Ты снова выходишь в коридорчик, оттуда на лестничную площадку. Внизу в холле работает телевизор. Перед экраном — одинокая фигура консьержа. Он всегда дружелюбен с тобой. Может, спуститься вниз и перекинуться парой слов? Но среди жильцов нет любителей ночных бдений. Большинство поднимается на работу спозаранку. Твоя бессонница может вызвать лишнее любопытство.
Ты возвращаешься к себе.
Ты затыкаешь уши.
Звук не пропадает.
Может, ты сама и являешься его источником? — Предположение утешительно. Остаётся уверить себя, что это твой пульс… Ты вновь и вновь убеждаешь себя в этом. А чтобы утвердиться в этой мысли, извлекаешь из чемодана бутылку «Мартини». Во рту жидкость нежно, как волны Красного моря, бьётся о створки гортани, щекочет нёбо, обволакивает язык. Ещё чуть-чуть — и влага крохотным водопадом устремляеся по пищеводу. Она и примирит тебя с жизнью.
Но когда в конце концов ты возвращаешься в спальню, навалившаяся тишина настолько непроницаема, насколько и опасна.
Появление человека в форме перестало быть чем-то экстраординарным. Вот и на этот раз посетители бара лишь на какое-то время сфокусировали взгляды на чёрном берете с золотым орлом.
Главный менеджер предупредительно распахнул перед ним дверь. В связи с новыми обстоятельствами Саед Амер вознамерился задать пару вопросов Ритиному напарнику.
Аниматор сидел, широко расставив колени. Он переоделся, сменив бриджи на брюки, а футболку-на сорочку, и в этом официальном прикиде выглядел старше.
Настоящее имя — Ахмед Тарек. Родился в Александрии.
— Ты проходил свидетелем по делу об убийстве?
— Да, господин офицер, — аниматор избрал для ответа самый почтительный тон.
— Насколько нам известно, ты вступил в связь с матерью погибшей девочки, которая подозревалась в убийстве.
Внезапно правая ступня аниматора, обутая в чёрный туфель, принялась пританцовывать на месте. Ален-Ахмед, похоже, не проявлял никакого желания призвать конечность к порядку. Более того, он даже не сознавал, что она вышла из повиновения.
«А парень сильно нервничает! — заключил полицейский. — Я бы, пожалуй, на его месте тоже задёргался».
— Я совершил опрометчивый поступок. — Ален был само раскаяние.
— Надеюсь, ты не повторил своей ошибки, — купившийся на это полицейский заговорил тоном муллы.
— Нет.
— Что сказжешь о погибших туристках?
— Ничего. Я не вступал с ними в половую связь, господин офицер.
— Но ты хотя бы помнишь их?
— С трудом. Обе женщины не были активными участницами наших «activity».
— Какие отношения у тебя с женщиной-аниматором?
— Деловые.
— Вы ладите?
— Вполне.
Похоже, что аниматор с течением беседы обрёл уверенность.
«Это потому, что ушли от темы Альбатроса». Список интересующих полицейского вопросов был исчерпан.
— Можешь идти, — милостиво кивнул он. Допрашиваемый не смог скрыть радостного изумления. Не веря собственным ушам, переспросил:
— Совсем идти?
— Если будет необходимость, вызовем!
Ален двинулся к двери. Повернув ручку, он замешкался.
— Господин офицер, я не хочу выглядеть смешно в ваших глазах. Я простой парень. Но и у меня есть глаза.
— Что ты хочешь сказать? Говори!
— У моей русской напарницы дорогие часы. Чтобы купить их, надо много работать.
— Подарок.
— Вы правы, господин офицер. Рита так и говорила. А ещё однажды она дала их на хранение. Перед занятием аэробикой.
— И что из этого следует?
— У меня отец до пенсии держал часовую мастерскую. Мальчишкой я любил копаться в механизме. Позже научился отличать подделку от настоящих фирменных… Я уверен: Ритины — настоящий Роллекс, линия «устрица». Это очень хорошие часы. И они водонепроницаемые.
Глава 14Браслет утопленницы
Случившиеся трагедии стёрли возрастные и мировоззренческие границы. Теперь все старались держаться вместе. Как выразилась девушка — аниматор, кучковаться.
Их совместные посиделки в баре Садовой нарёк летучками. Видимо, из-за Риты. Она могла присоединяться к ним на считанные минуты. Под предлогом приглашения на различные мероприятия.
От факта, что обе женщины стали жертвами насилия, мог отмахнуться лишь… да никто! И все терпеливо выслушивали очередной рассказ Милочки, как она обнаружила тело… («У меня глаза вовнутрь перевернулись!») И в который раз дружно подводили итог: в отеле орудует маньяк. Белозерцев, оценивая степень безопасности отеля, снова вынес вердикт: уязвим для проникновения извне. Впрочем, такую же оценку он давал в своё время и посольству РФ в Киеве, с фасада зажатому проезжей частью, а с тыла новостройками. Метнуть с их строительных лесов коктейль Молотова не составляло труда. Но на «незалежной» действовал хотя и дерзкий, но внешний противник. Здесь всё было по-другому. Враг — умный, хитрый, беспощадный-таился внутри. Среди своих. Если таковым можно назвать туристическое сообщество.
