о я легкая-легкая, словно шиндлерия.
– А это кто?
– Рыбка такая. Крошечная, почти прозрачная.
– А-а. Шин…
– Шиндлерия.
– Шин-дле-рия.
Перебираясь по скату на корточках, Джиа нашла место для прыжка. Лита спустилась следом, вцепилась в руку Джиа и попыталась что-то разглядеть в зарослях под ногами.
– Высоко, – сказала она, – футов пятнадцать…
– Не больше десяти. Страх увеличивает расстояние.
– Я вовсе не боюсь.
– Я про себя. Ладно, хватит тянуть… а то сама передумаю.
Они сидели на краю близко друг к другу. За низкой дверью, которая вывела их на крышу и которую Джиа подперла бруском, раздались рассерженные голоса.
– Готова? – спросила Джиа.
– Кажется…
– Тогда самое время закрыть глаза и представить, что ты легкая, как шиндлерия.
Сотни гостей уже собрались за банкетными столами под сводами огромных палаток. «Что-то новенькое», – подумал Нэй. Обычно парадные обеды и балы давались в Солнечной галерее большого Мраморного зала, украшенного по периметру сдвоенными колоннами. Но праздничный ужин в честь маркиза Алтона устроили на пленэре в дворцовом парке.
Лита удивила Нэя. Час назад она предстала перед ним взволнованной, спешащей, со сверкающими глазами – постучала в дверь его кабинета и буквально поволокла на банкет. Неужто ванна так подействовала? Или новый наряд?
Колдуна оглушило преображение плебейки. На Лите было платье из синего волнистого шелка, который шептал и мерцал при движении. Оборчатые рукава оставляли открытыми предплечья. Каштановые волосы («не хочешь увидеть, как эти локоны красуются на твоей подушке?») были аккуратно собраны на затылке, подчеркивая соблазнительную шею. А ее лицо… В лице девушки сквозили некая расслабленность и отрешение – будто с него сняли напряжение массажем.
Именно эта духовная отстраненность одновременно с физической близостью и красотой едва не заставили Нэя одним прыжком приблизиться к Лите, властно обнять и опустить ее лицо к выемке над своей ключицей. Нэй мысленно мотнул головой и произнес: «Хорошо выглядишь». Вийон, глазастый столбик, внимательно рассматривал подмастерье из глубины комнаты.
Лита повела себя странно: переступила порог, будто беря инициативу на себя, кокетливо положила руки на плечи Нэю, подалась вперед, коснувшись (случайно?) коленом паха колдуна, – и, словно опомнившись, тут же отстранилась. «Знаю», – сказала она. В тот момент Нэй понял, что может пропасть с этой девушкой. Нырнуть и не вынырнуть, как когда-то…
Или он уже на глубине?
Палатки соединялись между собой широкими арками, так что гости в разных «залах» могли видеть друг друга. Нэя с Литой провели в центральную палатку. Нэй осмотрелся: свободных мест почти не осталось.
Герцог Маринк сидел во главе длинного стола, окруженный первейшими персонами. По левую руку от милорда сидел Артур Сорель, по правую – Томас Дамбли, недавно назначенный казначеем. Рядом с Дамбли высился кардинал Галль. В уголках его приоткрытого рта блестела слюна.
Нэй мазнул взглядом по другим лицам – придворные колдуны вперемежку с министрами и их дамами – и вернулся к Сорелю. Начальник «Черного кабинета» заботился о своей внешности: тонкая бородка, черные волосы подстрижены до плеч и завиты. Его руки свободно лежали на столе, глаза невидяще смотрели куда-то вперед. Тут он моргнул и обратил лицо в сторону Нэя и Литы.
От цепкого взгляда Сореля Нэя избавил маркиз Алтон.
– Георг, вы пришли!
– Ты не оставил мне выбора, – шепнул Нэй.
– Вы меня не представите? – Алтон многозначительно покосился на Литу.
– А?.. Да, конечно.
Представив Литу, Нэй пропустил мимо ушей любезности маркиза.
– Георг, ваша компания спасет этот ужин, – сказал Алтон. – Я занял вам места. Надеюсь, вы не против? – Вопрос адресовался не только Нэю.
– Нет, что вы! – ответила Лита.
Они прошли вдоль стола, Алтон остановился. Нэй отодвинул два стула.
– Отец позволил вам сесть так далеко от него? – спросил он у маркиза. – На ужине в вашу честь?
– Это один из наших маленьких компромиссов, – подмигнул Алтон. – Не хочу сидеть рядом с этим…
Нэй понял, о ком речь, кивнул и сел возле Гарри Придонного. Алтон уселся с Литой. Выражение лица маркиза стало глуповатым, и Нэй подавил усмешку.
Стол застилали льняные скатерти с геометрическими узорами. Перед Нэем поставили серебряную тарелку, кубок, ложку и вилку, доску для резки мяса – круглую пластину из подсушенного ситного хлеба. Колдун тронул пальцем полотенце, причудливо сложенное в символ Гармонии.
Голоса стихли. Стены и остроконечный свод палатки похлопывали на ветру.
Слуги подали гостям салфетки, снятые с теплого хлеба. Кардинал благословил стол горстью мелких перьев, которые разлетелись и спланировали в салат с вареными змеиными яйцами, в похлебку из миног и рыб-песчанок, на жареный речной язык. Герцогу поднесли миску с водой, и он омыл в ней руки. Следом – Сорель и Дамбли. Бокалы наполнили вином.
Нэй повернулся к Гарри.
На том был костюм из сливового бархата с рукавами в желтую полоску. В широких рукавах карикатурно-маленькие руки Гарри делались похожими на обрубки ветвей.
Нэй наклонился к другу.
– Ты сегодня при параде?
