Павел Петрович захлопнул блокнот и дал себе слово включить «стоп-кран», то есть не возвращаться к событиям в «Парадизе».
Глава 5Скелет на балконе
Над Киевом занималось серое, набрякшее сыростью утро.
В прихожей зазвучала мелодия Сороковой симфонии Моцарта. Завтракавшие супруги обменялись вопросительными взглядами.
Запахнув потуже банный халат, Садовой пошёл открывать.
На пороге стояла матушка. Из-за её плеча выглядывала расплывшаяся в улыбке физиономия братца, чьи руки оттягивали два фибровых чемодана.
— Кто там? — подала голос Ольга из кухни.
— Свои! — басовито бросила в ответ матушка.
Сбросивискусственную шубку, атрибут достатка советского человека, Софья Михайловна осталась в спортивномкостюме. Бывшая преподавательница физического воспитания в Донецом пединституте являла собой контраст: фигура молодой женщины, увенчанная головой старухи Изергиль.
— Мама! — вышедшая в прихожую Ольга, мгновенно оценила драматизм ситуации и обняла свекровь. А потом увлекла её за собой вглубь коридора.
Микола Миколаевич разделся, и древесный дух, затаившийся в складках его пальто, распространился по прихожей.
Старшего брата прозвали Миколой Селяниновичем: он один среди Садовых оправдал фамилию, поступив в своё время сельскохозяйственный институт. Отработав положенные молодому агроному три года, подался в науку.
Ныне доктор биологических наук, Садовой возглавлял отдел аллелопатии в Киевском ботаническом саду.
«Растения не так уж невинны, как полагают многое. Между ними тоже идёт борьба — не на жизнь, а на смерть. И воюют они молекулярно-генетическим оружием». Изучением этого самого оружия и занимался Микола Селянинович.
Садовой, чтобы чем-то занять себя, а заодно преодолеть неловкость, подхватил два перегородившие прихожую чемодана и двинулся на женские голоса.
Эти самые фибровые чемоданы разевали свои пасти (а именно таковыми казались маленькому Вове после того, как «челюсти» сомкнулись, прищемив пальцы) и поглощали их с братом майки, трусы, папину шляпу, такую же как на пастухе из «Весёлых ребят», мамины платья с разбросанными по подолу цветами, названиями которых старший Коля уже начал интересоваться. А скармливание мама производила ежевечерне в соответствии с меню-списком вещей, которые семья планировала взять в отпуск.
И вот теперь чемоданы появились в Киеве.
Стоило Софье Михайловне войти в квартиру, как она завладевала всем её пространством, заполняя каждый уголок. Чтобы поставить хоть какие-то границы, следовало разместить маму в отведённой ей комнате — бывшей детской. И при этом стоически выносить все её замечания и пожелания, более схожие с претензиями. На закате жизни даже лучшим представителям рода человеческого свойственно раздражаться из-за сущих пустяков. Но при этом стойко выдерживать сильные потрясения.
Софья Михайловна придирчиво оглядывала место, где предстояло провести следующий месяц. Взгляд упёрся в навесную книжную полку. Казалось, что та прогнулась под тяжестью Библии — современной, в новейшей редакции, с гигантским справочным материалом. Она была уложена в специальную суперобложку, и судя по затёртости «книгу книг» активно изучали. Критический взгляд новой жилички лишь равнодушно скользнул по ней и метнулся в угол, где на тумбочке примостился старый чёрно-белый телевизор. Выражение крайнего неудовольствия, мгновенно отразившееся на лице старушки, не сулило ничего хорошего.
— Где мой внук?
Для ушей родителей вопрос прозвучал выстрелом. В упор. Но выкованное годами терпение не подвело и на этот раз.
— Мама, у него теперь своё жильё.
Это было правдой лишь отчасти.
Приобретённая на родительские деньги квартира сына находилась в залоге у банка-кредитора. Нет, Андрей, названный в честь биологического отца, не стал банальной жертвойсклонности к заёмам. Его страсть была духовного свойства и именовалась «Евангелие успеха». Суть его сводится к исключительно привлекательным для широких масс постулатом: каждый христианин имеет доступ к финансовым благам. Уверовавший в Иисуса Христа просто обречён на процветание.
Юноша, приученный всем укладом жизни бюджетников к самоограничению, прозрел: надо просто принять правильную веру — и тогда у тебя будут и коттеджи, и автомобили, и тугой кошелёк на другие приятные вещи. А чтобы ускорить процесс — аккуратно плати десятую часть своих доходов в церковную кассу, а ещё лучше доверь накопления христианскому банку. И не важно, что он учреждён за пределами родной страны…
— Упустили мальчишку! — вынесла вердикт Софья Михайловна.
Видимо, кое-какие слухи об «Евангелии успеха» достигли и её ушей, одновременно пришло в голову супругам. Но они хранили молчание, вдруг озаботившись установкой свечей в разных частях помещения. Пустая трата времени — пускаться в объяснения по поводу всех иезуитских хитросплетений, в которые попался сын и внук.
— Надо продать квартиру в Донецке!
После этого безапелляционного заявления до Садового дошло: мать пребывает в счастливом неведении.