Вскоре его ожидало ещё одно испытание.
Гигантские клубы коричневой пыли обрушились на «Парадиз». Мириады песчинок африканской пустыни выбивали мелкую дробь о крышу. Хамсин! Постояльцы, повязав платки наподобие бедуинов, торопливо пересекали территорию.
Ритина кожа покрылась обильной испариной, так что улавливался запах: смесь хлорированной воды, мочевины и дезодоранта.
Аниматор упёрлась в собственное отражение в стеклянной стене. А потом легонько провела пальцем по запотевшему стеклу. Словно хотела стереть незнакомое ей выражение. И снова почувствовать себя неуязвимой.
Спустя минуту она присела за столик к Косте, который увлечённо рисовал в компании итальянской бамбино и трёх арабских мальчиков.
— Те-е-бе сра-а-стно? — Костина голова склонилась к Ритиному плечу.
— Немного.
— Костик, пора баиньки. — Дания Рафаэлевна обняла внука.
Сегодня головку Дании Рафаэловны венчала алая в белый горох косынка, завязанная под подбородком — минимализм, навеянный, видимо, стихийным бедствием. Но как убедился супруг, не только.
— Ты не находишь, что простовато? — поинтересовалось женино отражение в зеркале не далее как нынешним утром.
— Во всех ты, душечка, нарядах хороша!
— Сама британская королева на прогулку с собаками повязывает платок подобным образом.
Сейчас голова внука скользит по шёлковой поверхности косынки, которая ниспадает на шейку Дании Рафаэлевны: Костик погружается в сон. Бабушка встаёт, чтобы увести внука.
Рита убирает фломастеры, бумагу, расставляет стулья. Затем словно ища себе занятие, перебирает содержимое шкафа. Когда она, наконец, запирает детский клуб и выходит на лобби, там остаётся считанное число постояльцев. Её внимание привлекают русский и украинец-остатки костяка гостей, который участвовал во все «активностях».
— Завтра у нас конкурс «Мистер отеля». Поможете?
— Ради вас мы готовы и в мистеры податься! — восклицает господин с нахлобученной на череп панамой, приходящийся мужем этой дюймовочке с вечными тюрбанами.
— Присаживайтесь, Риточка! — её постоянный партнёр по танцам поднимается с диванчика. — Да вы дрожите. Вам холодно?
— Немного не по себе.
Рита обхватила себя руками, как будто вышедший из холодной воды пловец.
Садового накрывает волна желания — заключить это такое близкое и такое недоступное тело в кольцо объятия. Чтобы справиться с порывом, он сочувственно интересуется:
— Сколько остаётся до конца твоего контракта?
— Четыре месяца.
— Не так уж много.
— Если учесть, что где-то убийца… Всё может кончиться фатально.
— Ты кого-нибудь подозреваешь? — вклинивается в разговор Белозерцев.
— Не знаю… — девушка говорит тихо, почти без выражения, но все ощущают: за её словами-бездна отчаяния.
— Но каков мотив? — подаёт голос Садовой.
— В ряде случаев это не самое главное. Женщину могут убить по разным причинам. Некоторые не осознаются даже самим убийцей, — медленно, со значением произносит Белозерцев.
— А что вы, профессор, думаете о последней жертве? — огорошивает вопросом Дания Рафаэлевна, чью лёгкую поступь никто не уловил.
— Она отличается от первой, — с расстановкой, словно боясь сболтнуть лишнее, произносит профессор. — Обезоруживающе откровенная. И после приличествующего вздоха: — Как говорят арабы, да смилуется над ней Аллах!
— Как и первая жертва, она русскоязычная, — отмечает Дания Рафаэлевна.
— Но есть одна деталь. Она сменила веру, — вставляет её супруг.
— Я приведу лишь слова легендарного британского путешественника и военного Томаса Лоуреанса, более известного как Лоуреанс Аравийский, — неспешно, с достоинством произносит Садовой, — «Для того, чтобы принять ислам, нужна атрофия психики, готовность жить на правах муравья или пчелы, не имеющих своей воли и своего личного облика».
— Вот её и раздавили. Как насекомое.
Последовало секундное замешательство. Слова девушки-аниматора звучат чересчур зловеще и не вяжутся с прежней искромётностью массовика-затейника. Впрочем, в угнетающей атмосфере хамсина и общей возбуждённости это воспринято с пониманием.
В это время за соседним столиком расположилось семейство итальянки, прогуливавшейся в ту ночь, когда Белозерцев обнаружил труп.
— А ты не находишь, что их старший напоминает покойного Каддафи в молодости? — Павел Петрович поводит бровями в сторону подростка.
— Что-то есть…
— Да не что-то! А одно лицо.
— Т-ш-ш! Мамаша смотрит! — осадил друга Садовой.
Рита разомкнула кольцо собственных рук и обратилась лицом к итальянской семье. Мамаша, видимо, ощутила это повышенное внимание к своей персоне, и стала проявлять признаки нетерпения. Рита одарила её извиняющейся улыбкой, после чего поднялась с места. Профессор, дотоле сидевший с полурастерянным-полувиноватым выражением, встрепенулся:
— Тебя проводить?