Гарри зашевелился всем крупным телом. Костюм зазвенел богатой отделкой – золотыми и серебряными цепочками. Воротник кафтана подпер увесистые гладко выбритые щеки. Гарри передернул плечами. Енот Гром, фамильяр колдуна, привстал на коленях хозяина и тоже дернул плечами.
– Ты похож на восточного владыку, – добавил Нэй.
– Я похож на человека, который ожидает жаркое, – отмахнулся толстяк. Его лицо раскраснелось. Он брезгливо глянул через плечо Нэя на Литу, болтающую с маркизом, потом взял вилку и подцепил из блюда ломоть речного языка.
Вокруг стола закружили слуги. Подали суп из речной свиньи, копченую и соленую селедку, щуку в горчичном соусе, рубленую кефаль, соленую макрель, камбалу с вином и сахаром, угря с бульоном и гренками, линя в желе. Некоторые блюда были оформлены так изощренно, что выглядели совершенно несъедобными. Позолоченные тушки мерланга с бантами на хвостах. Обрамленные ядовито-красным тестом окуни. Гарри склонился над овальным блюдом с рыбьими головами: треска подмигивала колдуну вставленными в глазницы стеклянными камешками.
Нэй взял полоску зеленого сыра, устроил на тонком кусочке двухцветного – слои из ржаного и пшеничного теста – хлеба, откусил и стал медленно жевать. Глотнул вина. Смотрел на разряженных дам, чиновничьих жен, любовниц и дочерей, и думал о том, сколько кокетства порождают подобные мероприятия и вся дворцовая жизнь. Озабоченные внешностью женщины и мужчины… Нэй пробежал взглядом по нарядам Аэда Немеда, Титуса Месмера, Номса Махаки… Клетус Мотли сменил серебряные доспехи на белое одеяние; его башмаки тоже были белыми.
Подали пироги с устрицами и угрем.
Нэй заметил за столом, по левую руку от себя, кнутмастера Серписа и кивнул ему. Серпис поднял кубок, пышные усы начальника полиции были белыми от соуса.
– Надо взять жирных угрей, – шептал кто-то рядом с Гарри, – очистить от чешуи, хорошо промыть и кинуть в кипяток…
Нэй отклонился назад и с удивлением обнаружил, что собеседницей Гарри выступает старшая дочь Серписа, светловолосая девушка с красивым лбом, тонкой лепки носиком и длинными ресницами. Гарри уплетал кусок пирога и – вот чудо из чудес – внимательно слушал.
– …когда мясо отстанет от кости, надо срезать плавники, удалить кости и мелко нарубить рыбу. Подмешать яблочную кашицу, добавить четверть фунта масла, перемешать и запечь. В самом конце можно добавить немного лимонного сока и яичного желтка…
Гарри кивал. Нэй мотнул головой, будто сгонял наваждение.
Кто-то вскрикнул… Лита. По столу прокатились смешки.
Из разрезанного пирога напротив девушки выглядывала лягушка. Нэй улыбнулся уголком рта: обычное развлечение при дворе – в некоторых пирогах прятали живых лягушек или птиц, которые выскакивали во время трапезы. Лягушка заморгала красными глазами, проталкивая в желудок кусочек начинки, а затем резко выпрыгнула из пирога. И приземлилась на колени Литы – та снова вскрикнула и замахала руками:
– Уберите ее, уберите!
Реакция подмастерья смутила Нэя.
Алтон взял квакшу за лапку и опустил под стул.
Этот маленький подвиг маркиза вдохновил герцога на речь. Маринк встал, сполоснул руки в поднесенной чаше, вытер полотенцем и, высоко подняв кубок, заговорил. Лицо герцога напоминало маску бесконечно уставшего идола. Разговоры – во всех палатках – прекратились. Алтон тоже встал и терпеливо выслушал поздравления отца.
Все зааплодировали. Нэй присоединился к рукоплесканиям.
Перед второй переменой блюд – гусь, запеченный в красном бульоне, тюрбо в имбирном соусе, палтус на хлебе, судак в галантине, вареные крабы и раки, приправленные пряностями, сырный торт, груши, инжир, бланшированный миндаль – Нэй выбрался к парковой зелени. Вереница слуг двигалась между дворцом и палатками. Из кухонь, под которые во дворце отводилось два десятка комнат, всё несли и несли угощения. Голодный герцогский двор! Обросший курятниками и крольчатниками, грядками горчицы и физалиса, беспрестанно везущий с Востока фрукты и специи… Объедками сегодняшнего пиршества можно будет накормить всех обитателей Кольца – но, разумеется, никому и в голову не придет подобная глупость.
Вдоль балюстрады стояли столики с напитками. Нэй взял кружку эля. Напиток освежил горло.
Вийон выбрался из-за пазухи и принюхался.
Марципаны.
– Сколько?
Все.
– Мог бы и не спрашивать.
Нэй снял со столика и поставил на траву поднос с марципановыми пирожными в форме креветок, политыми белым медом. Вийон обожал это лакомство – аппетиту зверька позавидовал бы и Гарри Придонный. Нэй ограничился пирожком с печенью трески.
Солнце висело над пушистыми округлыми кронами катальп. За балюстрадой властвовала симметрия парковых форм: аллеи и террасы, фонтаны и беседки, ручейки и живые изгороди. Нэю неожиданно захотелось пробежать до ближайшего мостика, перейти пруд и, не останавливаясь, укрывшись в коконе невидимости, зашагать по извилистой тропинке, идти и идти – и не возвращаться в духоту палаток. Он обернулся на вход в тканевой стене. Зря он беспокоился о Лите, о том, что ей будет неуютно на этом празднике. Похоже, ее полностью устраивает общество маркиза Алтона.