Записывал ли все это Шепард, изображавший детектива, в свой полицейский блокнотик? Перечитывал ли записи, думал ли: «Да, в тот вечер Джордж Хендерсон вел себя подозрительно»?
Я склонна считать, что его вообще не подозревали. На суждения Рона Белла влияла репутация отца, столпа местного общества и давнишнего церковного старейшины. К тому же не было ни одной улики, которая могла бы навести полицейских на мысль о причастности отца к исчезновению Венди.
Что ж, теперь улик предостаточно. Кости Венди лежат на дне пруда Джорджа Хендерсона, а в сарае Джорджа Хендерсона хранится голова ее куклы. Вся в отпечатках его пальцев.
Итак, пора рассказать Шепарду.
Глава 74Джой и Рут
День Австралии[28], 26 января 1961 года
Джой просидела в своей комнате два дня, пока социальные работники, сержант Белл и Преподобный Брейтуэйт приходили и уходили, приходили и уходили. Однажды даже заглянул доктор Нейбор, выписал рецепт маме. Джой словно находилась внутри огромного замерзшего пруда, откуда не выбраться. Не могла есть, почти не разговаривала. Зато у нее в комнате была прекрасная книга слов и образов. И еще Рут.
Прошло лишь несколько недель, а фото Венди больше не печаталось ни на первой странице газеты, ни на третьей, ни даже на пятой. Венди стала старой печальной новостью; ее вытеснила предстоящая сельскохозяйственная выставка, первая подобная выставка в Блэкханте.
Вся семья – или то, что от нее осталось – была потрясена. Мамины глаза покраснели изнутри и стали сине-коричневыми снаружи. Лицо отца приобрело постоянный красный оттенок.
Колин дважды в день сам доил коров. Как и раньше, приносил по утрам молоко Мэйси, но теперь только половину ведра – ведь больше не было Марка, который выпивал по три стакана молока за едой и еще несколько – в промежутках.
Вечером после побега Марка пришел сержант Белл и расспросил каждого поодиночке в большой комнате.
– У тебя есть догадки, где может быть Марк? – ласково поинтересовался Белл у Джой.
Та подняла на него опухшие глаза. Они с Рут ждали этого вопроса и знали, как надо ответить. Сглотнув, Джой кивнула. Однако ее голос звучал настолько хрипло, сердце помещалось в таком маленьком пространстве, а горло было до того забито угрями, что Белл попросил повторить ответ.
Джой откашлялась, вытерла глаза.
– Да, – всхлипнула. – Я знаю, где он.
Ей было плохо, она чувствовала себя последней грешницей в Аду, вроде Иуды, но они с Рут договорились. Джой отрывисто забормотала сквозь всхлипы:
– Марк всегда говорил… – Она сглотнула. Неужели и правда язык повернется? – Всегда говорил, что уедет…
Голос вновь оборвался, сержант Белл наклонился ближе.
– Марк всегда хотел уехать в… Хобарт.
И Джой зарыдала пуще прежнего.
Сержант Белл погладил ее по плечу, похвалил:
– Умница.
У себя в комнате Джой подумала было записать в блокнот еще немного прекрасных образов, но даже самые любимые картинки выглядели сейчас серыми и раскисшими, как мокрый картон. В конце концов она уснула, и ей приснился Марк. Он отдыхал на солнечном пляже в Дарвине; рядом лежали увеличительное стекло, справочник по столицам мира и сберегательная книжка. Марк прошептал: «Прости, Джой».
На следующий день она покидала комнату лишь ради обеда и чая. Каждый раз брала несколько яично-салатных бутербродов миссис Ларсен, которые принес Колин, и возвращалась к себе, точно привидение. Отец не возмущался и не гаркал, не обвинял ее в неблагодарности. Правда, в обед у Хендерсонов находился Преподобный Брейтуэйт, а во время чая – сержант Белл, поэтому ни о каких криках, оскорблениях и наказаниях не могло быть и речи. К тому же отец выглядел совершенно раздавленным.
Когда Джой положила на тарелку бутерброды, сержант Белл засобирался и сказал:
– Дело в том, Джордж… Гвен, что Марку шестнадцать и он сбеж… покинул дом по собственной воле. Поэтому мы не можем подать в розыск или начать расследование. Ребят в Хобарте я уведомил, но, боюсь, у них нет времени на поиски беглых подростков. Тем не менее мой тамошний приятель пообещал прислушиваться вполуха, не всплывет ли где имя Марка.
– Вполуха?! – брызнул слюной отец.
– Я все понимаю, Джордж, но для основательных поисков нет ресурсов, да и необходимости, если честно, тоже. – Белл помялся. – Послушай, я никому не рассказывал о… затее твоего сына. Зачем распускать слухи? В курсе только соцработники, доктор и Преподобный, а они обязаны соблюдать конфиденциальность, я им об этом напомнил. На твоем месте я бы говорил всем, что Марк отправился в Мельбурн искать работу. Никто ничего не заподозрит.
Отец уставился на Белла. Тот поджал губы, добавил:
– Я даже юному Шепарду не сообщил. Он уехал на похороны отца. Мальчик и без того очень расстроен историей с бедняжкой Венди; ни к чему накручивать его еще больше, тем более что тут нет состава преступления. Просто твой парнишка решил, что вырос из Блэкханта, и поехал пытать счастья. Я бы придерживался такой версии на твоем месте. Это не стыдно, Джордж. Ни тебе, ни твоей семье нечего стыдиться.
