«Нет, не была она готова к этому геморрою. Назначить преступника — чего, казалось бы, легче! Но только на взгляд дилетанта».
«Пожалуй, после кофе логично и завершить свидание. Но она может обидеться. И вообще есть подозрение, что Мила-джан затаила недовольство — на то, что не последовал за ней в Египет. Но как бы это выглядело в глазах мамы и дяди-работодателя?»
«Боже, но что всё-таки кроется за эими смертями в „Парадизе“? Ей крупно повезло, что она многое видела собственными глазами. Это должно стимулировать воображение».
«Красное море сверху напомнило гигантскую линзу. Из синего стекла. Подобную той, что его сестра Сафиназ вставляет в глаза перед выступлением. Ему давно хотелось нанести этот вид на холст».
«Она предложит ещё чашечку. И в случае отказа примется за мытьё посуды. Он должен понять: пора отчаливать». Просто пальцы чешутся — так хочется ударить по «клаве». «Имя героя», «описание действия», «реплика героя».
«Отправиться бы с этюдником на пленэр! Дядя говорит, что пустая трата времени. А он без живописи не может. И всё равно будет писать картины. Потому что это единственное, что примиряет его с жизнью в Москве…»
«Что за торжество сквозило в заключительных, теперь уже понятно, прощальных словах Аси? А что она собственно сказала? Вылетело из головы. Но вид у неё был… Будто в предвкушении потирает руки».
«А Софи лоханулась. Глупая женщина. Думала, что если имеет успех, то многое простится. Только не в арабской стране. Армянская диаспора собирала деньги, чтобы внести залог в две тысячи египетских фунтов, а потом заплатить штраф в 15 тысяч. Оскорбление национального флага Арабской республики Египет. Развратное поведение. Серьёзное обвинение. Но слава Богу…»
«Ей повезло с фактурой. Герои сделаны не по готовым лекалам. Всего-то делов — скроить, а потом сшить текст. Главное — киллер. И если он один — на всех жертв…Получается, что она дышала с ним одним воздухом».
«Мог ли он представить, летя над Красным морем, что в нём навсегда растворится тот пепел из коробочки… Люсинэ-джан навечно осталась в Египте».
Когда у крематория Милочка протянула коробочку, её дно раскалённым железом коснулось Кареновской ладони. Рука непроизвольно дёрнулась — коробочка упала на землю. И оттуда высыпался серый песок с белыми вкраплениями. Осколки скелета? Он стал собирать его и оцарапался.
«Ну вид у него… Будто ушёл в астрал, оставив свою телесную оболочку на её попечение. А Милочку так и подмывает распустить его волосы, собранные резинкой в хвост. Если им дать волю, они заживут собственной жизнью. И тогда маленький Каренчик превращается в Тарзанчика.
Нет, делать этого не стоит. Ещё поймёт как эротический намёк. И придётся снова разбиратьзастеленную кровать».
«Да, больше всего его тянет к краскам. Тот художник, поразивший его воображение в детстве, писал чем угодно — карандашом, углём и даже глиной. Но он предпочитает настоящие краски».
— Карен, а дьявол… Он внутри человека?
— Ты про мировое зло?
— Про убийцу тётушки Лу…и других девушек.
— Знаешь, Мила-джан, когда я слышал про геноцид армян в Османской империи, то много думал… А когда по телевизору смотрел репортажи из Турции, вглядывался в лица жителей… Они такие же как мы. Хотя и являются прямыми потомками тех, кто распинал девушек и отрубал головы младенцам.
Мила выслушала, не шелохнувшись. Её тронула неизбывная армянская боль. Но любой способ утешения казался неуместным.
Карен сам пришёл ей на помощь:
— Извини, тема не ко времени. И вообще…
— Тебе пора?
— Да, Котя…
В приливе нежности он называл её этим прозвищем, находя в повадках сходство с Нэрой.
Карен потянулся к девушке. Они поцеловались. И от этого ласкового прозвища, и от мягких, умелых губ, по венам устремился горячий глинтвейн. Вследствие чего прощание было отложено. И пока их рты касались друг друга, казалось, что Москва за окном затаила дыхание. А потом снова задышала. Спустя некоторое время.
Традиционная сиеста.
Поворочавшись в поисках удобной позы, супруг отвернулся к стене. По дыханию ты догадалась: он покорно отдаётся дремоте. Эта раздосадовало: тебе не спалось.
— Хиппо.
Без ответа.
Ты легонько провела пальчиком по мужниной спине, чертя собственное имя. — В ответ рефлекторное отстранение и сонный вздох.
И опять тебя все оставили. На поживу тревожным мыслям. Что будет дальше с семьёй, если обстоятельства сложатся не в твою в пользу?
В последний месяц ты, ничем не выдавая себя, испытывала огромное напряжение. Казалось, что всё вокруг становится чрезвычайно хрупким. И вот-вот разобьётся.
Муж едва избежал опасности — быть обвинённым в убийстве женщины… из бассейна. Но есть кое-что и похуже.
«Господи, пронеси эту чашу мимо меня!»
Ты произнесла гефсиманскую фразу и подивилась самой себе: какие глубины атеистического сознания её исторгли?
Через положенный срок муж задышал с лёгким присвистом.
