– Добрый вечер. Хочу пригласить наших почетных гостей подойти и занять свои места. Роберт, Барбара!
Под дружные аплодисменты отец расцвел фирменной улыбкой, которую все так любили, а Роберт с Барбарой сели на стулья. Роберт по привычке улыбался, его глаза поблескивали. Лицо Барбары напомнило Джой гладкую серую сталь молочного бидона.
Отец начал речь. Эту часть Джой терпеть не могла – он говорил очень долго и отпускал ужасные шутки, обычно в адрес маслозавода, правительства и своей жены.
– Ну что ж, пора. Роберт и Барбара, наши добрые друзья и соседи, покидают нас ради новой жизни в Мельбурне. Нам остается лишь попрощаться. Женщины выглядят чудесно, согласны? Знаете, я считал косметику излишеством, пока у Гвен однажды не кончился весь запас. В ту неделю я сам увеличил расходы на домашнее хозяйство, уж поверьте. – Отец обвел взглядом зал, приоткрыв рот в беззвучном хохоте; прислушался к смешкам зрителей. – Барбара – весьма уважаемый член нашей общины, и мы никогда не забудем ее замечательные костюмы для Рождественских концертов в начальной школе Кингфишера. А Роберт неутомимо трудился в составе общественного комитета и родительского комитета Кингфишера, и…
Отец не унимался, превозносил добродетели Роберта, подробно излагал, как много и охотно тот помогает людям, рассказывал забавные истории о запутанных отношениях Роберта с новомодными штучками вроде телевизора и «огнеглушителя».
Речь была длинной, но теплой и душевной – даже Джой это признала. Хотя Барбару отец больше не упоминал.
Пришел черед подарка, упакованного в оберточную бумагу и обвязанного бечевкой. Подарок всегда был одним и тем же, независимо от гостей и повода для торжества.
– Роберт и Барбара, желаем вам всего наилучшего! Пусть ваши судьбы, – (Джой отметила множественное число), – сложатся хорошо. Берегите, пожалуйста, себя и своих любимых – (Джой отметила, что такого отец раньше не говорил) – и примите этот подарок в знак нашей признательности за вашу работу на благо сообщества.
Кто-то из мужчин крикнул:
– Речь, речь!
Роберт встал. Он походил на теленка, который лишь наполовину выбрался из матери и еще не решил, хочется ли ему наружу.
– Ох, не привык я к такому учету…
Джой глянула на Барбару, сидевшую со строгим видом, и решила, что мистер Ларсен употребил «учет» вместо «почета» намеренно.
– Спасибо за теплые слова, Джордж, и за разные байки про меня – я от души посмеялся над этими антидотами. Спасибо за прекрасный подарок, нам очень принятно. Я тронут тем, сколько вас здесь, и… грустно прощаться со столькими хорошими людьми. Однако времена меняются, даже если ты…
Роберт остановился, повисла тишина.
Такого прежде не бывало. Обычно Джонни кричал: «Да открывай уже подарок!» – чтобы оборвать затянувшуюся речь почетного гостя. Прошло три бесконечных черных секунды. Даже отец застыл, словно вмерзшая в заледенелую лужу стрекоза. Наконец Джонни вспомнил о своих обязанностях. Его крик прозвучал не так громко, как всегда, но зрители послушно рассмеялись. За исключением Барбары.
Роберт посмотрел на подарок и кивнул.
– Я, конечно, не знаю, что там внутри…
Зрители опять рассмеялись. За исключением Барбары. Роберт дернул за конец бечевки, содрал упаковочную бумагу и воскликнул с притворным удивлением:
– Эффективный торшер! – (Интересно, подумала Джой, что мистер Ларсен имел в виду, эффектный или дефективный?) – Какая неожиданность! Спасибо всем, спасибо…
Это послужило сигналом группе заиграть For They Are Jolly Good Fellows[26], а остальным – запеть. Потом отец прокричал: «Гип-гип!» – и зрители дружно ответили: «Ура!» После третьего «ура!» отец похлопал мистера Ларсена по плечу, и они обменялись рукопожатием.
Барбара встала рядом с Робертом, но тут, вместо традиционного круга по залу с благодарностями гостям, Ларсены направились к выходу. Роберт нес торшер параллельно полу. Отец, подобрав оберточную бумагу и бечевку, проводил взглядом «счастливую пару». Когда та достигла дверей, он бросил группе через плечо:
– Танец.
Джонни объявил, что последним танцем, как всегда, будет народный барн-данс. Роберт опустил торшер на пол и повернул назад. Барбара пошла дальше.
Джой ненавидела барн-данс, потому что каждые четыре такта мужчина, закружив женщину, «передавал» ее следующему партнеру. Так все дамы и кавалеры могли перетанцевать друг с другом. То есть Джой должна была танцевать и со стариками, и с прыщавыми подростками. И с отцом. Она встала с намерением прошмыгнуть в кухню, но увидела перед собой протянутую руку мистера Джонса. Внутренне содрогнувшись, Джой приняла приглашение и присоединилась к двум кругам танцоров.
Через несколько минут она уже кружила в руках Марка. Брат с сестрой смущенно переглянулись, соприкоснувшись ладонями, и Марк сказал:
– Не верится, что мистер Ларсен уезжает.
– Ему ничего другого не остается, – ответила Джой. – Чтобы стать счастливым, он должен отсюда уехать.
– Да уж. Не сомневаюсь.
Следующие два такта прошли в молчании.
Спустя три кавалера партнером Джой оказался мистер Ларсен. Она взяла его за руку. Какая костлявая! Да и лицо исхудало, хотя он всегда был мужчиной крепко сбитым, крупным, как добродушный лесник в сказках. Неужели Джой заметила это лишь сейчас потому, что узнала о его скорой смерти?
– Так-так, деточка, сегодня определенно мой вечер. Не только из-за прекрасной дефектной лампы, полученной так нежданно-негодно, – он подмигнул, – но еще из-за возможности потанцевать с тобой.
– Мистер Ларсен, пожалуйста, не уезжайте! Лучше и дальше звоните Бер… – Джой хлопнула себя свободной рукой по рту.
– Ничего, деточка. Прости, но я должен уехать; ведь, как я начал и не закончил говорить в своей ужасной речи, иногда мы вынуждены меняться. Даже если это причиняет боль другим. Даже если приходится прощаться с людьми, по которым мы будем скучать. С тобой, например. Твое поступление в университет, твой переезд в город тоже станут однажды большой переменой, причем далеко не все ее одобрят, но ты должна будешь это совершить. Обязательно навести там меня… – мистер Ларсен по-шпионски улыбнулся, – и Берил. Для разнообразия я приготовлю чай тебе, но только при условии, что ты принесешь шоколад.
На глаза навернулись слезы, и Джой сумела лишь кивнуть. Когда она дорастет до поступления в университет, мистер Ларсен, который так в ней уверен, уже умрет. Кроме того, по какому адресу их с Берил искать? Спросить Джой не успела – мистер Ларсен передал ее следующему партнеру, прыщавому Локлану Стюарту. Пока они сконфуженно отводили глаза друг от друга, Джой представляла: вот ей восемнадцать лет, и она, спокойная и уверенная не хуже миссис Фелисити, идет в гости к мистеру Ларсену. Стучит в двери коттеджа и видит на пороге кругленькую улыбчивую Берил в яркой разноцветной одежде. «Входи, милая. Как хорошо, что ты опять к нам заглянула». Домик у них яркий и разноцветный, в кухне на подоконнике растут герань и помидоры в горшках, которые Берил украсила мозаикой. Горшки похожи на Берил – большие, дерзкие и красочные.
Следом за ней Джой входит в спальню, где под белоснежным одеялом лежит мистер Ларсен. Вокруг светло, чисто и радостно. Джой опускается на стул рядом с торшером.
– Здравствуй, деточка. Принесла шоколад?
Мистер Ларсен широко улыбается, будто сегодня суббота и он сейчас зазвенит монетками в кармане.
– Темный с клубнично-сливочной начинкой. – Кивая, Джой достает шоколадку из сумки. – Как в те времена, когда я считала вас Дьяволом.
Хотя глаза мистера Ларсена подернуты тонкой серой пеленой, они по-прежнему сверкают.
– Дьяволом?
– Да. Я думала, вы вводите нас в искушение шоколадом.
– Меня, может, и ждет Ад, но вряд ли я Дьявол. Для столь задающейся роли мне явно не хватает талантов.
Они смеются, мистер Ларсен грустнеет.
– Надеюсь, меня ждет не Ад.
– Нет. Не Ад, я знаю! – плачет Джой.
– Ну, похоже, скоро выясним… Одно точно: если я попаду в Рай, то в конце концов мы с тобой сможем проводить вместе куда больше времени. Интересно, что там за шоколад наверху, с какими начинками?
– Я отправлюсь в Ад, по словам папы. Он говорит, ему будет больно в Раю без меня и Марка.
– Это удивляет еще меньше, чем торшер. Впрочем, ты все утрясешь, я уверен… Так, хватит с нас грусти-тоски. Как университет? Кем ты хочешь стать по окончании?
– Хочу писать словари.
– Ты просто создана для такой работы.
Входит Берил, берет мистера Ларсена за руку.
– Прости, что перебиваю, Джой, но, Роберт, тебе пора умирать.
– Да, знаю, любимая. Ну вот и все, деточка. Это мой последний день на земле, и я хочу провести оставшиеся минуты с Берил. Положи шоколадку на стол, я попробую ее чуть позже, а в минуту смерти взгляну на шоколадку и подумаю о тебе.
Джой встает; по ее щекам бегут слезы.
– Прощайте, мистер Ларсен. Прощайте, Берил.
– Ты вполне можешь звать меня Робертом, деточка. И напоследок: обязательно повесь у себя в кухне хороший огнеглушитель. Прощай, Джой.
…Музыка смолкла, и Джой поняла, что после Локлана Стюарта она успела перетанцевать еще с пятью-шестью партнерами.
Гости начали прощаться, забирать свои пустые тарелки из кухни и одежду из раздевалки, а мужчины из общественного комитета принялись складывать стулья один на один и относить их в кладовую.
Джой больше никогда не увидит мистера Ларсена.
Она стояла возле своего стула, пыталась разобраться в истории Ларсенов и своей печали.
Улыбающийся отец подошел забрать стул, опустил руку на ей плечо. Сказал тихо:
– Чего застыла? Ишь, королева нашлась! Найди себе дело в кухне.
В дверях кухни Джой услышала, как убиравшая со стола миссис Джонсон обращается к другим женщинам из Ассоциации:
– Лично я считаю, что он заслуживает наконец счастья.
– Уж не знаю, – отозвалась миссис Дрейк, которая мыла чашки с блюдцами в глубокой раковине. – Он ведь