Гвен с трудом подавила рвотный позыв. Вынула из второго ящичка нож, повернулась к мужу.
– Где ты их убьешь?
– Ты хочешь телефон, ты и убивай, – бросил он и вышел.
Она посмотрела на нож, покачала головой и вернула его на место. Нагнувшись, достала из третьего ящичка мясницкий топорик. Держа наготове кухонное полотенце, потянулась им к одному из угрей, но тот начал бешено извиваться, ужасающе заскрипел, и Гвен, вскрикнув, выдернула руку из ведра.
Накрытые полотенцем угри бились сильнее, издавали какие-то гортанные звуки. Гвен схватила второе полотенце и на этот раз сунула в ведро обе руки. Поймала угря, бросила его на разделочную доску. Тот яростно замолотил хвостом о ведро, застонал еще громче и страшнее. Гвен крепко сжала угря левой рукой, взмахнула топориком в правой и опустила его на основание головы твари. Брызнула кровь, Гвен ахнула – брезгливо, но с облегчением.
Однако голова осталась прикрепленной к телу, которое по-прежнему хлестало хвостом по ведру. Сама громко застонав, Гвен опустила топорик с удвоенной силой – и с радостью услышала стук лезвия о доску. Швырнула голову с телом в раковину и, не давая себе времени на размышления, поймала второго угря, бросила его на разделочную доску и изо всех сил взмахнула топориком. На этот раз хватило одного удара. Гвен отправила в раковину и второго угря, открыла кран. Дождалась, пока с обоих тел потечет прозрачная вода.
По очереди выложила их назад на доску, отрезала плавники, рассекла каждого угря снизу от шеи до хвоста, раскрыла. Увидела ярко-красные внутренности и длинный узкий спинной хребет. Поборов очередной рвотный позыв, отскоблила все пальцами, извлекла хребет. Кинула плавники, внутренности и кости в раковину к головам, еще раз прошлась пальцами по нутру. Наконец убедилась, что вычистила все. Схватила бело-голубую упаковку, насыпала из нее соды на доску и принялась яростно оттирать ее полотенцем, в которое после завернула головы и кишки. Уже по дороге к мусорному баку пожалела о том, что использовала кухонные полотенца, полученные от Джин в подарок на свадьбу. Ничего, телефон важнее. Вместо полотенец пока что будет какая-нибудь старая тряпка, а чуть позже Гвен заработает денег и купит новые.
Она разделала угрей на дюймовые кусочки и сложила их в большую кастрюлю, вместе со сливочным маслом, луком и морковью. Добавила соль и воду, смешанную с кукурузным крахмалом. Пока варево томилось на огне, Гвен почистила и порезала картофель. Хоть бы угри получились съедобными!
Вернулся после дойки Джордж. Гвен не без гордости подала ему серую массу с картофельным пюре.
– Один телефон за сегодняшний вечерний чай, мистер Хендерсон.
Джордж улыбнулся, похлопал жену по руке. Гвен затопила волна облегчения. Все у них будет хорошо, дела пойдут на лад.
Угри оказались жесткими, на зубах похрустывал песок. Гвен сделала вывод: в следующий раз нужно тщательнее мыть тушки и, пожалуй, стоит подержать их подольше на медленном огне. Попробовав первый кусок, Джордж попросил кетчупа и потянулся за солонкой. Однако ни словом не пожаловался.
Наоборот, он вдруг пустился в разговоры. У него есть еще идеи, как экономить деньги. Надо завести кур – в конце растрескавшейся дорожки есть курятник. В сарае нашлись капканы, он станет ловить кроликов – или охотиться на них с хорьками. Два кролика и два угря в неделю – вот уже четыре приема пищи. Яйца тоже помогут экономить. Время от времени можно резать и запекать курицу – настоящий пир.
Гвен могла бы собирать с молока сливки и делать масло. Ужасно глупо тратить продуктовые карточки на масло, оно ведь состоит из обычных сливок и соли! Еще пусть Гвен печет хлеб. Они оба начнут питаться по-королевски, купят телефон. Гвен будет изготавливать свадебные букеты и похоронные венки, ему больше не придется выпрашивать у банкиров деньги или отсрочку, и ферма скоро перейдет в его собственность!
– Скоро? Когда, Джордж?
Он подцепил вилкой кусок угря в кетчупе и улыбнулся своей фирменной обаятельной улыбкой.
– Через двадцать четыре года, дорогая.
…Гвен столько не проживет.
Глава 37Джой и Рут
День подарков[17], 26 декабря 1960 года
Недалеко от дома стояла старая подставка под большую емкость. Емкости давно не было, но шершавые сваи держались в земле твердо. Натянутая вокруг столбов проволочная сетка делила пространство между ними на два отсека; в семье Джой их называли камерами. В первой камере едва хватало места на то, чтобы раскинуть в стороны руки. Во второй, более просторной, прежние хозяева держали волнистых попугайчиков. Радостных птичек, которые щебечут, насвистывают и маленькими быстрыми радугами порхают вокруг. Откуда Джой знала про попугайчиков? Она сама не понимала. Может, просто выдумала?
Семья Джой держала тут четырех хорьков.
Чтобы попасть к ним, следовало открыть проволочную калитку в первую камеру, закрыть калитку за собой и только затем открыть следующую и войти во вторую камеру. Если не закрыть первую калитку перед открытием второй, хорьки могли прошмыгнуть мимо ног и удрать. Все об этом знали. Все обязательно закрывали первую калитку, прежде чем открыть вторую.
