Старший помощник бросился к обезглавленному телу и секунду спустя уже сидел рядом, глядя на оторванную, разбитую ядром голову, лежавшую поодаль, будто решая, какой части капитана отдать последние почести, потом резко встал – и тут же покачнулся. Пуля впилась ему в грудь. Старший помощник схватил ртом воздух и тяжело осел на палубу.
Нэй стиснул зубы. Обернулся к капитан-лейтенанту, который неловко приблизился, переступая через обрывки снастей. К пепельному лицу цеплялись клочья дыма – серое к серому. Из рассечения над бровью выкатилась пунцовая капля крови и повисла на длинных женских ресницах, офицер сморгнул.
– Мистер Нэй, вы… теперь капитан…
Нэй смотрел на вестника. Недолго – на это не было времени.
– Потери среди офицеров?
– Точно не скажу… Тут такое…
Капитан-лейтенант уронил взгляд под ноги.
«Капитан, теперь капитан», – подумал Нэй, оглядываясь. Он уже играл эту роль на «Каллене», но одно дело крошечный когг с командой из шести человек, а другое – трехпалубный линейный корабль с несколькими сотнями жизней. Небо и река.
Стрелки укрылись за коечными сетками. Речные пехотинцы охраняли люки. Вокруг пушек, согнувшись в три погибели, сновала орудийная прислуга. Начальники и часовые кричали на рекрутов – а может, от страха.
На палубе валялись оторванные ноги и руки. Обрубки тел. Раненые исходили громкими стонами и жалобными криками. Одного, с перетянутой окровавленной рукой, протащили мимо Нэя и спустили в люк – в лазарет. Громко вскрикнув, упал боцман. Обломком ему вспороло ногу от ступни до бедра. Латунная дудка выскочила из петли кафтана и криво покатилась по палубе.
Трупы сбрасывали в Реку.
– Сэр! Потери на первой и второй батареях. Расчеты, несколько пушек… Остальные ведут огонь!
Мелкие щепы носились в воздухе, протыкали людей, вырывали лохмотья мяса. Раненые вопили. Стрелки вскакивали над сетками и спускали курки. Ошпаренно отскакивали пушки. Чугунные шары, большие, как калькуттские кокосы, оставляли в дыму светящиеся разводы. Ядро выдрало кусок фальшборта и проскакало по шкафуту, оставив за собой след из обломков, щепок и крови.
– Держаться, – тихо сказал Нэй, – надо держаться.
Его услышал капитан-лейтенант, который взял на себя роль первого помощника.
– Да, сэр!
– Что с парусами?
Капитан-лейтенант крикнул старшего боцмана.
– К вашим услугам… капитан! – Старший боцман коснулся знака Гармонии на шапке. – Большие пробоины в грот-брамселе и крюйселе, дыра в контр-бизани, две в фор-марселе.
– Такелаж?
– Сорвало штаги грот-мачты, крюйс-брам-стень-стаксель, пару фордунов.
Ядро пронеслось поверху и забрало с собой тяжелый шкив. Нэй глянул на бегущий фал, на его участок, темный от крови, как он вознесся вверх, продернулся через блок и упал вниз. Еще одно ядро прошило коечную сетку, и ливень острых щепок пролился на расчет каронады. Канонир вскрикнул, упал, но через минуту встал и сам поковылял к люку; из иссеченной руки лилась кровь.
Нэй встретился взглядом с бледным как мел молодым лейтенантом, который остался на кормовой надстройке, и отвел глаза. Он не был уверен, что лейтенант понял, на кого смотрит.
Нэй тронул переговорную раковину.
«Спуститься в каюту… поговорить с Литой…»
«Нет. Теперь твое место здесь. На шканцах. На боевом посту».
– «Повелитель рек» еще в строю, – сообщил капитан-лейтенант. – «Гармония» тоже, но может только стрелять.
Нэй кивнул: «Гармония» с адмиралом Крэдоком – теперь груда обломков.
– Адмирал покинул судно.
– Как? – вырвалось у Нэя.
– Ладьи словяков, сэр.
Нэй увидел: шлюпка нырнула под защиту стаи быстроходных ладей. Адмирал бежал с флагмана.
Взгляд Нэя сместился на «Смелого», который сражался с тремя пиратами, двинулся дальше, но там был только дым двух сортов – серый и черный.
– Перебиты штуртросы палубного штурвала!
– Перейти на управление из крюйт-камеры.
– Так точно, сэр!
– Держать курс. Должны проскочить.
– Так точно!
«Ковчег» шел, нацелившись в узкий проход между двумя галерами падальщиков.
На траверзе искалеченный, с перебитыми мачтами и разодранными парусами, «Кальмар» отбивался от двух пиратов. «Как там Гарри?» Мысль улетела как клок дыма.
Ветер посвежел, и «Ковчег» пошел прытче.
Бегущий рядом клановец – тот, что убил Лидса, – дал залп. Длинная полоса дыма протянулась по борту огромной триремы, ее вспорол красный кинжальный огонь. Ядра врубились между орудиями верхней палубы «Ковчега», снесли бортовые щиты, подняли деревянный вихрь. Тяжелый обломок сломал матросу ноги и ударился о грот-мачту. На досках настила остались неподвижные тела, похожие на разделанные туши. Кто-то стонал. Кто-то скреб ногами по мокрой палубе.
«Ковчег» ответил. Нэй не разглядел в дыму, сильно ли досталось клановцу.
