В ту зиму приобрести авиабилет до Москвы труда не составляло: запрет украинского правительства на полёты российских самолётов ещё не вступил в силу.
Они прибыли в воздушную гавань заранее, как и положено. Софья Михайловна с жадностью провинциала, оказавшегося в столице, принялась разглядывать модно одетых пассажиров:
— Сплошные ванюшки-рванюшки! — заметила она, острым своим подбородком указывая на рваные джинсы и голые лодыжки молодых людей.
— Это всего лишь имитация бедности.
— А что это за знак на шапке у мальчугана? Похоже на трезубец, — не отставала матушка.
Садовой с неохотой оторвался от «Магии слова», написанной российским полиглотом Дмитрием Петровым и журналистом Вадимом Борейко. Действительно, на шапке у мальчугана посверкивал принт в виде буквы «W».
— Это буква такая. «Дабл-ю» называется.
— А что она значит? — не отставала матушка.
— В данном случае — не знаю. Но вообще в Европе это знак на входе в дамскую комнату.
Софья Михайловна залилась смехом.
«Пожалуй, не стоит сообщать ей о том, что молодёжь использует слово „продаблиться“ как эвфемизм выражению „сходить в туалет“. Закатится в хохоте. А на неё и так обращают внимание».
Одетая в вытертое, как обивка старого кресла, пальто — образчик советского ширпотреба, старушка должна была сделаться бесцветным существом, склонным сливаться с окружающими предметами. Обманчивое впечатление! Софья Михайловна по какой-то необъяснимой причине притягивала взгляды. На счастье профессора, объявление о начале регистрации избавило его от дальнейших лингвистических изысканий по поводу «дабл-ю» на «дитячьем» головном уборе.
Стоя к стойке регистрации, матушка внезапно и без всякого повода заявила во всеуслышание:
— Украина — маленькая страна, особенно если сравнивать с соседями.
— Мама, о чём ты? — перебил Садовой, справедливо опасаясь скоропалительных умозаключений.
— А то, что все друга друга знают. Либо приходятся родичами — братьями, сватами, кумовьями, — невозмутимо гнала свою линию Софья Михайловна. — Глянь, это же сосед стоит. — Её подбородок нацелился на крупный, бритый череп, нанизанный на шею с торчащим кадыком.
Люди в очереди обернулись, привлечённые этим громким оповещением. А профессорская матушка подскочила к мужчине.
— Не узнал?
Шея с выпирающим кадыком начала разворачиваться.
— Да я же тебя в детстве конфеткой «кис-кис» угощала. А она у тебя в зубах завязла. А тот — молочный — взял и отвалился.
Мужчина продолжал выжидательно-вопросительно смотреть на пассажирку. Кадык заострился — вот-вот прорвёт кожу. Молчание скрывало подавляемое раздражение. А Софья Михайловна и не думала переходить на государственную мову. Глупость, конечно. Но что поделаешь с упрямой пенсионеркой, до сих пор не расставшейся с пионерской привычкой обтираться по утрам холодной водой!
— Эх, быстро молодёжь корни свои забывает. Или это оттого, что мы с Дон…
— Мама, нам пора! — Садовой подцепил мать за рукав шубки и увлёк за собой с присущей только ему галантностью.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯРОССИЯ
Глава 1«Первая рюмашка — колом!»
— Вонзите штопор в упругость пробки, и взоры женщин не будут робки! — провозгласил хозяин, раскупоривая бутылку водки.
Садовой поморщился. Известная со времён студенческих пирушек фраза. Но дружку его невдомёк: она принадлежит Игорю Северянину. Тем не менее профессор поддержал Пашин зачин:
— А мой отец — донецкий шахтёр — говорил так: первая рюмашка — колом, другая — соколом, прочие — пташками.
Они выпили ту, что колом.
— Садовник, ты веришь, что они взяли настоящего преступника?
Вопрос вместе с пластинкой сыра повис в воздухе. Но лишь на пару мгновений.
— Паш, ты всё ещё ломаешь голову?
— Наш египетский друг, врач по профессии, убеждал меня, что любая мыслительная деятельность благотворна для людей пенсионного возраста.
— Понял, — подал ответную реплику профессор и принялся пережёвывать сыр, закусывая рюмашку водки, которую употреблял редко, но метко.
Хозяин положил гостю кусок баранины, справедливо полагая, что в случае с водкой одним сыром не обойтись.
Мужчины остались одни. Дания, накрыв стол, удалилась к себе. Софья Михайловна и Рафаэль Фаттахович совершали вечерний моцион. Костя спал.
Поздние ужины вдвоём — в духе их молодости. На кухне ДАСа, светлой и просторной, они жарили картошку. Пока традиционное студенческое блюдо доходило до нужной кондиции, вели разговоры. Правда, не столь вольные, как в кофейне.
— И до чего дорефлексировался? — задал вопрос гость, промокнув салфеткой губы.
— Египетская полиция не ошиблась.
— У тебя есть доказательства?
— Прямых, увы, нет. — Белозерцев откинулся на спинку венского стула.
— Ты о «Братьях мусульманах»?