Джой ненавидела хорьков, и ей совсем не нравилось, как они на нее смотрят. У них были хищные крысиные морды, спутанная пестрая шерсть, похожая на рвоту, а изо рта торчали четыре загнутых острых клыка. Клыки, способные убивать.
Примерно раз в неделю Марк с отцом надевали резиновые сапоги, чтобы уберечь ноги от хорьковых укусов, заходили в клетку, где с криками и воплями гонялись за шипящими царапающимися зверьками и кое-как засовывали их в мешок. Отловив всех четырех, топали на бычий выгон. Отец нес крепко завязанный извивающийся мешок, а Марк – пустой.
Через пару часов они возвращались уже с двумя извивающимися мешками. Брат рассказывал, что на выгоне хорьков выпускали по очереди, каждого у кроличьей норы. Хорек чуял запах кролика, влетал в одну дыру, кролики вылетали из другой, а отец или Марк их ловили – каким образом, Джой понятия не имела. Затем как-то ловили хорьков. В представлении Джой обо всем этом процессе имелись большие пробелы, но она радовалась тому, что ей не надо сопровождать отца и брата.
Кроликов сажали в маленькую клетку в сарае, где они питались объедками с кухни, пока не попадали в жаркое. Джой не знала, как и от чего кролики умирали. Возможно, от хорьковых укусов. Возможно, от горя.
Жаркое из кроликов было дешевым и сытным, а мясо – не таким жестким и противным, как у угрей.
На второй день Рождества, в День подарков, Джой чистила картофель, когда Марк принес в кухню ведро с двумя мертвыми кроликами. Поставил его на пол и сказал маме:
– Папа велел мне вымыть трактор, а Джой – покормить хорьков.
Мама кивнула. Джой замутило.
Пока мама занималась кроликами – отрубала головы и лапы, сдирала шкуру, потрошила, Джой чистила и резала картошку, лук, морковь и отправляла их в кастрюлю, к жиру. В животе извивались и шипели угри.
– Все, иди, – распорядилась мама, добавляя к овощам кусочки кролика.
Джой не хотела смотреть в ведро, но это было неизбежно. Кожа, мех, две головы, кишки и прочие непонятные внутренности. Кусочки, кусочки. Окровавленные белые мордочки. Белые лики, кровавые лики… Кро-лики… Джой знала: они – вредители, поедают овощи и портят пастбища. Библия учит, что у кур, кроликов и угрей нет души, поэтому не важно, как они умирают и кто их ест.
При виде Джой хорьки засуетились, полезли друг на друга по проволочной стене клетки, гибкие, неистовые {короткие вспышки красного пламени}. Они чуяли запах мертвых кроликов, жаждали крови. «Просуну все сквозь проволоку», – решила Джой. Однако, заглянув в ведро, поняла – не выйдет. Если красные и розовые кусочки протолкать еще удастся, то шкуру и головы – нет. Придется заходить внутрь, во вторую камеру.
К горлу подступила тошнота. Хорьки, конечно, омерзительны, но дело не только в них. И не в кроличьих кишках, шкурках и головах. Дело в сырой грязной ферме. В гневе отца. В отчаянии брата. В зависти к другим людям. В бесконечных убийствах и смертях: угри, куры, пауки, змеи, кролики, нерожденные телята, тонущие коровы. Иисус, который парит над кухонным столом и шепчет отцу на ухо. Бог, который встает на сторону отца.
Значит, тошноту вызывает все? Джой крепко задумалась – что же тогда ее радует? Семейство Фелисити (в следующий раз она обязательно пригласит к ним Марка). Старшая школа, которая уже не за горами. Там она заведет новых Друзей и станет читать замечательные книги, вроде «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда».
Джой вновь заглянула в ведро. Никуда не денешься, надо идти. Она распахнула внешнюю калитку, ступила в первую камеру. Живот свело. Джой подавила рвотный позыв, сплюнула желчью. Удивилась, что та вовсе не черная и не липкая, как угри. Отдышалась немного, открыла вторую калитку и, зажмурившись, высыпала содержимое ведра на землю.
Хорьки стрелой пролетели мимо – мелькнули острые зубы, взъерошенный мех.
Джой в ужасе наблюдала, как мерзкие зверьки исчезают в кустах за клумбами между клеткой и бычьим выгоном. Она выронила ведро, кинулась следом, но через три шага замерла. Даже если получится заметить хорьков, она их ни за что не поймает…
Джой побежала к сараю, где Марк драил трактор. Увидев ее побелевшее лицо, брат воскликнул:
– Что?!
– Хорьки…
Она ткнула в сторону клетки. Марк закрыл рот рукой, затем убрал ее, посмотрел на сестру. Сказал спокойно:
– Ничего страшного. Все будет хорошо.
Однако его лицо тоже побелело.
И тут в сарай вошел отец.
Марк скрутил тряпку, которой мыл трактор.
– Папа. Хорьки…
– Что хорьки?
Джой уставилась на брата. Донесет на нее? Надо помешать! Хотя какая разница… Так или иначе отец узнает, и тогда конец. Девочка глубоко вдохнула, открыла рот, собираясь признаться. Холодный страх пополз от груди к голове.