Однако Джой знала: отец стыдится, ведь репутация для него – все. Потому не удивилась, когда он достал письмо, в котором Марку рекомендовали продолжить учебу в школе в связи с высокой успеваемостью и спортивными успехами; достал и тут же бросил в огонь на глазах у сержанта Белла и семьи. Дождался, когда письмо прогорит до золы, и повернулся к домочадцам.
– Чтобы имя этого человека больше никогда не упоминалось в нашем доме!
На вторую ночь после бегства Марка, уже после отхода родителей ко сну, Джой вновь раскрыла «Мои прекрасные образы», и слова с картинками хлынули из нее потоком, как вода из переполнившегося пруда, забурлили ненавистью и гневом. «Ремень», «горячо», «смерть», «Ад», «Рай», «угри», «топор», «шрамы», «крик», «бешенство», «ложь», «страх», «грязь», «ловушка», «Сатана», «хорьки», «отец», «Церковь», «утонуть», «дождь», «убивать». Вызванные этими словами образы были безумными, фантастическими. Черные небеса и океанские глубины, черти и другие необычные создания в Аду, языки и рога, вулканы и взрывающиеся солнца, искореженные тела и вопящие скелеты, ведьмы и безголовые куклы, шипящие угри и змеи, мертвые младенцы и мертвые телята, колючая проволока и колоды для рубки мяса, черные перчатки и красный дым, битое стекло и кровь.
От каждого образа несло злобой, безысходностью и тьмой; Джой сама не могла поверить в то, что извергается из ее головы через руку на бумагу, но вместе с тем понимала: нельзя сдерживать этот поток, надо позволить образам прорваться сквозь полог, ведь за ним лежит бесконечная опасная тьма, которую она не в силах контролировать. Отец не приходил, не кричал «Погаси свет!», и Джой все писала, писала, писала…
Наконец кисть начала болеть, а голова – пульсировать. Отложив ручку, Джой пролистала блокнот назад и поразилась – она исписала каракулями больше двадцати страниц! На первой странице посмеялась над тем, как старательно она выводила буквы в первый вечер, как огорчалась испорченному слову «нектар». Первая страница легла на вторую, и глазам предстал форзац с заглавием.
«Мои прекрасные образы»
Джой разровняла форзац, как ровняла его в первый вечер, давным-давно, сто лет назад – хотя на самом деле прошло две недели. Со свистом втянула воздух и решительно взяла красную ручку. Тяжело дыша, зачеркнула все три глупых смиренных слова. Провела по ним ручкой туда-сюда, еще, еще, надавила сильнее, туда-сюда, еще – пока они не исчезли совсем. Затем через всю первую страницу вывела новое название, крупными сердитыми буквами красного цвета, обвела их раз, другой, третий; буквы стали жирными и четкими, врезались в страницу навеки. Рут одобрительно улыбнулась.
СЛОВАРЬ ГРЕШНИЦЫ
Джой Хендерсон
Так-то лучше. Джой вернулась к последней строке и продолжила писать. Им не было конца – словам и образам, которые вырывались на свободу, заряжали ее гневом, страстью и жизнью. «Забудь про темный шоколад с клубнично-сливочной начинкой; теперь ты – темная неистовая вспышка ярости, и угри жмутся в уголок, испуганно прячутся и затихают».
Тьма сгустилась, потекла по венам, точно сам Дьявол, и Джой поняла – Марка Хендерсона никогда не найдут.
Венди Боскомб – тоже.
Глава 75Джой и Шепард
Февраль 1983 года
ХЕНДЕРСОН, Джордж. Господь забирает к себе тех, кто Ему особенно дорог. Один из наших первых клиентов и настоящий джентльмен. Арнольд и Мэрилин Патерсон
Я сижу на полу в большой комнате возле телефона и, по-моему, вижу пятнышки ликера, пролитого Марком двадцать лет назад, и вроде бы крошечный осколок стекла, но мне это, наверное, мерещится, а я не могу позволить воображению выйти из-под контроля. Сейчас не время.
Звоню в справочную, чертыхаясь из-за выброшенной телефонной книги, и сразу прошу соединить с полицией Блэкханта, не давая себе возможности передумать. Шепард дал мне семью Фелисити, я дам ему Венди. Точнее, кости Венди и имя человека, виновного в ее смерти. Это честный обмен. И правосудие.
Пока идут гудки, репетирую, что именно сейчас скажу. Включается автоответчик, я на миг теряюсь, но оставляю, на мой взгляд, внятное и убедительное сообщение. Вновь набираю справочную, теперь ради вечно сочувствующего Дерека из «Блэкхант газетт». Стоит заметить, что на этот раз тон у Дерека куда искренней.
Сидя на запятнанном ликером ковре, я мысленно еще раз прохожусь по всем умозаключениям. Не совершила ли я чудовищной ошибки? Уверена, что нет, но вдруг я запомнила какие-нибудь диалоги или события неправильно? Я читала, что мозг переписывает воспоминания с целью уберечь нас от ненависти к самим себе. Думая о некоем событии, мы каждый раз видим себя в чуть лучшем свете. Так происходит вновь и вновь, и вот уже в нашей памяти мы не теряем от страха дар речи на собеседовании, а демонстрируем уверенное поведение и ясно выражаем мысли. Или помогаем подняться упавшему старичку, а вовсе не обходим его, спеша домой к началу сериала. Мы рассказываем друзьям «красивую» версию, потому что считаем ее правдой.