Твой взгляд блуждал по окружающему пространству, а потом упёрся в дочкин портрет. Типичный немецкий дом под двухскатной крышей, покрытый красной черепицей. Ирина снялась у входнойлестницы с навесом, по краям которого висели горшки с цветами.
Ты долго смотрела на улыбающееся лицо единственного ребёнка. Счастлива ли она? Уж слишком тщательно выстраивает Иришка антураж их с мужем благоденствия. А кому как не тебе знать: удачный союз говорит сам за себя — в обмене взглядами, в «случайных» касаниях, в вибрациях воздуха вокруг. Но как бы то ни было, зять уже не заговаривает о намерении забрать сына жены от первого брака. И это хорошо. Тебе сейчас трудно представить дом без Костика.
Сон, наконец, смилостивился, подкравшись на бесшумных лапах плюшевого мишки. В его объятиях ты и забылась.
Для восстановления сил потребовался плотный обед. Его приготовление мужчина взял на себя. Это повышало шанс на благоприятный исход готовки. Воспользовавшись моментом, Мила села к компьютеру. Раздел сценария — «Описание действия». Он давался труднее, чем диалоги. Автору не доставало точности деталей. На этот раз пальцы выбили: «Профессор сложил ладони домиком». И тут же осеклись: «Киношный штамп?»
Она всматривалась в монитор, будто в строчках цвета олова угадывала судьбу. Такой же взгляд был у неё во время визита Софи. Милочка так и не поняла с какой целью бойфренд привёл к ней кузину. Впрочем, вечерок они скоротала не без пользы. Бывшая исполнительница танца живота поведала об африканских приключениях, а потом предложила ознакомить с забавой ереванских тётушек — гаданием на кофейной гуще. В коричневом кружке обозначился силуэт расправившего в полёте крылья не то ворона, не то самолёта.
— Иди кушать!
«Господи, как давно в этих стенах не употребляли этого слова — „кушать“! Да и произносил ли его кто-нибудь из женской троицы?»
К Милочкиному изумлению, Каренчик приготовил украинский борщ. На мясе. И когда он успел смотаться за ним? Не иначе как к дяде. И хотя Милочка придерживалась вегетарианской диеты, кушанье отведала с удовольствием.
— Кто научил тебя этому рецепту?
— Дядина жена. Она русская.
— Они ладят?
— Вполне.
«Не вздумается ли ему последовать дядиному примеру?» — пришло на ум Милочке. Но размышлять над этим не тянуло. Помыв посуду (надо же иметь совесть!), она снова подсела к компьютеру. Каренчик прилёг отдохнуть.
«Завтра надо поговорить с Олегом Валерьевичем. Дескать, стремлюсь не обмануть ничьих ожиданий, но…»
— О чём задумалась? — голос дивана.
— О задании…
— Не буду тебе мешать…
Она не стала задерживать. Не нашла подходящего повода.
Он ещё потоптался в прихожке, пережидая шаги соседей на площадке. Опасался бросить тень на возлюбленную? Или на себя?
И вот он шагнул за порог. Он не имел обыкновения оглядываться, а потому она без промедления закрыла дверь. Глянула в зеркало: растревоженные поцелуями «заеды» саднили. Надо зайти в аптеку.
Вернувшись в комнату, она почувствовала: пространства стало больше. Это как-то связано с его уходом? Похоже, это она, Милочка, из племени раков-отшельников. Поразмышляв над этим, она двинулась к рабочему столу— «добивать» сценарий.
В голове прокручивался очередной мотив преступления. И ещё заезженная фраза: «Тот, кто пролил каплю чужой крови, не боится пролить потоки». Его должен был произнести главный герой романа — полковник КГБ в отставке.
Кровь-вода-дождь. Вот такой смысловой ряд.
Далее дело не шло.
Глава 7Ёксель-моксель!
Когда в прихожей зазвонил телефон, Ольга стряпала.
Голос — чужой.
— Квартира Садовых?
— Да.
— С кем имею честь разговаривать? — Явственны нотки балагура и весельчака.
— Ольга Юрьевна Садовая.
— Беспокоит ваш участковый. Пал Палыч Подопригора.
Он так и произнёс: «Пал Палыч». А не Павел Павлович, И даже не Павло Павлович, как ныне заведено.
— Чем обязана вашему звонку, — в тон незнакомцу поинтересовалась Ольга Юрьевна, про себя надеясь: пан милиционер ошибся номером.
— Прошу прийти в 23 —ий кабинет районного отделения милиции.
— Прямо сейчас?
— Как можно скорее, — голос утратил былую игривость. — Это в ваших интересах.
— А что случилось?
— Поясню на месте.
— Что-то с сыном?
Но на том конце уже положили трубку. Ольга посмотрела на свою, будто чего-то ожидая, затем водворила трубку на место.
Поставить в известность супруга? Профессор — на уроке: какая-то киевлянка собралась замуж за жителя Хургады и проходила ускоренный курс арабского. Прямо на домашний спортивный костюм Ольга натянула куртку, сунула ноги в кроссовки. Районное отделение находилось в десяти минутах ходьбы, так что замёрзнуть она не успеет. Но что представляет собой этот самый участковый? Как законопослушным гражданам чете Садовых редко приходилось иметь дело с милицией.