После этого начали поступать заказы. Много заказов.
Джордж записывал данные по ним во вторую счетную книгу, с нацарапанным на обложке именем Гвен. Заставлял ее учитывать все до мелочей: стоимость цветов, сколько кусочков проволоки использовалось, сколько клейкой ленты и ленточек для украшения.
Через два месяца чистая прибыль составила три шиллинга. Успех, конечно, сомнительный, но Джордж сдержал слово, и на свои три шиллинга она купила рассаду: пять видов многолетников, которые цветут зимой.
Глава 34Джой и Рут
Рождество 1960 года
Рождество отличалось от других дней лишь тем, что в углу кухни под сосной детей ждали подарки – по два каждому (один от родителей, другой от тетушки Розы). Второе отличие состояло в том, что мама шла в Церковь. Без Рут, конечно же.
В Церкви Джой чувствовала себя очень взрослой – в новом церковном платье, подаренном родителями (слава Богу, без рукавов-фонариков), и в кремовых колготках, присланных тетей Розой. Она с нетерпением ждала встречи с Фелисити. Когда они с Марком вышли из Церкви, все Фелисити стояли на крыльце.
– С Рождеством, Джой. С Рождеством, Марк, – приветствовали они с сияющими лицами.
– Прости, нам нужно ехать, – сказала Фелисити. – Мчимся в Мельбурн на большой семейный ужин.
Затем воскликнула:
– У нас одинаковые колготки! – и помахала ногой.
Джой ответила:
– И вас с Рождеством. – И проводила взглядом семейство Фелисити, со смехом бегущих под дождем к машине.
Даже дождь вызывал у них смех.
Поздно вечером Джой лежала в постели – скованная, натянутая как струна, – ждала криков из комнаты Марка (он плохо вычистил хлев от навоза) и думала. Зачем отец вообще завел детей? А зачем завел сына Бог? Он ведь знал, что однажды Ему в руки и ноги вобьют гвозди и оставят Его умирать – висеть, истекая кровью, под палящим солнцем. Это куда хуже того, что делает с Марком отец.
Вместе с первым криком Марка, разорвавшим ночную тишину, Джой вновь вспомнила отцовские слова. «Придет твой час». Она знала, что час этот совсем близко.
Глава 35Джой и Джордж
Февраль 1983 года
– Теперь-то ты его убьешь? – В голосе Рут, по-моему, многовато воодушевления. – Он ведь сознался!
Я делаю глоток «Пассионы». Злюсь, потому что дрожу.
– Я заставлю его страдать.
Подхожу к столу за таблетками. Сестра открывает рот – собирается, как обычно, дать указания. Нет уж, хватит!
– Знаешь что? – Ответа я не жду. – Надоело тебя слушать. Я вынуждена слушать тебя – и его, – пока торчу в этом богом забытом месте, но с меня хватит! Это моя задумка, и я буду делать все по-своему!
Под возмущенный скрип линолеума отодвигаю от стены стол, обхожу его и срываю настенный гобелен – я ненавижу его почти так же, как отца.
– Больше никогда не буду молчаливой слушательницей!
Хватаю коробок спичек со шкафа у задней двери. Вслед мне летит голос сестры:
– В каком смысле? Что ты хочешь сделать?
Я шагаю к мусорному баку и взбираюсь по деревянной лестнице. Ощущаю жар, неизменно пышущий от этого портала в Ад, – я и забыла, до чего тут горячо. И воняет жутко. Задерживаю дыхание. Зажигаю спичку, подношу ее к уголку древнего бархатного прямоугольника. Он занимается быстро, и «Христос» сразу же исчезает. Пару секунд я наблюдаю за тем, как маленькие язычки пламени с удивительной скоростью разбегаются по вышивке. Пугаюсь, что сейчас они обожгут мне пальцы и я уроню этот сгусток огня на сухую траву внизу. Торопливо швыряю горящую вышивку в бак. Вздыхаю. Кричу:
– Катитесь вы все в Ад!
В кухне, кажется, стало жарче, чем на улице. Фиолетовое родимое пятно Рут мелко подрагивает, но я не жалею о сказанном – и собираюсь добавить кое-что еще.
– Меня тошнит от тебя, Рут. Сидишь в своем кресле, никогда ничего не делаешь, только командуешь мной. – Переведя дыхание, падаю на диван. – Я вообще не понимаю, зачем ты здесь.
Она молчит, и я продолжаю. Откуда только слова берутся?
– Думаешь, я не знаю правды о твоем несчастье?
Отвернувшись, вновь шагаю во двор и делаю вид, что не слышу шепот сестры:
– Нет, Джой. Правды ты не знаешь.
По привычке топаю к курятнику, будто за яйцами, и вспоминаю, что так и не побывала у пруда. Действительно ли он пересох? Пекло на улице жуткое, вряд ли в пруду могла остаться вода, но я все равно сержусь на себя – почему не сходила, не проверила? А теперь сил нет. Сочинение планов, споры, бесконечная удушающая жара – все это меня измотало.
Чай готовлю в молчании, не глядя на Рут; она читает «Гордость и предубеждение», словно меня в кухне нет. После чая забираю все лекарства и графики, несу в комнату отца. Он шевелится, но очень вяло.
Кладу таблетки на тумбочку у кровати. В конце концов, отец сам просил оставить их ему – хотел покончить с собой. Вот они, пожалуйста, рядом с непроливайкой и бутылкой «Пассионы».
Только вне его досягаемости.
– Папа, – зову тихонько.
Он с трудом открывает глаза, я склоняюсь ниже.
