Спустя пятнадцать минут он смог оценить свою экипировку, а заодно и предусмотрительность жены. Ни с какой стороны не поддувало. Несмотря на очередное понижение столбика в градуснике, сделанном в виде силуэта крымской горы Ай-Петри.
— Я забыла тебе сказать, Володя, — Ольга перелистнула страницу, — я напала на след той девушки.
— Какой девушки? — спросил профессор, непонятно для чего подтыкая под себя одеяло.
— Твоей. Из альбома Краснянских.
— И что мой сыщик «накопал» про мою девушку?
— Её зовут либо Оксана, либо Надия, то есть Надежда.
— Должен огорчить тебя. Аниматора звали Рита.
— А как же…
— Я обознался.
— Жаль. Потратила время. А в итоге… — И Ольга Юрьевна уткнулась в «Космополитен».
«Зачем я обманываю? Может, стоит рассказать ей про всё, что я узнал у Власожаров?»
Некоторое время Садовой так и эдак проворачивал мысль в уме и пришёл к заключению: откровенность о зазнобе, пусть и мёртвой, на семейном ложе будет неуместна.
Он ждал. Когда вздёрнутый Лёлин носик вынырнет из-за обложки. Но он упорно уклонялся.
Гладко выбритый подбородок супруга («Эх неспроста вы снова подвергли себя этой экзекуции, пан профессор!») лёг на границу женского плеча и шеи. Она лишь ниже склонила лобик над снимками. Но как гласит арабская поговорка, «кочевнику известен путь воды!» А мужские руки помнят дорогу к источнику наслаждения! Даже если на пути преграда в виде треклятой фланелевой рубахи.
Дорожку от изгибов лопаток до выемки на талии пальцы преодолели играючи. А далее предстояла работа.
…Маленкий Вова помогал матери и бабушке месить тесто для домашних булочек, в сердцевинку которых каким-то хитроумым способом укладывался вкуснейший крем. На его изготовление шла самая большая вкуснятина советских детей — сгущёнка.
Руки сами вспомнили эти приёмы.
С ответом не замедлили. Податливо-упругое «тесто» полыхнуло жаром — чувствительным даже через фланелевую заслонку. Журнал вспорхнул скользкими до блеска страницами. И отлетел в сторону. Под кров кухонной табуретки.
Она бросила на него взгляд, дающий «отмашку» на претворение всех его желаний.
Это были глаза той, прежней Оленьки, прикорнувшей на кухне Краснянских после очередных интеллектуальных посиделок.
Она сидела тогда чуть боком, положив головку на переплетенье рук, а натянувшийся подол обрисовал её округлившийся животик. И эта бессильно поникшая в нимбе русых волос головка, и скрещённые две ступни в самовязанных носочках, и даже живот с чужим ребёнком вызвали в Садовом намерение соорудить вокруг неё щит — пусть и временный, пусть невидимый для посторонних. И одновременно это чувство пронзил импульс, который был беспощадно классифицирован как плотский. Устыдившись, в ту пору кандидат филологических наук Володя Садовой принялся наливать себе чай.
Звяканье посуды потревожило спящую. Набрякшие веки поднялись — его окатила васильковое сияние. Взгляд девочки, пробудившейся спозаранку и готовой встретить радость нарождающегося дня. Самую простую. Самую малую.
— Я, кажется, задремала, — произнесла Ольга осевшим, как будто проспала всю ночь, голосом.
Она поднялась на ноги и платье опять скрыло животик.
В дверной проём просунулась голова хозяйки:
— Олечка! Муж просит передать: он ожидает вас внизу, в машине.
— Да-да! — Олечка кивнула и выпорхнула из кухни. И из жизни Садового. На целых семь лет.
И вот снова кухня. Только теперь их собственная. И её запрокинутое лицо. И то же васильковое сияние. Но уже без прежней детской беззаботности. Твердеющий на глазах взгляд, который соглашается на мужское владычество, и запоздалое предупреждение:
— Мы не одни…
А фланелевый заслон на глазах стал скукоживаться. Устремившись вверх и обнажив в итоге пшеничный треугольник — флаг капитуляции. В этом жесте было столько родного, супружеского и одновременно наивно-доверчивого, что мужчина на какое-то время оказался плавающим в невесомости. И оттуда увидел: нечто маленькое сверкающее отделилось от целого и устремилось — в пшеничный сноп, в котором он до того топил свой нефритовый жезл. Мелькнула безумная мысль: искорка наделает пожара. Он попытался обезопасить пшеничный треугольник ладонью. Но переливающаяся цветами радуги сфера преодолела препятствие.
Глава 9Выстрел
В понельник, 19 января Ганна сообщила, что покидает их кров, а с ним и Киев.
Муж снял в Польше квартиру и вызывал семью к себе. Хотя «отвальная» пришлась на вечер понедельника, все обитатели квартиры Садовых обещались непременно присутствовать за столом.
«Не мешает прикупить десерта!» — сочла Ольга, обозрев композицию накрытого стола. За ним и отрядили Владимира Николаевича.
Купив в ближайшем магазинчике коробку конфет «Рошен», он бодро зашагал в обратный путь — к к тающим во рту Лёлиным пирогам, обжигающей нёбо горилке, которую охладит пластинка домашнего сала.
Он проходил через дворик, где обосновалась чета воронов — Карла и Клары, когда заметил тоненькую фигуру, судя по очертаниям женскую, вдобавок знакомую. Ганна возвращалась с рынка и тоже держалась освещённой стороны. Садовой хотел было окликнуть жиличку, но постеснялся собственного голоса и лишь прибавил шагу.
Хруст молодого льда под подошвами стал пронзительнее и, видимо, достиг Ганиных ушек. Иначе к чему ей ускорять шаг?
«Она решила, что её преследуют».
Что ж, тёмная мешковатая куртка, трикотажная шапка и наброшенный на чуб капюшон, которые он предпочитал в последнее время кожаной куртке на меху и кепке, могли сойти за маскировку недобрых намерений.
«Нет, не буду играть в догонялки!»
В это время из — за площадки для сушки белья вынырнул незнакомец. Черная куртка, чёрная шапка и надвинутый на глаза капюшон. Внезапность его появления не оставляла времени для манёвра: Ганна продолжала двигаться по инерции. И вот они уже близко. И вот сровнялись. И вот — слава тебе, Господи, разминулись!
И тут правое плечо мужчины подалось назад, засунутая в карман рука распрямилась и…
Садовой успел лишь заметить, как женщина конвульсивно дёрнулась. Сапожки заскользили. Правый каблучок дал крен. Резко, как в мегафон, каркнули Карл и Клара. Садовой оцепенел. За первым рывком последовал следующий — сила превозмогла сопротивление жертвы. В её пальчиках остались два жалких отростка — ручки от сумочки.
А мужчина двинулся далее — размеренной поступью уверенного в себе человека. У которого, к тому же, молодые конечности с достаточной внутрисуставной смазкой и малым пробегом. И один его шаг был как два женских.
Несколько мгновений жиличка Садовых смотрела на сумочкины «останки». А потом, сжав их, словно оружие, бросилась вдогонку за мужиком.
— Брось! — крикнул профессор что есть мочи. Голос в звенящем от напряжения воздухе прозвучал сипло, чтобы не сказать жалко.
Мужик обернулся — на миг из капюшона вывалилось лицо, напоминавшее непропёкшийся блин. Затем он проделал что-то правой рукой — из рукава вынырнуло отверстие. Кисть дёрнулась, что позволило свету фонаря явить объект в полном объёме.
В в это мгновение голосовые связки Садового зажили собственной жизнью:
— Стой! — исторгли они.
Было непонятно, адресуется ли повеление женщине или мужчине.
Оба повернулись в его сторону.
— Не надо! — профессорские руки взметнулись вверх. Как у сдавшихся на милость врагу.
Последовавшая заминка послужила некоторой разрядкой. Увы, кратковременной. У кого-то сдали нервы.
Раздался хлопок. Женщина приподнялась на цыпочки, будто силясь дотянуться до чего-то.
Всё происходило с какой-то чудовищной обыденностью.
Садовой устремился к опасно накренившемуся телу.
Две тени пересекли белую дорожку. Но лишь на мгновение. Одна осела … А затем вытянулась вдоль земли.
…Хлюпающая жидкость. Будто кто-то прочищает раковину вантузом. Никак не получается найти отверстие, откуда идёт звук. На глаза всё время попадается формирующийся фурунул на крыльях носа.
А потом из ноздрей запузырилась красноватая пена. Садовой склонился над распростёртым телом — пахнуло запахом крови. Металлическим, солёным. Он потянул за женский шарф — голова Ганны запрокинулась. Ещё не отдавая себе отчёта, зачем он это делает, потянул ещё. Шарф свесился почти до земли. Он смял конец в ладони, а потом заткнул им алый фонтанчик. Тот, что пробил драповую ткань под ключицей, ближе к плечевому суставу.
…Ворон Карл наклонил голову, чтобы получше рассмотреть сцену. Удостоверившись, что женщина и мужчина внизу не представляют опасности, подал подруге знак: «Остаёмся!»
Но им пришлось ретироваться. Подъехала карета «скорой помощи».
Дождавшись, когда наступит тишина, Карл и Клара вернулись на прежнее место, чтобы оценить пригодность остатков дневной трапезы снегирей. Оранжевые пузанчики подкреплялись рябиной со свойственной им небрежностью. Часть ягод упала на снег и смешалась с красными пятнами, оставленными человеком.
Карл и Клара с энтузиазмом принялись клевать это «ассорти».
Привет, Садовник!
Недавно узнал, что дядя Сэм в своё время оказал довольно оригинальную поддержку «оранжевому курсу» президента Ющенко. Он подкорректировал название Киева на английском. Из тех соображений, что новая транскрипция более приближена к национальной фонетике. Как теперь читать Kyiv? — Кайв? Судя по всему, у вас в Кайве теперь полный «кайв».
Я не злорадствую — я сочувствую.
Глава 10Милая панночка
В больничный холл он вошёл нагружённый домашними котлетками, салатиками и куриным бульоном в термосе. Приготовившая всё это объеденье Ольга сопровождать его не могла, так как второй день маялась животом. Софья Михайловна во всём винила доставленную Ганной с рынка колбасу, а потому настояла на её изъятии и скармливании кошке Муське. «Эксперт» умяла весь кусок и, насколько мог судить Садовой по последней встрече, пребывала в здравии.