Зачем тебе быть речником, Билли?
– Чтобы ходить по Реке.
Кошка Коффина по секрету рассказала о том, чем занимается вечерами безмозглый хозяин и как при этом он повторяет имя Литы.
– Говорят, – сопел Билли, – ты плавала на большом корабле.
– Примерно так и было.
– И какой он?
– Он большой.
– Ого! – изумился Билли. – Мне так интересно. А что еще происходило в дальних водах?
– Дай подумать… – Лита почесала висок. – Призрак капитана Каллена послал нас в лапы рыбака-убийцы, но я натравила на него чаек. Мертвецы пытались выйти из духоловки. Мы очутились на острове, где повозки летают и плюются огнем, и в меня вселился горностай. Я порвала цепи и сломала позвоночник солдату.
– Ты так красиво рассказываешь, – не изменился в лице Билли Коффин. – Но знала бы ты, что творилось у нас!
– Например?
– Вот это история так история! – Лита испугалась, что Билли взорвется от переизбытка эмоций, как взорвалась крепость людей Феникса. Он сложил губы трубочкой и выпалил: – Лиззи женилась на двоюродном дяде!
– Я впечатлена.
– А? – не понял Билли. – На тебя поставили печать?
Лита встала, отряхивая подол. С грустью вспомнила платье гувернантки, сперва подаренное Нэем, а позже изведенное им на тряпье. Голубую рубаху, в которую пленницу облачили солдаты, Лита сожгла, жалея, что точно так же нельзя сжечь весь треклятый месяц. От ткани пахло болезнью, потом и гарью. Единственным сувениром, привезенным из поездки, была раковина речной улитки. И трижды Лита вынимала ее из-под кровати, формулировала слова, представляла, как голос колдуна зазвучит в комнате… и швыряла обратно, не воспользовавшись.
Ей ничего не надо от заносчивого высокомерного Нэя. Ничего. Ни-че-го!
– Если это все потрясающие новости, – сказала Лита, подходя к лестнице, – то я, пожалуй, отчалю.
– Да, все. А нет, не все. – Билли таращился на голые щиколотки Литы. Она п