— Люси-и-ль… Люси-и-ль…
Голос не окликает, не предупреждает. Он…
Он призывал. И звучал протяжнее. Как будто ударялся о стену кораллов — и возвращался эхом.
Голос пробил брешь в её защите. Дайвер прибавляет скорости. Молодой человек предупреждён: у клиентки случаются панические атаки.
Показывается подводная часть лестницы на понтон. Она отсвечивает серебром.
Драйвер поднялся первым. Протянув руки, сноровисто извлёк женское тело из воды. Затем фамильярно поднял маску клиентки.
— Как дела?
— Окей!
Они минуют понтон — бедро к бедру. Затем преодолевают бетонные ступени, ведущие на уставленную лежаками насыпь. Египтянин, напустив на себя деловой вид, сворачивает к драйверской базе. Мужские силуэты на египетских папирусах в сравнении с его телом выглядят схематично и коряво. Остаётся сожалеть, что в Африке так и не родился свой Роден. У входа он с кинематографической выразительностью разворачивает ладно сидящую на мощных плечах голову. В её сторону. В ответ клиентка одаривает проводника улыбкой. Прощальный ритуал.
Между тем пляжная жизнь идёт своим чередом. И каждый наслаждается праздным бездумным счастьем. Такое бывает каждой зимой. И непременно в залитой солнцем стране.
Растянувшись на лежаке, мадам «Розовая» переживает мгновение чистого восторга. «Голос»! Это Милко снова вышел на связь. Это его баритон окликнул её сквозь прореху в пространственно-временной завесе. Как и тогда — при столкновении с акулой.
…Ловко лавируя меж лежаками, вышагивает темнокожий массажист-нубиец. Своими окружностями он напоминает борца сумо. Замедляя ход у польского семейства, склоняется над девочкой лет восьми. Её имя Маруся. Нет, Марыся.
— Ребьёнка! Ты можьешь полушить солнешный пошелуй!
Сейчас Марыся или её родительница должна зачастить в ответ: «Пшэпрашем, не разумеем по руську!»
Но «ребьёнка» щебечет в ответ по-русски.
О, да она «разумеет»! Нечасто встретишь польских родителей, обучающих отпрысков языку бывших «оккупантов».
Внезапно приходит на ум другой язык. По-болгарски молодая женщина — «булка». «Розовая шляпка» ещё успевает подумать: ассоциация возникла при виде рубенсовских форм Марысиной мамы. Но уже в следующую секунду веки трепещут, давая отпор сну. Силы не равны. И она отдаётся этой маленькой осторожной смерти.
Лучи, как в западне, мечутся в волосах девушки-аниматора. Она неотразима в этой своей блузке-матроске и юбочке-солнце. Рита направляется к рабочему месту, когда Марыся издаёт жалобный вскрик. Папаша усаживает дочку на бортик и массирует нежно-молочную ступню с неумело накрашенными алыми ноготками.
— Судороги, — решает сотрудница отеля.
— Ну вылитый экс-президент Польши Лех Валенса! — заключает дедушка мальчика с синдромом Дауна.
Аниматор Рита уже направляется к полякам, чтобы порекомендовать бассейн с подогревом, когда на какой-то дочкин вопрос мужчина бросает:
— Мабуть.
Аниматор ударяет по тормозам и резко сбавляет скорость.
— Любопытно, что поляки тоже используют это слово! — замечает дедушка мальчика с синдромом Дауна. Занятый этим лингвистическим открытием, он не обращает внимание на Риту. А та изменяет маршрут и упирается в щит:
«Плавательный бассейн правил».
Возьми себя в руки, — командует она себе. — Мабуть — всего лишь слово. В переводе на русский — «может быть».
Глаза скользят по столбцам «Правил».
Пожалуйста, душ, прежде чем вниз плавательный бассейн.
Рита не отрываясь смотрит на щит.
Запрещено использование бассейн только одежду море.
Раздражавший прежде гоблинский перевод теперь странным образом позволяет «заякориться». Но схваченный краем уха «мабуть» всё ещё терзает барабанные перепонки. И она продолжает читать:
Разве не разрешаетслося брать питание на присутствие в бассейн.
«Похоже, разгулялись нервы».
А тем временем эпизод у бассейна с озвученным «мабуть» уже плюхнулся в питательный бульон подсознания.
«Его прозвали „Мабуть“. Он сыплет этим словом без разбора. „Мабуть“ для него что-то вроде якоря в словесной стихии».
Наконец, ей удаётся справиться с собой. Но вместо того, чтобы двигаться прямо по курсу, взгляд скользит в направлении польского семейства. Массаж ножек завершён. Теперь отцовская ладонь поддерживает дочку снизу — под животик. Другая подстраховывает сверху, повыше попки, обтянутой синим купальником.
Руки пана похожи на крабы.
«Если перед ней „Мабуть“ …То именно эти руки — крабы…»
Рита зажмуривается. Будто продавливает назад нарисовавшуюся перед ней картинку. Усилием воли стряхивает «морок». И вот уже юбочка-солнце, размеренно вращаясь вокруг идеальных, как у древнегреческой статуи, бёдер, движется к зениту — аниматорской будке.
«В открытом море вода синяя, как лепестки васильков, и прозрачная, как тонкое стекло». — читает бабушка. — «На дне морском живут русалки».
Здесь тоже. В бассейне с синей, как море, водой.
