— Но это не значит, что способен на убийство.
Дания Рафаэлевна скосила глаз в сторону клевавшего носом внука. А Павел Петрович развернулся к иллюминатору. За ним расстилались бесконечные облака.
— И я не верю в версию Абделя, — донеслось до него.
Неужели он что-то пропустил? Один из симптомов болезни Альцгеймера — больной постоянно просит повторить вопрос, обращённый к нему. Но, похоже, на этот раз пронесло. Жена продолжила монолог:
— Рита не могла наложить на себя руки. Причины не было. Да и предсмертная записка отсутствует.
— Танька сказала?
— Сама додумалась. Не стали бы Абделя в тюрьме держать…
— Не все самоубийцы пускаются в объяснения…
— Рита была открытым человеком. Она запросто поделилась секретом своих золотых волос. Надо взять чай каркаде и…
Здесь он задремал. А пробудил его судорожный вздох. Верный предвестник плача. Апоследний раз жена плакала…Вместе с дочерью. Когда она пришла из поликлиники с результатом УЗИ.
«Сказывается первное напряжение последних недель».
Она дёрнула подбодком. На её языке жестов это означало: «Прости. Это не ко времени и не к месту».
Здесь, в салоне самолёта, Вы, подполковник, были, считай, дома и ощущали себя в относительной безопасности. Да, именно «относительной», ибо знали: абсолютный покой существует только на том свет. Да и то не для всех.
Выведя семью из-под удара, Вы могли быть довольны собой. Главное — Костя. Вам повезло, что он не был замечен другими свидетелями, в том числе «итальянкой». А Вы, товарищ подполковник, подставились с сабо, дабы создать дымовую завесу вокруг внука. Ну что ж, многие соотечественники будут на Вашей стороне. Да и Высший суд, надеемся, будет к Вам милостив.
ЧАСТЬ ВТОРАЯЕВРОПА
Глава 1«Без чаю я скучаю!»
«Каждый человек — любовь чьей-то жизни».
Покупательница выхватила взглядом строчку романа, чьих дразняще пахнущих страниц ещё не касалась читательская рука. Мысль показалась заманчивой. Но далее последовало нанизывание одной банальности на другую. Ольга захлопнула книжку и сделала шаг к разделу букинистической литературы. Третья обложка от боковины — «Песенник». Рука потянулась к потрёпанным страницам. И словно развернулась во времени лента Мёбиуса — грянули первые аккорды «Школьного вальса».
— Давно, друзья весёлые,
Простились мы со школою,
Но каждый год мы в свой приходим класс…
… У первоклассницы Оли Кириленко жмут новые туфельки. Она не чует под собой ног. Впрочем, и рук тоже. Правая сжимает букет гигантских георгин, левая — портфель. Но Исаак Дунаевский освобождает девочку из плена телесности и она… взмывает вверх. И парит, парит над пересеченьем улиц Московской и Резницкой.
Но тут тётя в черном пиджаке и белой блузке с красивым воротничком-стойкой (сплошь кружева!) объявляет: они отправляются в страну знаний.
— Куда? — переспрашивает Оля маму.
Мама говорит, что страна знаний — лучшая на свете.
— Даже лучше, чем Советский Союз?
Мама находится не сразу:
— Если только маленько…
— Там красивее, чем на нашей Украине? — допытывается дочка.
— Краше нашей Украины нет страны! — улыбается мама.
— Сюда мы ребятишками
С пеналами и книжками
Входили и садились по рядам…
Пол под взрослой Ольгой заходил, как на судне во время качки. Этакое непроизвольное вальсирование шейных позвонков.
Мучась и одновременно наслаждаясь, она зашагала вдоль анфилады комнат. А вслед неслось:
— Здесь десять классов пройдено,
И здесь мы слово «Родина»
Впервые прочитали по слогам…
Ольга притормозила в компактном помещении, чьи стены до потолка уставлены стеллажами. «Школьные учебники» — первое, за что уцепился взгляд.
«Довольно! Ты больше не работаешь в школе».
Опустив глаза, женщина почти наугад двинулась к разделу «Краеведение». Теперь её должны интересовать исключительно труды по истории Киева. Если, конечно, она намерена придерживаться фактов. Да, она больше не учитель. Ольга Юрьевна теперь краевед. Вполне невинное занятие.
В последние недели она могла позволить себе неслыханную дотоле роскошь — никуда не спешить. Благо, атмосфера «Абзаца», который называют последним прибежищем киевского интеллигента, к этому располагает. Подвальный магазинчик совмещает функции кафе, клуба и торговой точки. Освободив нужную книгу из тесных объятийсобратьев, она опускается в прятавшееся в закутке кресло.
Погрузившись в адресную книгу Киева девятнадцатого века, Ольга не сразу ощутила присутствие людей, которых едва ли можно заподозрить в любви к чтению. В проёмах между стеллажами замелькали бритоголовые мужчины в камуфляже. Один из них заглянул и в Ольгино убежище… Водрузив очки на переносицу, та успела разглядеть красно-чёрный шеврон.