– Я сообщу в полицию о том, что ты убил Венди Боскомб.
Глаза отца распахиваются шире, он из последних сил трясет головой.
– Нет, – шепчет.
– Да. Пусть все узнают, какой ты на самом деле. Даже если людям плевать на то, что ты творил с собственными детьми, то это никого не оставит равнодушным. Больше ни один человек не захочет иметь с тобой ничего общего.
Он в ужасе. Наконец-то.
– Я позвоню в полицию и расскажу о том, что нашла пропавшую куклу Венди.
Отец не верит своим ушам.
– Да, я нашла куклу в сундуке. Точнее, ее голову.
Он, разумеется, в растерянности. Думал, мне не известно местонахождение ключа.
– Но…
Скрипучий голос отца меня раздражает, я закрываю ему рот рукой. Впервые в жизни отец сам будет молчаливым слушателем.
– Полицейские заберут кукольную голову, обнаружат на ней твои отпечатки и арестуют тебя. Я еще не во всем разобралась, но разберусь обязательно, и тогда полицейские найдут, куда ты спрятал бедняжку Венди. Хоть ты и убийца, но я умнее тебя.
Отнимаю руку от его рта; он судорожно глотает воздух.
– Нет. Нет. Ты не станешь…
Закашливается, просит:
– Пить.
Подношу чашку к губам отца. Ему уже недолго осталось, так что терять время нельзя.
Я ухожу в кухню, не обращая внимания на испуганные хриплые причитания за спиной:
– Зачем, зачем? Я же сказал, это вышло случайно…
Рут уже вновь обрела голос. При моем появлении она говорит, словно продолжая прерванный разговор:
– Я здесь для того, чтобы помочь тебе.
Судя по тону, она обращается ко мне-двенадцатилетней. Я закатываю глаза, не отвечаю. Смотрю, как жуткое родимое пятно ходит вверх-вниз в такт ее словам. Голос сестры – гнилой грейпфрут.
– Ты слабая, Джой. «Больше не буду молчаливой слушательницей»? Чушь собачья! Ты ни на что другое не способна, только молча слушать. Я-то думала, ты наконец что-нибудь сделаешь, убьешь его… Нет, ты даже этого не можешь. Ты – никто, пустое место. Всю жизнь такая!
– Я? А ты? Ты лишь помыкала мной, нашептывала на ухо ядовитые идеи, вкладывала их в мою голову, надеялась ему отплатить. Я вернулась сюда, и ты опять начала командовать: «Убей его», «Помучай», «Сообщи в полицию, что он убил Венди»… Нет, говорю же, больше не буду молча слушать. Ни его, ни тебя.
– Ты сама не ведаешь, что несешь. Если б не я, ты так ни на что и не решилась бы. Осталась бы робкой, покорной крошкой Джой. Если б не я, ты никогда не ощутила бы восхитительный вкус мести. Ты даже не понимаешь, как я тебе помогла!
– Помогла?.. Ну, тогда вот тебе новость. Я прекрасно обходилась без тебя последние годы.
– Серьезно? – Рут хмыкает, по ее подбородку стекает белый сарказм. – Ты нашла постоянную работу? Завела кучу друзей? Парня, который о тебе заботится?
Она зашла слишком далеко.
– Я не виновата! – кричу в ответ. – Это все из-за отца!
Опускаюсь за стол, потная и совершенно обессиленная. Рут открывает рот, но я ее перебиваю:
– Ты мне не нужна, Рут. Понятно? Не нужна.
Встаю, собираясь уйти в свою комнату.
– О, еще как нужна, Джой, – произносит сестра серебристым голоском. – Особенно если ты его убьешь.
– Не убью, – тихо возражаю я и закрываю за собой дверь.
Впрочем, та не заглушает последнего вопля Рут.
– Если не убьешь ты, это сделаю я!
Глава 36Джордж и Гвен
Ноябрь 1943 года
– Тебе надо урезать затраты или поднять цены, – сказал в понедельник вечером Джордж после того, как Гвен вручила ему очередные полученные от Арнольда деньги. – Лучше и то, и другое.
– Лучше давай купим телефон, Джордж.
– По-твоему, нам деньги девать некуда? – побагровел он. Отодвинул стул, взял со стола счетную книгу. – Да?
– Нет, дорогой. Я просто имела в виду, что тогда не придется платить Арн…
Синяя книжная обложка врезалась ей в щеку.
…На следующее утро Гвен, услышав стук в дверь, с трудом поднялась с кровати в спальне у заднего входа. Отодвинула в сторону ведро. Надо бы обратиться к доктору и найти причину этой ежедневной утренней тошноты.
Прикрыв ладонью левую щеку и уголок рта, открыла двери. На пороге стоял Роберт.
– Здравствуй, Гвен. Решил тебе сообщить, что… О боже, что случилось?!
– А, это… – Она убрала руку от лица. – Ничего. Я вчера на прополке не заметила ветку и…
– Ох уж эти ветки, – он закивал. – Вечно прячутся там, где их меньше всего ждешь.
Гвен не удержалась от смеха.
Вскоре на утренний чай пришел Джордж – на добрых полчаса раньше обычного – и с грохотом водрузил на рабочий стол большое ведро.
– Хочешь телефон? Вот тебе телефон.
Она заглянула в ведро. Внутри было около фута воды, в которой сердито извивались два длинных и толстых угря черного цвета.
– Угри из пруда. Наверняка хороши в тушеном виде. Две бесплатные кормежки в неделю. Доставай самый острый нож.