– Тише. Это я.
Его пальцы ласково прошлись по щеке женщины, по бугристой скуле, убрали за ушко косичку. Ресницы Банти затрепетали. Слезинка сорвалась с них. Нэй подумал, качая головой:
«Нам нравится заковывать тех, кого мы любим. Тех, кого стыдимся и кого ненавидим. Была бы наша воля, мы заковали бы всех, вообще всех, и прохаживались вдоль клеток».
Венона смотрела ему в глаза. Они разговаривали – без слов – и были ближе, чем в постели. Этот минутный диалог продолжался вечность, и в какой-то момент Нэй увидел перед собой не Венону Банти, а Алексис, девушку, которая значила для него так много и которую он сгубил, пускай и неосознанно.
– …ольно… так ольно…
– Сейчас пройдет, малышка. – Нэй улыбнулся Веноне. Жалкая то была улыбка.
– П… жалуста…
– Я освобожу тебя. – Нэй прикоснулся губами к горячему лбу Веноны. Кулак его резко дернулся вверх. Короткое лезвие ножа пронзило грудную клетку северянки. Последний выдох опалил губы убийцы, тело обвисло на цепях. Венона Банти умерла.
– Пусть Творец Рек простит тебя, – сказал Нэй, не уверенный, что сам заслужил такой милости.
Публичные казни в Оазисе не проводились со дня, когда Маринк провозгласил себя властелином Полиса. Чтобы поглазеть на работу палача, респектабельные граждане отправлялись в трущобы Кольца.
«Вот при Руа!» – говорили они, и у каждого было свое воспоминание о лучшей из казней.
Элфи Наста сожгли во внутреннем дворе Министерства, и присутствовали при этом лишь колдуны и первые лица города. Но для Аэда Немеда Маринк сделал исключение.
С самого утра в парк Гармонии стекался народ. Играл оркестр, ушлые торговцы расставили лотки со сластями и пиццей. Мальчишки разносили лимонад, шуршали веера, дамы облачились по случаю в лучшие наряды. В полдень Немеда вывели на помост. Он трясся и звал на помощь фамильяра, но его жабу накануне развоплотили, бросив в тигель. Диана Гулд и Клетус Мотли следили, чтобы травник не использовал магию, но зеленомордый старик, кажется, забыл все заклинания. Под аплодисменты толпы предателя привязали к столбу. Ни один мускул не дернулся на лицах его бывших товарищей по ремеслу.
– За измену! – гудел глашатай в дымчатых очках. – За попрание Гармонии и попытку свергнуть законного герцога!
Маринк хищно осклабился в ложе. Сидящий по правую руку Алтон отвел взор.
– Помилуйте! – вскричал Немед, а зрители одобрительно заворчали. Мольбы о пощаде были музыкой для их ушей. Палач поднес факел к груде хвороста.
Огонь разом объял старика, толпа взвыла от счастья. Ветер подхватил дым и направил его в сторону мраморного дворца, окруженного вязами. Здесь, под золоченым символом Гармонии, заседала Палата министров. В окне на последнем этаже Томас Дамбли вцепился в подоконник. Пот катился по его бледному лицу. Казначей учуял запах горящей плоти, и ему показалось, что это его собственное мясо горит, его волосы объяты пламенем, что Маринк из ложи смотрит прямо на него.
«Ты следующий, – шептали призрачные голоса секретных агентов и стукачей. – Ты, исчадие Кольца, отпрыск вонючих речников, предатель, заговорщик, мы всё знаем про тебя! Знаем, о чем ты говорил с Сорелем в юридической конторе зятя, и о разговорчиках с кардиналом, и о том, как ты помог Номсу Махаке спрятаться здесь, в Оазисе, лживый маленький толстяк! Слышишь скрип половиц? Это мы идем по твою душу!»
Желудок Дамбли скрутило, его живот ходил ходуном, покрытые оспинами щеки тряслись.
Когда Аэд Немед издал предсмертный вопль, когда засвистели восторженно зрители, Томас Дамбли лишился чувств.
Ранним утром из порта Полиса вышел вооруженный когг «Каллен».
Судно шло под командованием капитана Пакинса, больше известного по прозвищу Сынок, и его помощника. Команда насчитывала десять человек. Согласно судовым документам, на борту судна числились следующие пассажиры: придворный колдун Георг Нэй, его подмастерье Лита, дочь Альпина, и маркиз Алтон.
Вчера судно торжественно соскользнуло в воду по слипу, смазанному китовым жиром. При спуске присутствовали рабочие с семьями, женщины держали в руках ветки кораллов. На дощатом возвышении недалеко от помоста стояли Гарри Придонный, гордо вдыхающий аромат свежего корабельного лака, и Георг Нэй. Фамильяры колдунов резвились в горе стружки. «К спуску готовьсь!» Музыканты на причальной стенке ударили в барабаны, дунули в трубы, зрители загудели, молотки выбили деревянные подпоры – и «Каллен» полетел вперед по задымившемуся настилу, взметнул столбы брызг, вздрогнул и закачался на вспененной волне. Опадая, затрепетали на ветру концы разорванной шелковой ленты…
Уже на воде на борт когга установили две каронады и четыре легкие речные пушки. Набили припасами трюм. Закончили оснащение. Борта судна опоясывал слой каменного дуба – достойный ответ пушечным ядрам и зажигательным бомбам.