Корабли осыпали друг друга снарядами. Трещало дерево, свистели щепки, дрожали шпангоуты. Спелыми гроздьями раскачивались на снастях матросы, пытались хоть что-то исправить, починить, срывались и падали с долгим воплем или мертвым молчанием. Раненых стаскивали вниз, убитых кидали за борт.
И так целую вечность.
– Похоже, идут на абордаж, – сказал Нэй. – Приготовиться.
– Есть, сэр!
«Если они захотят помериться саблями и топорами, нам не отвертеться. На веслах догонят в два счета».
Капитан-лейтенант раздавал приказы. Еще стрелков на марсы! Гранаты и зажигательные бутылки! Речная пехота – примкнуть штыки!
Клановец и «Ковчег» сходились курсами. Когда они сблизились на расстояние мушкетного выстрела, Нэй разглядел на палубе триремы чешуйчатых уродцев, а среди них пестрое пиратское отребье. Клановец потерял полдюжины весел – бреши дымились – и уже не был столь расторопен.
Затрещали мушкеты и пистолеты.
Что-то капнуло на плечо колдуна, он смахнул рукой, глянул, отошел в сторону. Кровь повисшего на сетке матроса затюкала в мокрый песок палубы.
Те, у кого не было ружей, упали и вжались в доски. Лопнули песочные часы. Застонал раненый канонир. Воздух наполнился свинцовым жужжанием.
«Они целятся в меня, – подумал Нэй, напряженный до боли в мускулах. – На мне нет капитанского кителя, но они целятся в меня. Они знают».
На миг перед лицом всплыл заснеженный перелесок далекого острова и бескрылый птицеферум, плюющаяся пулями «акула», во вьюжном небе.
Что-то горячее полоснуло по уху, Нэй дернул головой, прижал руку: на ладони осталась кровь.
– Сэр, вы ранены? – спросил капитан-лейтенант.
– Ерунда, – ответил Нэй. Теплая струйка крови сползла по шее к ключице.
Бушприт «Ковчега» и крючковатый нос триремы чиркнули друг о друга.
Кровь Рохи высохла на коже Билли. Тело Рохи уплыло – безголовая рыба с синими узорами. Билли сам бережно отдал его Реке. Он винил себя в том, что не смог помочь Рохе. Не остановил злое ядро, пахнущее горячей смертью. Помнил, как кровь друга шипела, испаряясь, на черном шаре.
Он не станет героем. Никто не станет героем. Даже если кто-то вернется из этой бурлящей бездны, то уже другим, протухшим, сломанным, с ядром внутри. Билли чувствовал чугунную тяжесть в груди – смерть Рохи.
Что ему теперь делать?
«Не дрейфь, дружище, – раздалось в голове. – Делай то, что делал. А там посмотрим».
Со стороны соседней пушки дико закричали. Матроса оттащили в сторону с дымящимся лицом: новый картуз вспыхнул в плохо вычищенном стволе.
Билли присел возле пожарного ведра и плеснул в саднящее лицо горсть воды. Нащупал кусочки дерева под кожей.
Ударила пушка.
Билли помог Макграту убрать клинья и откатить пушку. Он хотел, чтобы капрал хоть что-нибудь сказал, даже накричал на него, но тот больше не учил и не ругал, двигался медленно, тяжело дышал. Как и весь расчет, вся палуба.
Они – готовые умирать и убивать – обливались потом, задыхались в дыму.
Кровь собиралась в льялах. Кровь была везде. Даже подволок был красный, на полу ступить негде – все плывет. Липнет. Нечем дышать.
– Гармония! – завопил кто-то. – Гармония!
Замолк, словно надорвался.
Билли поскреб ногтем в уголке гноящегося глаза. Налег на пушку – вперед, к порту, тыкнуть врагу в морду.
Снова вопль. На носу первой батареи. Влетевшее в порт ядро сшибло пушку с лафета, расшвыряло по палубе куски плоти, которые еще секунду назад были людьми. Билли заметил порохового юнгу. Мальчишка привалился к мачте, широкому столбу между двумя палубами, и постукивал себя по голове. Из ушей паренька текла кровь.
– Абордаж! Все на нос! Живо! – Сабля командира батареи указывала путь.
Хлопали мушкетоны. Лязгал металл. Людская волна хлынула к носу корабля, увлекла Билли. Он бежал, толкался, кричал, чтобы не было так страшно… «Может, нас хотят выпустить? И мы пойдем… домой?»
Ему сунули в руки топор. Длинная рукоятка с железными пластинами, ржавое лезвие, крюк. Кажется, он кого-то зацепил этим крюком. Стал извиняться в сутолоке.
– К портам! К портам! Там абордаж!
Кожа Билли покрылась мурашками: страх ушел, пришла злость. Черные корабли стреляли в них, убивали их – они убили Роху! – так неужели он спустит им это?! Откуда-то снизу, из глубины мыслей, поднялась горькая ярость, плеснула в горло, раздвинула пересохшие губы. «Роха», – прошептал Билли.
«Я здесь, дружище. Рядом».
«Роха, а что такое абордаж?»
«Ну, это когда одни лезут на корабль других, машут топорами и саблями, такие дела».
Дубовые доски вздрагивали от ударов ядер. Кричали-хрипели канониры. Ухали пушки. В перерывах между залпами стрелки высовывались в порты и якорные клюзы и били по врагу.
– Разбирайте оружие!
Горло саднило, глаза слезились, кровоточили руки и мелкие раны. Билли сжал рукоятку топора. Полумрак палубы отсвечивал лезвиями: сабли, ножи, тесаки, штыки, топоры. Билли заметил квадратные бакенбарды, волосатые плечи – в руках Макграта была пика.
– Отбросить тварей! В воду их!