Костя учится отводить взгляд. Усвоил от бабушки: «таращиться» — плохо. А ещё он запомнил, как устанавливать спинку шезлонга. Это здорово — уметь рассчитывать все эти зубчики, чтобы потом следить за Русалочкой. Из надёжного укрытия — из-под век. И даже всевидящая и вездесущая «Аби» (мальчик обращается к бабушке по-татарски) не догадывается. Не знает она и про секрет. Правда, он принадлежит не ему, Костику, а девочке, которую усатый дядя учит плавать. «Аби» говорит, что это её папа. У Костика нет папы. Но он не горюет. У него есть «Аби» и «Бабай». Костик горд, что его язык справляется с этими словами. Это в деревне, где он проводит каждое лето, его научили татарским словам «бабушка» и «дедушка».
«Бабай? Ну хорошо, пусть будет по-твоему!» — согласился русский дед.
Костик приоткрывает веки. Однажды он слышал, как их сравнили с черепашьими. Костя не обиделся. «Черепашки — хорошие». Костя встречал черепашек-ниндзя на улице. Больших-пребольших. Зелёных-презелёных.
— Это военный патруль, — поправил его «Дед — бабай». — И на них бронежилеты.
А Костя подумал— панцири.
…Русалочка и дядя с усами всё ещё барахтаются в бассейне.
«Аби» не поверит ему. Насчёт Русалочки. «Это сказка, Костик!» Но у него есть способ доказать. Сегодня «Аби» не будет с ними. И дед позволит Костику гулять по отелю. А тогда… Вот все удивятся!
— Не могу отделаться от чувства, что где-то уже видел эту розовую шляпку, — говорит краснолицый господин в шлем — панаме.
— Мир стал повторяться, — откликается его спутник с бородкой-эспаньолкой.
— Или изнашивается аппарат в черепушке.
— Не паникуй, Паша. Это элементарное дежавю!
— Но ты, Володя, не можешь не признать, что мы повсюду натыкаемся на мадам «Розовая шляпка». Может, она преследует нас?
— На кой ляд прелестнице два «пенса»? — лениво отмахивается «эспаньолка».
— «Пенсы»?
— Молодёжный сленг.
Мужчины огибают бассейн, в котором папа даёт дочке уроки плавания.
— Ты не находишь, что отец — копия Леха Валенсы? — интересуется краснолицый господин, склонившись к уху компаньона.
— Усы похожи.
— И такой же крепыш.
Мужчины сворачивают к бару.
— Помнишь, как в молодости мы спорили о Лехе и его «Солидарности»? — спрашивает краснолицый.
— А ты, Паша, призывал разобраться с этими ребятами быстро и жёстко…
Неспешный разговор туристов продолжается за столиком в кафе.
Один из «пенсов» — Павел Петрович Белозерцев, дедушка мальчика с синдромом Дауна. Обладатель «эспаньолки» — Владимир Николаевич Садовой.
Их сиеста традиционно посвящена политике.
Официант приносит коктейли.
— «Шукран!» — по-арабски благодарит Владимир Николаевич. Паренёк расплывается в улыбке.
В дрожащем от жара воздухе материализуется Ритин силуэт и с какой-то нервной грацией движется в их сторону. Эспаньолка Владимира Николаевича, словно флюгер, поворачивает в направлении юбочки-солнца.
«Эг-е-е!» — восклицает про себя всевидящий приятель.
Девушка-аниматор одаривает мужчин улыбкой:
— Добрый день. Завтра — Хеллоуин! Вас ждёт сюрприз.
— Какой-нибудь «хорэр»? — это Садовой демонстрирует знание английского и киношных жанров.
— Ужас ужасный! — смеётся Рита, и в её гортани драгоценными камешками перекатывается воздух.
Мужчины тянут губы в ответной улыбке, но как только девушка разворачивается спиной, Белозерцев заявляет:
— А по мне, так у вас, украинцев, детская болезнь! Нет, даже подростковая. Когда начинают стыдиться старшего брата — работягу. И штаны на коленках пузырятся, и ногти неухожены, и горласт… Короче, слишком прост — на ваш утончившийся европейский вкус.
— Этот братец отхватил лакомый ломоть землицы, — делает попытку отбрить друга Садовой. — Мы испытали национальное унижение!
Ответить оппонент не успевает.
— Ну сколько можно талдычить об одном и том же, мальчики! — восклицает дама в золотистом тюрбане. Садовой вскакивает и галантно прикладывается к её ручке, после чего жмёт пухлую ладонь сопровождающего даму мальчика с синдромом Дауна.
— А мы с Костиком идём плавать! — оповещает дама.
— Даночка, я присоединюсь к вам минут через десять.
— Костик, попрощайся с дедушкой и дядей Володей.
Мальчик поднимает руку — точно индеец времён борьбы с белыми поселенцами. Как только они скрываются из вида, мужчины возвращаются к прерванной беседе.
— Дефолт на Украине, пан Садовой, — вопрос ближайшей перспективы.
— Согласен, — кивает «пан», и с досадой добавляет: — Только не на Украине, а в Украине.
— А пошёл ты в…! — собеседник употребляет известное «математическое» слово из трёх букв, с которым используется предлог «на».
… Пан Садовой берёт паузу. Как будто для того, чтобы собеседник расслышал резкость своего заявления. После чего тихо произносит: