И он пошёл посмотреть на гения и метареалиста.
Чувственным разрезом рта и крупным носом гость напоминал молодого Андрея Вознесенского. Запомнились строчки: «Мёртвым лежал я под Сыктывкаром и вороны клювами меня протыкали…»
А дальше киевский кандидат филологических наук переключился на девичий абрис. Его вздёрнутый носик напомнил ему первую любовь. Гостья почувствовала пристальный взгляд и, когда метареалист завершил декламацию, повернулась. Глаза цвета спелых жёлудей.
В детстве он игрался под дубом, посаженным его предками по отцовской линии. Жёлуди были гладкие.
Как Ритины ноги.
Здесь профессор подавил вздох и заставил себя вернуться в квартиру Краснянских.
Уже в прихожей, когда она надевала пальто-трапецию в бежево-коричневую клетку, их представили друг другу.
— Ольга! — Колечко лейкопластыря на её пальце шершаво прошлось по его ладони. В ответ он брякнул:
— Ольга? А вы в паспорте у меня записаны.
— Каким образом? — В интонации слышалась Мэри Поппинс.
— Я родился в посёлке «Ольга». На берегу Японского моря.
Не впечатлило. Она тогда была увлечена поэтом-метареалистом. Она ушла вместе с ним.
А потом они снова встретились. На литературных посиделках. Метареалист к тому времени уехал в Америку. Она узнала его и протянула руку — гладкую и холодную.
Ещё несколько зим и вёсен миновало, когда на подходе к подъезду всё тех же Краснянских он заметил всё то же клетчатое пальто-трапецию и устремился следом. В прихожей она разделась, открыв скрытую до того тайну. И Садовой понял: ничего ему здесь не светит.
Воспоминания не убавили сыскного азарта профессора.
…Вернувшись домой, он позвонил в поволжский город Шуист, что свидетельствовало о крайней степени нетерпения. Там это поняли, а потому отвечали лаконично:
— Дети? В «Парадизе» их было предостаточно. Какой возраст тебя интересует? Ах, тот, когда плачут по ночам. От чего? От колик в животике? Ну, Садовник, я тебе вот что скажу: лично я помню только итальянского бамбино. У поляков? Да, по-моему имелся малыш. Кажется, мальчик. А может, и девочка. А к чему это вдруг понадобилось?
Глава 3«Его величество — штамп!»
— Тема нынешнего семинара — штамп! — объявил руководитель сценарных курсов Олег Кузовкин. — Он прилипает к автору, как банный лист, и въедается, как плесень.
Из предыдущих лекций Милочке было известно, что далее последует диалектический ход: да, штамп разъедает высокое искусство, но в качестве заманухи сгодится.
— Марина, — обратился Кузовкин к даме, специализировавшейся на амурных текстах, — в вашем произведении опять провинциалка, штурмующая Москву, которая слезам не верит. — Как бы для визуального подкрепления своих слов он пролистал распечатку сценария. — И опять амнезия. Будь она неладна. Ну вы уж определитесь: или «провинциалка», или «амнезия». И ещё. Судя по вашим текстам, россияне проживают исключительно в загородных коттеджах, питаются в ресторанах, а шашни заводят с отпрысками толстосумов.
Пишущая ручка фирмы «Паркер» в пальцах Марины Лялиной, матери четверых детей, завибрировала. Предотвращая готовые сорваться с её губ слова о рейтинге, мэтр заметил: — У вас, Мариночка, потенциал! Но ближе к земле… — И перехватывая недоумённо-вопрошающий взгляд: — Ближе к народу.
Сценаристка сочла за благо не перечить. В душе-то она пребывала в уверенности: несмотря на все нестыковки, банальности и прочие недочёты, у неё будет своя аудитория.
«Большинство в этой стране — бабы. А им нужна сказка. На ночь. Ровно в 21 час 30 минут».
— И ещё, Мариночка. В одиннадцатой серии опять — «циркуль».
Циркулем Кузовкин называл девичью манеру загибать ножку к ягодицам — в сцене с поцелуем.
— У нас что у всех барышень особое сухожилие? — вопрошал начальник, обозревая затихшую аудиторию.
Никто не улыбнулся.
Следующим объектом разбора стал Игорь Нехамес, подвизавшийся на театральных подмостках и засветившийся в паре-тройке детективов. Однако зелёный змий так основательно потоптался на его физиономии, что камера Нехамеса разлюбила, и он подался в сценаристы.
Его герои — «дуболомы» со знаками «плюс» и «минус» попеременно, пикировались друг с другом, а в свободное время мутили с красотками. Их речь отличал криминальный сленг. Но на взгляд Кузовкина, редактура её не была обременительна, поскольку отличалась локоничностью. В отличие от монологов, выходивших из-под пера Марины Лялиной и изобиловавших муторно-сиропными длиннотами и непременно-истошным: «Я не могу без тебя!»
Мэтр пожурил за дуболомов, похвалил за краткость, и призвав и дальше не пилить опилки, перешёл к самому возрастному слушателю курсов — уроженцу грузинского Поти, члену коллегии адвокатов.
— Мераб Зурабович! Ваш последний текст превзошёл предыдущие по изощрённости способов умертвления, но, старина, (такое обращение было у педагога верхом симпатии), вы так и не избавились от штампа. Но скажите на милость, почему все уголовные элементы от Калининграда до Камчатки, когда их повязывают, истошно вопят: «Ненавижу!»
Вопрос был риторический.
Автор сделал «pokerface».
Лицо и руки Мераба Цанавы, покрытое многочисленными беловатыми червячками-шрамами, напоминало изуверскую графику — следствие его работы в газете. Тогда, в 90-ые годы, он счёл, что работа в правительственном издании безопаснее, чем служба в силовом ведомстве. Может, так оно и было, если бы Цанава не занялся чреватой осложнениями тематикой-злоупотреблениями в российском футболе.
Он подготовил серию разоблачительных статей о председателе фонда социальной защиты спортсменов, мастере спорта международного класса, заслуженном тренере греко-римской борьбы и по совместительству мафиози. За что и поплатился. Среди бела дня при многих свидетелях его исполосовали опасной бритвой.
Истекающего кровью газетчика доставили в больницу, где наложиди множество швов. В нулевые Цанава (председателя фонда к тому времени уложил нанятый снайпер), вновь переквалифицировался. На этот раз в адвоката. А достигнув пенсионного возраста, стал писать сценарии. Его специализацией стала русская мафия. И не только спортивная.
Мераб Зурабович владелфактическим материалом, но был не в ладах сформатированием сценарных текстов. Работать над ними наставнику приходилось с наибольшими энергозатратами.
— Почему врачи-реаниматолги из русского города Пыркино непременно оживляют пациента электрическими разрядами? — продолжал анализ наставник. — Я вам отвечу. Дёргающееся в конвульсиях тело выглядит на экране эффектно. Ну уж если содрали этот художественный приём у американцев, то хотя бы замените «Мы его теряем!» на русское выражение. — Кузовкин не стал уточнять — какое именно, а продолжил: — И не упускайте из виду особенности речи своих героев.
— Я не очень понимаю, — встряла Марина Лялина с интонацией дотошной ученицы.
— Объясняю! — Пухло-округлый подбородок маминого любимчика обратился к подопечной, которая ничуть не нуждалась в подобном разжёвывании, а лишь делала удобную словесную подачу: — Вчера смотрел по тэвэ очередной сериал. Слух мой постоянно коробили реплики героев. «Я засажу его в тюрьму!» — говорит девушка-следователь. Ну скажите на милость, — в этом месте на лице Кузовкина отразилось неподдельное страдание: — Видано ли где-нибудь на российских просторах, чтобы реальный сотрудник правоохранительных органов, недавно закончивший юрфак, позволял себе подобные выражения? Если, конечно, он не конченный придурок… Вот вы, Мераб Зурабович, что бы вы сказали на месте этой фифы в погонах?
— Будем собирать доказательную базу! — отрапортовал Цанава, не отрываясь от пометок в блокноте.
— В-о-о-т! — страдальческое выражение сменилось удовлетворённостью профессионала, на глазах которого восторжествовала художественная правда.
Однако пора было и закругляться. Чутким педагогическим ухом Кузовкин уловил настроение аудитории.
— Многомудрые криминологические изыскания никому не интересны. Завиральные и разудалые тексты тоже ушли в прошлое, — подвёл он итог.
Вторая часть занятия отводилась под письменный мозговой штурм. Он призван был оживить креативные способности присутствующих. Выбор пал на детективы. Всем участникам предлагалось выбрать ответ из нескольких предлагаемых.
— Итак, главная ищейка нашего сериала. Женщина, мужчина, бабушка?
Милочка, отдавая дань памяти мисс Марпл, остановилась на старушке. Кого выбрали остальные, она не успела подглядеть.
— Как (он) она снимает стрессы? Ест шоколад в немеряном количестве? Хлещет себя крапивой, сорванной на личном дачном участке? Мастурбирует в душе?
Милочка, недолго думая, остановилась на шоколаде. Игорь Нехамес — на душе. О, циник!
— Какое животное больше подходит для криминального сериала?
Она отдала предпочтение кошке.
Пребывание в творческой среде оказало действие. Девушка забыла про свои страхи.
Глава 4Хобби
В то время, когда три тела из отеля «Парадиз» стали звеном пищевой цепочки природы, а души устремились по своим индивидуальным траекториям, жизнь на Земле шла своим чередом. Ничего не поменялось и у Белозерцевых.
Спозаранку во двор вышел Рафаэль Фаттахович с широкой, собственноручно сколоченной лопатой для разгребания снега. Его размеренные, полные энергии движения вызвали у зятя зависть — пусть и самую малую.
«Этому поколению всё нипочём!»
Чего не скажешь о подполковнике. По утрам ему часто не хватает сил, чтобы сбросить тяжесть, которая придавливает к матрасу и расплющивает. Нынешнюю его апатию можно объяснить сменой часовых и климатических поясов, пасмурной погодой, но Белозерцеву известно: его будущее крайне зыбко. И от этого не хотелось ни двигаться, ни думать.
А когда подобное настроение накрывало с головой, Павел Петрович спешил спрятаться, чаще всего в бывшей девичьей светёлке дочки, превращённой в библиотеку. Здесь же он занимался своим хобби с мудрёным названием — сигнуманистика! Хотя коллекция не поражала размерами, но одаривала положительными эмоциями. Да что там! Белозерцев ею гордился. Ещё бы! Ведь начало собранию было положено на закате СССР, когда в 1989 появились нарукавные нашивки по принадлежности к конкретному воинскому формированию. Тогда майору Белозерцеву удалось заполучить самую первую нашивку — 61 отдельной бригады морской пехоты Северного флота.