— Разве не ты толковал о том, что это не их почерк, что эти ребята не воюют с женщинами, и если кого-то и предают смерти, то исключительно египетских военных и полицейских?
— Но и мусульманский брат мог элементарно сбрендить. — Садовой последовал примеру друга и откинулся на высокую гнутую спинку, пришедшую на помощь его отяжелевшему затылку. Дабы остановить этот процесс, он дал зарок: не притрагиваться больше ни к еде, ни к питью. — Я встречал в Киеве людей, которые прошли через «горячие точки». В восприятии мира у всех чётко намечена демаркационная линия: «свои» — «чужие». Это привносило сложности в их существование на гражданке.
— Ты на кого намекаешь? — спина Белозерцева подалась вперёд.
— Абдель сошёл с катушек, — бесстрастно продолжал профессор. — А что касается твоей афганской эпопеи, это было давно. Ты успел восстановиться.
Хозяйский отяжелевший торс вернулся на спинку стула.
— В этих преступлениях — восточный колорит, — примирительно продолжил Белозерцев.
— Что ты имеешь в виду? — Профессорский чуб, в котором стало больше соли и меньше перца, качнулся в сторону собеседника.
— Убить человека не так-то легко, особенно собственными руками. «Янки» и европейцы в этом отношении чистоплюи — предпочитают дистанционное механическое воздействие. Пули, снаряды, бомбы, мины. Твои земляки, кстати, тоже.
Профессор хотел было встать на защиту украинцев, но вовремя прикусил язык. Хотя алкоголь вовсю гулял по крови, разум оставался ясным.
— Я бы не стал развешивать ярлыки, Паша. Особенно когда дело касается женской души.
Он не успел договорить. В столовую тенью проскользнула Дания Рафаэлевна, одетая в халат — явный сигнал: «пора в постель!» Не говоря ни слова, она занялась заменой тарелок.
— Лапушка, ты лучшая в мире татарская жена! — объявил Белозерцев.
— Что-то ещё подать? — поинтересовалась Дания, хорошо осведомлённая по части мужней лексики: если называет «лапушкой» и «лучшей татарской женой», значит налился выше бровей.
— Кофе.
— А по мне так лучше чаю, Даночка.
Чуб снова колыхнулся, подавшись назад.
Дания с готовностью кивнула, как и полагается лучшей в мире татарской жене, и удалилась со стопкой грязной посуды. На некоторое время друзья целиком ушли в созерцание своих бокалов.
— Так о чём мы? — попытался вернуть нить беседы профессор.
— Об особенностях восточного менталитета.
— Это мы проехали.
— Давай выпьем за дам! — Подполковник потянулся к бутылочному горлышку.
— Паш, я под завязку!
Белозерцев плеснул в стопку гостя, как будто не слышал возражения:
— За самую человеческую жену в мире!
— За лучшую украинскую супругу на всём свете! — откликнулся гость.
— Ура!
Мужчины опрокинули содержимое сосудов и, крякнув почти одновременно, удовлетворённо откинулись.
— А что ты там толковал про баб? — спросил Белозерцев после паузы, долженствовавшей вместить вершину немого единения душ.
— Ну перво-наперво, не про баб, а про женщин! — нашёл в себе силы осадить друга профессор.
— А во-вторых?
— Ты помнишь девушку-аниматора в «Парадизе»?
— Ритку? Как не помнить? Гарна дивчина!
— Да, самые красивые девушки в мире — украинки.
Белозерцев оторопело глянул на визави.
— А при чём тут…
— Рита с Киева! — почти торжественно объявил профессор.
— А-а-а!
Хозяйская рука потянулась к бутылочному горлышку, но наткнулась на графин со смородиновым морсом. Тот устоял.
Дверь распахнулась — выплыл поднос, уставленный чашками, заварочным чайником, кофейником, а посерёдке сливочником. Садовой поднялся и перехватил поднос.
Вскоре атмосфера в гостиной подверглась разительным переменам. Запах чая-кофея вкупе с татарскими сладостями перебили водочный дух. А с ними и тему беседы.
— У меня, Садовник, болезнь Альцгеймера. Каждый день она пожирает частицу моего мозга. Надо спешить… — объявил хозяин.
Глава 2Концерт в Доме культуры
— А тебе известно, когда американцы больше всего ели капусты? — осведомилась маменька, накладывая себе гарнир из брокколи. — В двадцатые годы. 22 фунта на душу населения. А в 2003 году — всего семь с половиной. Стоит ли удивляться, что количество онкологических заболеваний растёт.
Дочка согласно кивнула, но мыслями была далеко. В своём сценарии. Не оправдали надежд и «пенсы»: никаких свежих идей от них не поступало. А между тем приближалась очередная дата сдачи текста.
Мистика, но в «Записках тётушки Лу» предсказано место преступления. Это бассейн. Правда, неясно — с подогревом или без. И чего тут больше — ясновидения или случая? Но одно непреложно, (маменькино любимое наречие): в чём тётушке Лу не откажешь, так это в умении добывать «инфу».
А самое занятное: жертва наделена чертами автора. Но тут никакой мистики. Это Милочка знает точно. Тётушка давно хотела вывести в тексте писательницу. Что ж, удачный ход. Успешные романистки — в тренде.