Город, построенный её мужем, подвёргся обстрелам.
Кладбище, где он упокоился, усеяно воронками от снарядов.
Квартира, за которую матушка планирует выручить солидную сумму, выгорела в результате пожара сразу после того, как она едва успела унести оттуда ноги.
Профессор, сочтя свою миссию выполненной, предоставил женщинам решать вопросы обустройства. А сам поспешно ретировался.
— Что скажешь, Микола Миколаевич? — спросил он нарочито легкомысленным тоном, входя на кухню, где уже успел обосноваться гость.
— А что спросишь, Володимир Миколаевич?
Предстояло выяснить причины матушкиного марш-броска и определиться со сроками её пребывания в Каштановом переулке.
По периодически доходившим сюда обрывкам информации, Владимиру Николаевичу известно: внучка брата, прибывшая в Киев на учёбу, предпочитает «украинську мову», а Софья Михайловна для коммуникативной функции выбрала русский. Поначалу вербальное общение оставалось двуязычным. Но прочно обосновавшись в столице, юная львовянка начала компанию по украинизации дедовской семьи. И в первую голову — прабабки-москальки.
Случись такое до февральского переворота, а иначе Софья Михайловна «революцию гидности» и не называла, она бы запросто поддалась на уговоры.
«Ну вывчи мову, она же твоя, ридна, та пивуча, ну вывчи!»
Но в новых обстоятельствах старушка закусила удила.
И как в своё время юная Сонечка, чудом пережившая фашистскую оккупацию, отказалась учить немецкий, так теперь взрослая Софья Михайловна объявила байкот украинскому.
Бесконечные политические дискуссии довели хозяина дома до белого каления — и всё чаще он находил спасение под сенью своего ботанического сада. Так бы и продолжалось, если бы не форс-мажорные обстоятельства. И тут Миколая Миколаевича не остановили даже соображения финансового порядка, а именно: шедшая в общий котёл матушкина пенсия.
За время отсутствия хозяев Микола Миколаевич успел подогреть чаю и теперь вкушал любимый напиток.
— Коля, позволь спросить: почему ты не предупредил нас? — младший Садовой пристроился напротив.
Заданный в лоб вопрос, похоже, не поколебал спокойствие Миколы Селяниновича.
— Ты знаешь, брат, как всё переменилось…
Миколай Миколаевич редко обращался к профессору вот так — «Брат!» И до Владимира Николаевича дошло: дело запахло жареным. А гость продолжил:
— Я думал, обойдётся. Ну повздорят на кухне… Тем и закончится. Но тут…
Гость отхлебнул из чашки. А Садовой неожиданно поймал брата на привычке-обрывать себя и заглатывать конец. Чтобы не сказать лишнее?
— Новые жильцы — с отчётливым западэнским акцентом, — продолжил Микола Миколаевич.
— И этим тебя испужали? — подпустил иронии профессор, но брат её проигнорировал. Или не заметил. Или сделал вид, что…
— Ребята стали проявлять инициативу.
— Записывать всех подряд в правосеки?
— Для тебя выглядит комично. А у нас… У соседей — сын в мединституе учится. На лоджии у него стоит скелет. В полный рост. Для учебных целей. Так эти хлопцы пристали: что это за символ у вас на балконе? — Те, конечно, пришли в замешательство, потому как ни о каком скрытом смысле ни сном, ни духом… А те своё гнут. Дескать, намёк на…
Здесь брат понизил голос, перейдя почти на шёпот:
— Наши потери в Иловайском котле.
— Бред!
— Родители студента — понятное дело, тёртые, прошедшие через жернова коммунстической идеологии, смекнули: пора давать задний ход. Дескать, не подумали. Уберем с людских глаз. Простите за политическую незрелость. Но на беду, дома оказался сын. Тот самый студент-медик. Он в разговор опрометчиво встрял, объяснив хлопцам на хорошем русском языке, что у тех параноя. И сослался на незаконченное психиатрическое образование. Те в дискуссию ввязываться не стали. Может, просто отдельных терминов не поняли. Короче, ушли без лишних слов. А где — то через неделю «психиатра» встретила ватага молодцов в балаклавах и …задала трёпку.
— Понятно, — Садовой встал, чтобы налить себе чаю.
— Чего тебе понятно? — вышел-таки из себя Миколай Миколаевич, — ты сидишь в своём кабинете, как на необитаемом острове. «Арабский и русский — языки-братья!» А мне вот на «украинську мову» переходить.
— Давно пора, — примирительно улыбнулся Садовой, — ты в украинском государстве живёшь. К тому же двуязычие — хорошая профилактика. — И заметив промельк удивления на лице гостя, пояснил: — Против старения мозга.
Микола Селянинович, проигнорировав доводы брата, продолжал:
— Младшая внучка пришла из садика и говорит: «Россиянська мова дюже погана, гавкають, як собаки». Кстати, теперь на Машу не откликается. Только на Маричку.
— Пройдёт. Это как подростковые прыщи.
— Думаешь?
— Уверен.
Микола Селянинович уставился на свои крупные крестьянские руки и резко сменил пластинку: