— А потом мы могли бы поужинать и поговорить.
Какая-то новая интонация… Он говорил, как всегда, деловито, но в голосе его слышалось нечто похожее на нетерпение или предвкушение удовольствия.
— Вы уверены, что это хорошая мысль?
— Принимая во внимание некоторые обстоятельства? — спросил он, повторяя слова, сказанные ею на выставке.
— Да.
— Ну, а почему для разнообразия не совместить приятное с полезным? Не так уж часто мне предоставляется такая возможность.
Она колебалась недолго.
— В среду, вы говорите?
— Да, в среду.
— Хорошо, согласна. В самом деле, может получиться забавно. К которому часу я должна быть готова?
— Я заеду за вами в семь.
— Насколько я понимаю, вы знаете, где живу.
Он ведь вызнал про нее почти все. Во всяком случае, ему так кажется.
— Да, знаю, — невозмутимо признался он после некоторой паузы.
— В таком случае жду вас в среду.
В среду в семь он приехал за ней — красивый, в дорогом черном костюме. Похоже, итальянском, решила Девон.
Она пригласила его войти и немного подождать. Ей надо было достать пальто.
— У вас очень мило. — Он оглядел мебель, картины и скульптуры, со вкусом подобранный антиквариат. — Элегантно и в то же время удобно. Мне такой сплав очень нравится. — Кажется, и она в его доме говорила нечто подобное.
— Благодарю вас. Дизайн в основном мой.
Он улыбнулся.
— В таком случае очень жаль, что у нас сейчас мало времени. Я убежден, что внутренний мир человека лучше всего отражается в атмосфере и обстановке его дома. — Он огляделся. — Подумать только, сколько я мог бы узнать о вас, Девон Джеймс. — Его серо-голубые глаза прошлись по ее лицу, затем скользнули ниже. У нее было ощущение, что Джонатан трогает ее обнаженную грудь сквозь несколько слоев материи.
Джонатан похвалил ее наряд — белую блузку из шелковой парчи и черные шелковые, сужающиеся книзу брюки. Девон нервно улыбнулась, взяла его за руку и повела к двери.
— Как вы правильно заметили, у нас мало времени. Не хотелось бы опаздывать.
В лимузине они говорили мало, лишь обменялись ничего не значащими фразами о холоде, ненастной погоде и событиях дня.
Их совместное посещение театра и ресторана могло бы оказаться приятным светским времяпрепровождением и не более того, если бы Стаффорд не касался ее плечом и не держал в ладони ее пальцы. Девон чувствовала власть и сексуальность этого мужчины; ее била внутренняя дрожь и пересыхало во рту. Она замечала, какими глазами смотрит на нее Стаффорд, как следит за каждым ее движением, пыталась представить себе, какие чувства он при этом испытывает. Но он был достаточно умен, чтобы маскировать свои эмоции. Теперь же, в театре, выражение его лица говорило лишь о реакции на происходящее на сцене. Девон была ему благодарна за приглашение, хотя радоваться и не следовало: он сам предельно ясно давал понять, что пойдет на все, лишь бы помешать ее работе. На сей раз он просто-напросто избрал другой способ давления. Но Девон держалась твердо. Ничто не сможет переубедить ее и заставить бросить начатое.
«Просто скажи «нет»» — вспомнила она призыв к наркоманам на плакатах, расклеенных по городу, и чуть не улыбнулась. Не похоже было, что Стаффорд способен учинить над ней физическую расправу. Тем не менее он был из тех людей, с которыми нужно считаться, а непреодолимое влечение к нему ослабляло ее позиции. Она была обязана жестко контролировать свое поведение и не могла позволить, чтобы личные чувства помешали реализовать задуманное…
— Не помню уж, сколько лет я не был в бродвейских театрах, — сказал он, прерывая ее размышления. — Обычно я слишком занят.
— Я начинаю думать, Джонатан Стаффорд, что вы слишком усердно работаете.
Он вздохнул, соглашаясь с ней.
— В этом нет ничего загадочного. Давно пытаюсь решить одну кадровую проблему — подобрать себе заместителя, на плечи которого я мог бы взвалить хотя бы часть своих дел по руководству компанией. Отлично знаю, какой человек мне нужен, но пока еще такого не встретил. По крайней мере, так я сам себе объясняю свою замотанность. Но что поделаешь — не вижу никого подходящего…
— Может быть, вы слишком привередливы?
Джонатан улыбнулся.
— Верно, очень привередлив и разборчив. — Он посмотрел на Девон с явным восхищением.
Но он и сам был достоин восхищения — весь литой, с бугристыми мускулами, смуглокожий, с необыкновенно мужественными, чеканными чертами лица.
Она поймала себя на том, что улыбается и краснеет, как пятнадцатилетняя девочка. Неотразимый, обаятельно улыбчивый, Джонатан играл на ней, как маэстро играет на хорошо настроенном музыкальном инструменте.
Девон знала, что и зачем он делает, и тем не менее не могла заставить себя не поддаваться его чарам. Только спектакль спасал ее. Если бы не представление, она бы, наверно, капитулировала без всяких условий. Но опера захватила ее с начала увертюры и до финального аккорда. Изумительные костюмы, роскошные декорации, невероятно талантливая труппа, великолепная музыка. Такого шедевра Бродвей, кажется, еще не знал.
Но Джонатан был очарован спектаклем не меньше, а то и больше, чем она.
— Я просто забыл, каким невероятным наслаждением может стать бродвейское представление. Обязательно приведу сюда Алекса. Наверняка ему понравится.
— Неужели он никогда не был в театре на Бродвее?
— Не был… — При упоминании о сыне Джонатан на миг нахмурился и добавил: — Ни разу.
— В будущем месяце в Линкольн-центре Нью-Йоркский балет показывает «Щелкунчика». Почему бы вам не пойти, если сможете достать билеты? Уверена, что ваш мальчик будет в настоящем восторге.
— Так и сделаю, — суховато сказал он. — Превосходная мысль.
С этого момента вечер стал тускнеть. Обед у Сарди вместо яркого события, которое могло надолго запомниться обоим, превратился в скучное, формальное мероприятие. Они ели быстро, в основном молча, а затем Джонатан предложил поискать другое, более спокойное место, где можно было бы поговорить откровенно, с глазу на глаз.
— Почему бы не поехать ко мне? — предложила Девон. — У меня есть бутылка прекрасного бренди, едва початая.
— Прекрасно, — согласился Джонатан.
Но дурное настроение, овладевшее Стаффордом в конце вечера, не отпускало его.
Лифт медленно поднял их наверх. Джонатан помог ей снять пальто и рядом с ним повесил свое. Пока Девон стояла у старинного серванта орехового дерева, служившего ей баром, Джонатан прогуливался по комнате, разглядывая картины, восхищался бронзовыми статуэтками и причудливо раскрашенным керамическим блюдом. Затем он подошел к ее французскому письменному столику. Девон похолодела. С бокалом в руке она застыла на месте. Копия завещания Флориана Стаффорда лежала на темно-зеленой кожаной папке рядом в выписками из семейных писем, прочитанных ею в библиотеке.
Когда Джонатан обернулся к ней, на лице его без труда читалась едва скрываемая ярость.
— Я вижу, вы основательно поработали, мисс Джеймс.
Секунду она не могла придумать, что ответить, и стояла, уставившись ему в лицо, от которого веяло холодом и злобой.
— Я понимаю, что вам не доставляют ни малейшего удовольствия мои исследования, Джонатан, — мягко начала она. — Но вы обещали выслушать меня. Я надеюсь, что вы сдержите слово.
Не дождавшись ответа, она подошла к нему и протянула бокал. Его лицо сохраняло жесткое выражение, хотя стоило Девон коснуться его руки, как глаза Джонатана потеплели.
— Я сказал, что хочу знать, с какой целью вы собираете информацию о Стаффордах, но… — Он провел рукой по волнистым черным волосам и отвел их со смуглого, гладкого лба. — Мне трудно говорить об этом, Девон. Я человек по природе замкнутый, и мне глубоко неприятно ваше вторжение в жизнь моего семейства, родственников, предков.
— А мне столь же неприятно ваше вмешательство в мои дела. Но я понимаю, почему вы это делаете, и стараюсь по возможности быть справедливой.
Джонатан сел на диван, вытянул перед собой ноги и подтянул брюки на коленях.
— Хорошо, расскажите мне, что это значит.
Девон села рядом, собралась с мыслями и про себя попросила Господа послать ей правильные, точные слова.
— Все началось однажды вечером в октябре, примерно месяц назад. Мы с Майклом возвращались с конференции в Бостоне и по дороге остановились в гостинице «Стаффорд-Инн». Это была моя идея. Она казалась мне романтичной. Но я никак не ожидала, что в доме полно привидений.
— Привидений?! — с нескрываемым презрением усмехнулся Джонатан.
— Возможно, у меня скудный запас слов. Я просто не знаю, как сказать, чтобы вам все стало ясно.
— Простите, Девон, но я вам все равно не поверю.
— Понимаю. Сначала я тоже не верила. — Конфузясь от того, что ей приходится говорить такие вещи, Девон рассказала ему все до конца. Труда для нее это не составляло — каждая крохотная деталь событий той ночи навсегда врезалась в ее память.
Тем не менее Джонатан слушал ее с прежним недоверием.
— Девон, в человеческом мозгу и не такое рождается…
— Нет-нет, это не плод моего воображения, — не уступала она. — В комнате творилось нечто ужасное! Такого я никогда в жизни не испытывала и, надеюсь, не испытаю и в будущем. Какая-то невыразимая злобная сила металась в комнате. Если бы вы сами пережили это, без колебаний поверили бы, что я говорю чистую правду.
— Я бывал в этом доме, Девон. Много раз. И никогда ничего подобного не чувствовал.
— Я не знаю, почему это произошло, но надеюсь выяснить.
— Ну, а Галвестон — он тоже во все это верит?
— Майкл ни за что не признается. Даже если он действительно что-то почувствовал. Он слишком озабочен тем, как это может сказаться на его карьере.
— Но он ощущал то же самое, что и вы? Присутствие какой-то потусторонней силы?
Девон вздохнула.
— Не скажу наверняка. Но вел себя Майкл весьма странно. Да и вся ночь была странной. — Она взглянула на Джонатана. — Это было хуже любого кошмара, который я когда-либо испытывала. Всю ночь глаз не сомкнула.