Солнце окутывала призрачная дымка. Накрапывал теплый дождик. Тускло блестели надраенные медные поручни и части. Прямоугольный, украшенный символом Гармонии парус надулся ветром, на рее плескались вымпелы.
Нэй сидел на шкафуте под парусиновым тентом. Накинутый на плечи плащ, собранные в косичку волосы с ранней сединой. Сосредоточенный на руках взгляд.
– Полборта право! – донеслось со шканцев.
– Руль полборта право! – доложил рулевой.
Нэй надавил большим пальцем на защелку и снял изогнутый магазин; опустил предохранитель, передернул затвор и нажал на спусковой крючок; выбил ребром ладони шомпол; взялся за приклад, приподнял и отделил крышку ствольной коробки; достал из затворной рамы возвратный механизм, следом – саму раму вместе с затвором, затем – трубку для отвода пороховых газов…
– Отводить!
– Руль девять градусов лево!
Прозвенели два сдвоенных удара корабельных склянок, и Нэй положил разобранный автомат на отрез ткани.
«Каллен» шел галсами по несколько миль. Капитан Пакинс вел судно в дальний восточный рейс.
8. Восточный бриз
Небо начало сереть, когда они услышали звук. Несколько матросов синхронно упали на колени, зажав уши ладонями. Нэю чертовски захотелось поступить так же, но он сдержался.
– Рыбьи кишки! – поморщилась Лита. – Это что такое?
Звук нарастал. Оглушающий скрежет ввинчивался в череп, сводил челюсти и заставлял позвоночник вибрировать.
– Сирены! – закричал штурман. – Мы обречены!
Нэй потянул за нить и запечатал штурману рот. Нужно было предотвратить панику. Он вспомнил, как давно, по пути к Косматому маяку, Лита спрашивала про сирен.
– Это не они, – твердо сказал колдун.
«Каллен» шел в предрассветной дымке. Капитан Сынок, Алтон, Нэй и Лита стояли на носу, напряженно вглядываясь в туман. От душераздирающего скрипа ныли зубы.
– Вот оно, – прошептала Лита, задирая голову.
Нэй встречал гигантские артефакты из Старого мира, из эпох до Реки. Странный металлический корабль в снегу у рифов острова прирученного электричества был в три раза больше той штуки, что он видел сейчас. И все же мурашки побежали по коже колдуна.
Во мгле вращалось огромное колесо. Добрых шестьдесят ярдов в высоту, оно зачерпывало люльками туман. Такие колеса, знал Нэй, использовали для развлечений в Вагланде. Детишки щекотали нервы, поднимаясь над парком. Милорд мечтал заполучить подобный аттракцион; чудовищная расточительность, по мнению Нэя, трата золота и железа.
Колесо, вырисовывающееся в сизом мареве, было намного крупнее вагландского. Древнее, проржавелое, покрытое, как лишаем, чешуей отслоившейся краски. Нэй припал к зрительной трубе, и под ложечкой засосало. На реях, у скособоченных кабин, болтались висельники. Мумифицированные тела и почти свежие трупы. Глаза – как заклепки на сваях. Мертвецы в металлической паутине поднимались к пепельным небесам и ныряли вниз.
– Право на борт! – скомандовал капитан.
Берег выплыл из мглы в опасной близости с кораблем: пологий песочный пляж и остовы каруселей, похожие на скелеты китов. Ветер трепал разноцветные ленты, ветер заставлял колесо вращаться, и несмазанные детали истошно скрежетали.
– Смотрите! – воскликнула Лита.
Цементный причал выползал из пасти истукана, как язык. Облезлое железное рыло частично занесло песком. У забытого бога были выпученные глаза и поблекшие красные волосы – намалеванные пучки по бокам яйцеобразного черепа. Вместо носа божество имело выпуклый красный шар. Его рот служил воротами в ад.
У ворот сгрудились люди. Нэй почувствовал, как впиваются в шею коготки Вийона.
Живые скелеты, дикари, облаченные в пестрые рубища, приветливо махали идущему мимо кораблю. Шаровары висли на костлявых бедрах, великанские ботинки шлепали по песку. «Каллен» шел так близко, что пассажиры и команда видели без зрительных труб загримированные физиономии островитян, красные носы, парики. Ряженые подражали своему хохочущему богу и тоже хохотали, беззвучно растягивая багровые губы. В руках они сжимали обглоданные кости. Облизывали их и посасывали, и махали кораблю, как зазывалы, приглашающие на ярмарку.
Казалось, это будет длиться вечность: улюлюкающие каннибалы, висельники, ржавые, залитые кровью карусели. Лита отшатнулась: вонь разложения достигла палубы.
Но вот проклятый пляж стал отдаляться, его обитатели – таять в тумане. Долго еще помрачневшие пассажиры слушали скрежет, наблюдали за все уменьшающимся колесом. Потом туман поглотил остров.
Наступило утро.
Георг Нэй вынырнул из неглубокого, как здешние лагуны, сна и уставился в мозаичный потолок. Над его софой сгрудились причудливые монстры в традиционных восточных нарядах. Художник поселил на лазурном фоне гибридов со слоновьими и обезьяньими головами, многоруких женщин, увешанных черепами. Демоницы показывали Нэю языки, живо вызывая в памяти образ Веноны Банти. Ее тоже называли многорукой, способной выполнять десяток поручений разом. Ее руки тоже были залиты кровью.
«А мои руки?»