впились сотни иголок. Она помассировала затёкшую ногу и хромая приблизилась к мебельной стенке, где хранились журнальные подшивки. Больше всего места занимал «Огонёк» времён перестройки и печатного ренессанса в Советском Союзе. На внушительной стопке расположилась — поменьше. Её полиграфическое исполнение отличалось предельной скромностью. Одно слово-«самиздат».
Ольга перелистала страницы «Зелёной лампы». 24-ая. Та самая, о которой говорила Ида Соломоновна. Но на ней не одна девушка. Сверху — Оксана Мельник, ниже и правее — Алеся Заверюха. Кто-чья подруга? Ольга прошлась по биографическим данным. Оксана Мельник — старше Ильи на три года, Алеся — младше. На четыре года. Опознать истинную Илюшину музу по силам супругу, но сейчас он находится за тысячи километров.
Затрезвонил долго не подававший признаков жизни телефон.
— Оленька! Узнаёте? Это Ида Соломоновна. С Новым годом, дорогая! О да! Нам с Ёсей остаётся просить у Господа исключительно здоровья. Впрочем, не помните ли Вы автора строчек: «Лёгкой жизни я просил у Бога — лёгкой смерти надо бы просить!» Нет, милая, это не чёрный юмор. Это реальность. Вы ж меня понимаете? А как, кстати, поживает наш «зимний сад»? О, благодарю. Я не сомневаюсь в Вашей обязательности. И ещё… У меня к Вам просьба. Не откажите в любезности, дорогая. В Киев приезжает наша родственница. Американка! Не согласитесь ли быть её гидом? Нет-нет, переводчик не нужен. Она русскоязычная. И ещё. Не могла бы она остановиться у Вас? О, как Вы добры, милая. Людочка отблагодарит Вас. Можете не сомневаться. Вы меня поняли?
Ольга всё поняла. А потому решила придать скорости своим изысканиям, набрав номер Заславской.
— Ах, это вы, Ольга Юрьевна! И Вас с наступившим. Да, да, столько перемен. Планы поменяли. Часы урезали. Конечно, постараюсь вам помочь. Да! Это имя мне знакомо. Странно, что вы не помните. Впрочем, вы уже не преподавали, когда случилось это несчастье. Единственный сын у матери. Недавно женился. Деток не оставил. Талант! Да, Илюша погиб на АТО. И теперь его портрет навсегда-в школьном коридоре. Как входишь, то направо. Смотрит на тебя… Ах, простите! Глаза на мокром месте. У меня видите ли, тоже… Мужа призывают! А ведь он закончил военную кафедру! И не за бесплатно. Полагали, что вопрос решён. И вот те на! В общем, мало радости. Простите.
Слышится щелчок.
Ольга опускает трубку на рычаг.
Сбоку указательного пальца, отвыкшего от узких отверстий старого диска, засаднило. Защемило и в душе. Память принялась подсовывать непрошенные воспоминания.
Она покидает учительскую с классным журналом подмышкой, а в спину летит фраза этой самой Заславской.
«Любить Украину, но говорить по-русски — это как любить мужчин, но спать с женщинами».
Среди Ольгиных коллег популярно движение «Не будь байдужным» — за единственный в стране государственный язык — украинский.
Миновали ещё одни сутки Ольгиного одиночества.
Набирая текст статьи про родной Каштановый переулок, она по внутреннему наитию определила: пора сделать первый звонок. Дело в том, что Ольга вместе с телефонами коллег избавилась и от наручных часов. Впрочем, за годы учительства она научилась определять время и без хронометра. А вот наиболее употребительной единицей времени по-прежнему оставались 45 минут. Один урок.
При других обстоятельствах она вряд ли бы воспользовалась помощью бывшего начальства. Но тут, как выражался Ольгин отец, взыграло ретивое.
Профессорская супруга позвонила директрисе, когда та должна была находиться в своём кабинете. Но Елена Анатольевна отсутствовала. Сменился рабочий график? Внезапно нарушившие планы события? Этот маленький эпизод оказал действие холодного душа.
Прошло три дня.
Ольгина затворничество продолжалось. А с ним и звонки бывшей начальнице. Её терпение было вознаграждено. На этот раз с помощью секретаря Алеси. Девушка, не расстававшаяся с вышиванкой, а их в её гардеробе наличествовало восемь образцов и на все случаи жизни, проявила неслыханную дотоле любезность. Она и вправду была не лишена милосердия к поверженному врагу. Хотя на русские реплики отвечала на «мове», удобный для звонка час обозначила, чем просительница не замедлила воспользоваться.
… В директорском голосе проскакивали нотки не то усталости, не то нервного напряжения. Но узнав, что Ольга объявилась не с целью протоптать обратную дорожку, Петрушина заговорила любезнее.
Да, она чрезвычайно загружена! В такие переломные моменты… Год английского языка в стране. Ну и кардинальный пересмотр учебных программ. Сама понимаешь… Расслабляться недосуг.
Теперь, когда дамы уже не двигались в связке «руководитель — подчинённая», когда не подавляла субординация, Елена Анатольевна без видимых усилий перешла на «ты». В какой-то момент Садовая ощутила: ещё немного и начальница предложит выпить кофейку. Нет, не в школе — на нейтральной территории. Воспользовавшись моментом, Ольга задала вопрос о выпускнике по фамилии Власожар. На мгновение в трубке воцарилось молчание. Такое напряжённое, что казалось: его можно потрогать. Ольга даже предположила, что их разъединили. Но через некоторое время её уха достиг протяжённый звук — подобие воздушной волны. Вдох, — догадалась она. Выдох прозвучал ещё отчётливее. Трубка ожила окончательно:
— Ольга Юрьевна, вы совсем выпали из жизни!
Возврат к «вы» говорил не в пользу Садовой.
— Простите, я что-то не…
— Илюша Власожар — герой, защищавший нашу и вашу, Ольга Юрьевна, свободу. А вас волнует какая-то девчонка.
— Но, Елена Анатольевна, она была его музой! И судя по её стихам…
— Надеюсь, вам хватит деликатности не соваться с этим вопросом к родственникам Илюши.
— Но…
— Мне больше нечего добавить.
Речевой поток прервался. Короткие гудки источали укор.
«Что такого я сделала?»
Ольга плетётся на кухню, чтобы приготовить себе кофе и пораскинуть мыслями. Но подумать ей не дают. В прихожей звучит моцартовская мелодия из Сороковой симфонии.
На пороге — дама в джинсах и пуховике. Секундой ранее она сняла шапочку — наэлектризованные волосы стоят дыбом.
— Я Людмила Гудкина. Из Москвы.
Спустя полчаса гостья пробует «долгоиграющие» новогодние блюд.
Она прекрасно изъясняется по-русски, с отчётливым московским произношением. Так что принимающая сторона даже позволяет себе усомниться: так ли точны данные об американском подданстве визитёрши. А может, ПМЖ совсем свежее? Но оказалось, что Людмила Гудкина покинула Россию в 1992 году.
Они послушали традиционного «Щедрика» и обсудили, каким образом украинское рождественское песнопение превратилось в знаменитое американское «Сarol bells».
Интерес гостьи к Украине Ольга отважилась удовлетворить и поведав про улочки своего детства.
А потом в прихожей снова грянул Моцарт.
— А где мама? — таким вопросом встречает Ольга мужа.
Глава 2«Покой нам только снится!»
Владимир Николаевич ежевечерне опорожнял мусорное ведро. Наперекор примете: денег в доме не будет. С годами это вылилось в ритуал, от выполнения которого он вопреки присутствию в доме заморской гостьи не уклонился и на следующий день после возвращения из России. Тем более что за время его отсутствия на столике в прихожей осела гора печатной продукции. Жена не глядя смахнула её в мусорное ведро.
— Может, повременишь? — Ольга наблюдала, как связанный ею шарф обвивает знакомую до каждой жилки шею.
— Я-мигом.
А снаружи меж тем разыгралась вьюга. По правде говоря, Садовой покидал свой dolce domum не только ради соблюдения порядка. Он любил снежную стихию: она напоминала метели в донецких степях.
Владимир Николаевич натянул капюшон, а ведро плотно закрыл крышкой.
Снаружи в бешеном темпе вращались снежинки.
«Точно египетский танец с юбкой. В тот вечер, начавшийся так невинно…»
Да, он впервые увидел Риту в день приезда на курорт. У диджейки. На демонстрации «Тануры».
Осторожно ступая по снегу, профессор пробирался к приткнувшемуся в закутке контейнеру.
«Интересно, где находят приют в такую непогоду эта парочка… Карл и Клара?»
Приблизившись к цели, он приподнял облепленную снегом крышку, после чего открыл ведро. Этим воспользовался ветер: бумажки разлетелись, как почтовые голуби.
«Эх, как некстати закончились мусорные мешки!»
Он чертыхнулся, брякнул ведром о стенку контейнера, чтобы не осталось чего на дне, и потрусил назад. Однако вид разбросанных бумажек раздосадовал. За что профессор обожал зиму? — За опрятность, за белизну, за … В общем, оглянувшись по сторонам и отметив, что никто из соседей не глазеет из окна, Владимир Николаевич, покряхтывая и не без мазохистского удовольствия, — принялся лазить по сугробам и собирать разлетевшийся мусор. При этом он по укоренившейся привычке всё контролировать проглядывал рекламные листки.
Один из них предлагал выгодное подключение к Интернету. Другой сообщал о снадобье против всех болезней. Затем следовала парочка предложений по кредитам. Ещё какая-то докука…
Садовой рассовал стопку по карманам — на этом его гражданский долг выполнен. Тем временем попавший в ботинки снег грозил обернуться холодными ручейками по щиколотке. Самая чувствительная часть ноги. И вообще пора…
Он окинул зимний пейзаж в виде деревьев и кустов, будто густо обведённых извёсткой. Его внимание привлёк некий предмет. Это был прямоугольник с ярким пятном слева.
Снег в башмаках начал таять. Об опасности процесса его предостерегала ещё мама. Но он не слушался, и она устраивала склонному к простудам сыну паренье ног в тазике с добавлением горчицы.
Садовой зашагал к крыльцу, ощущая щёкотно-ледяное прикосновение к ступням. Очередной вихрь сорвал капюшон, взлохматил сугроб и поднял светлый прямоугольник с ярким пятном слева. Некоторое время он парил в воздухе. Потом шмякнулся оземь.
«А ведь это это не просто листок! Это почтовый конверт!»
Следующий порыв принудил конверт перевернуться, затем подняться и… спикировать в сугроб. На этот раз на приличном расстоянии. Это вызвало раздражение, которое сменилось грустью. Припомнилось лежание в постели с градусником и книжкой «Два капитана», которую из-за ломоты во всём теле он никак не мог одолеть и снова и снова возвращался к эпизоду с пропавшими письмами.