Женщина успела пригреться в своём убежище, так что лишнее движение грозило нарушить кокон, в который заключила её волна тёплого воздуха от радиатора. Единственный труд, который она задала себе, — обратиться в слух. Он подтвердил: готовится мероприятие. Отчётливое шарканье подошв, повелительно подаваемые реплики. Куда-то понесли стулья.
«Презентация нового издания?»
Гул мешал сосредоточиться, и она, подталкиваемая отчасти любопытством, отчасти желанием размяться, вышла на центральную площадку магазинчика, по периметру которого рассредоточились люди в камуфляже, а в серёдке расположилась разношерстная публика.
У стола, за которым обычно сидела продавец-кассир, стоял человек в тёмном костюме и при галстуке. На какое-то мгновение он, не прекращая вещать, обратил взор на женскую фигурку, просочившуюся сквозь книжное нагромождение. Слушатели, проследив за направлением взгляда оратора, повернули головы — Ольга ощутила себя в луче прожектора всеобщего внимания. Но говоря по правде, в этой стене из глаз она различила только один взгляд. Казалось, он проникает прямиком в мозг. Женщина подалась назад, больше всего желая в этот момент слиться со стенами.
Ольга плохо помнила, как выскользнула на улицу. Ноги несли незнамо куда. Она очнулась на Андреевском спуске. В лёгких сапожках от холода заныли пальцы. Где бы погреться? Рядом дом-музей Михаила Булгакова.
На бронзовой скамеечке рядом с застывшим на века классиком, положив ему голову на плечо, восседала дамочка. Такая фамильярность покоробила Ольгу, хотя великий земляк не числился в её кумирах. Входивший в школьную программу роман «Мастер и Маргарита» она считала вредоносным для юных неокрепших душ, и на своих уроках не уставала громить Маргариту как женщину, продавшую душу сатане, как «Мефистофеля в юбке». Будь её воля, исключила бы из школьной программы. На всех городских методических советах русистов с упорством, достойным, по мнению коллег, лучшего применения, она настаивала на замене последнего творения изверившегося писателя на «Белую гвардию». Ей возражали. Дескать, литература не всемогуща. «Великую Российскую империю погубила великая русская литература!» — летело им в ответ.
Знала ли она, что пройдёт не так уж много времени — и Михаила Булгакова и вовсе исключат из школьной программы.
… Ступни окоченели. Ольга поковыляла под музейную крышу.
У билетной кассы — табличка: «Лицам, одобряющим агрессию России против Украины, вход нежелателен». Она потопталась под вопросительным взглядом билетёрши. Поход в музей ею не планировался, денег в кошельке оставалось лишь на обратную дорогу. Женщина рассчитывала незаметно удалиться минут через пять — с достоинством, сохранив лицо и не будучи заподозренной в симпатиях к агрессору. Как назло, у кассы не наблюдалось ни одного посетителя: полный экскурсионный штиль.
И впервые в жизни Ольга выругалась:
— Блин-оладий!
Снег вперемешку с дождём-метеоусловия аэропорта «Борисполь». Воздух-тяжёлый, скудный. Будто тянешь через соломинку. Садовой отверг предложения таксистов. Это удлиняло путь, но мысль о полегчавшем кошельке укрепила в намерении воспользоваться общественным транспортом.
За окном мелькали киевские улицы. У многих не было ни единого шанса укрыться от алчных гляделок застройщиков, тех самых, по поводу которых нелестно отзывался ещё великий земляк Михаил Булгаков. Именно их предприимчивое племя оставляло на месте старинных особнячков зияющие прогалы, в которые втыкались бизнес-центры или пентхаусы.
От остановки до подъезда пришлось месить серую кашу, подвергая очередному испытанию башмаки, неоднократно побывавшие в руках сапожника.
Садовой жил в престижном районе. Загребущие руки застройщиков успели похозяйничать и здесь, но без большого урона для целостности архитектурного облика: украинская интеллигенция, облюбовавшая этот район, сумела организовать достойное сопротивление.
В минувшем году фасад его дома приобрёл колор, который соседка-художница назвала цветом бедра испуганной нимфы. Нарядный облик пятиэтажной «сталинки» дополняли белые округлые фронтоны над окнами.
Садовой приблизился к чугунным резным воротам с кодовым замком. Увы, он был сломан.
«Не иначе, как опять стали водить экскурсии».
В ушах зазвучали пафосные слова гида, тщедушного очкарика с ранними залысинами: «Душа Киева спрятана в этих укромных, таинственных и тихих местечках, куда не знают дороги дорогие гости столицы». Видимо, исходя из этого обстоятельства кому-то из жителей удалось приручить двух воронов — Клару и Карла. Пересекая двор, Садовой отметил распахнутые дверцы их большой клетки.
Из-за обложивших город облаков выглянуло солнце. Птицы захлопали крыльями. Их оперенье оказалось вовсе не чёрным, а заиграло переливами фиолетового и синего с прожилками зелёного.