— Ты знаешь, Аленькая, — восторженно говорил он. — Моряки всегда славились своим интеллектом, образованностью. Писатель Станюкович, композитор Римский-Корсаков, изобретатель первого самолета Можайский — всех не перечислить!
— А долго ты будешь учиться? — спрашивала я, думая о своем.
— Пять с половиной лет. Раньше тебя закончу!
— Отпуска там каждый год дают?
— Военком говорил, что даже два раза в год. Зимою и летом! Мы часто будем видеться, Аленькая! А письма я тебе буду каждый день писать. Большущие!
— Ой, не торопись обещать, Васенька!
— Я слов на ветер не бросаю.
— А как смотрит на все это Анна Петровна? — поинтересовалась я.
— Мамка-то? Говорит: ты мужчина и сам устраивай свою жизнь. Ее я не забуду. Всю курсантскую стипешку стану высылать. Зачем мне деньги? Кормить и одевать будут бесплатно...
Весь июнь Вася бредил своим морем. Таскал при себе карманный географический атлас, запоминал названия островов, проливов и заливов. Именовал свою зубрежку мудрено: изучением морского театра.
А в первых числах июля я проводила его в дальний путь.
Глава 7
Ходовая рубка — это мозг боевого корабля. По всем каналам сюда стекается вся информация, принимаются необходимые решения. И последнее слово всегда принадлежит командиру.
Капитан третьего ранга Неустроев сидит в поворотном кресле возле отдраенного лобового окна, кивком головы и коротким словом «есть» отвечает на доклады вахтенного офицера Исмагилова.
Рядом с капитан-лейтенантом несмело поглядывает по сторонам его дублер Портнов. Сегодня он впервые на главном командном посту.
Ходовая рубка «Величавого» похожа на научную лабораторию. Повсюду на переборках и палубных тумбах жужжат и пощелкивают приборы, вспыхивают и гаснут сигнальные лампочки, негромко дзенькают звонки. От всего этого у Портнова кружится голова, мечтательно замирает сердце. Мысленно он представляет в командирском кресле себя: поседевшим и мужественным морским волком. Когда же это будет? Примерно лет через десять-двенадцать. «Величавый» первоклассный корабль, но тот ракетоносец, которым станет командовать он, будет во много крат современнее и лучше. Но командирское кресло, пожалуй, останется. Размечтавшись, Портнов почти наяву представляет, как после кругосветного похода его встречает на причале сам командующий флотом, чуть располневший, но по-прежнему представительный и моложавый адмирал Неустроев...
— Идите сюда, Портнов, — врывается в его грезы властный голос командира.
На коленях у капитана третьего ранга полированный деревянный ящичек.
— Я вас попрошу, определите поправку моего секстана, — говорит Неустроев. — Давненько я не брал его в руки.
Портнов понимает, что это первый экзамен. Он выходит на крыло мостика и непослушными пальцами начинает крутить верньеры, загоняя в зеркала пляшущее солнце.
Кажется, все сделано. Лейтенант снимает отсчет со шкалы, записывает на бланке и подает командиру.
— Так. Спасибо! — удовлетворенно восклицает тот. — А ну, давайте, лейтенант, кто из нас быстрее рассчитает линию положения, — хитровато прищурившись, предлагает он.
Губы Неустроева трогает улыбка, и Портнов отмечает про себя, что командир вовсе не так суров, как показалось ему поначалу.
— Исмагилов, дайте-ка лейтенанту свой секстан!
Командир и Портнов стоят на мостике рядом. Лейтенант чуть повыше ростом, зато шириной плеч Неустроев ему не уступает.
Быстрыми, точными движениями командир вскидывает прибор, подносит к глазам зрительную трубу.
— Товсь! Ноль! — командует он стоящему с секундомером Портнову. — Готово! Давайте отсчет времени.
Потом он сам секундирует лейтенанту. А тот долго не может посадить солнечный диск на линию горизонта.
— Не шустро, — усмехается командир, когда Портнов наконец определяет высоту светила. — Пошли считать!
Пока лейтенант возится с таблицами, командир заканчивает свои вычисления.
— Не подсказывайте, Исмагилов! — строго одергивает он вахтенного офицера. — Что за школярские привычки!
Портнов подает ему свой бланк.
— Так, линию положения вы определили верно, — отмечает командир. — Однако навыки у вас, лейтенант, того... Слушайте мое приказание: каждые сутки решать по пять астрономических задач. Результаты докладывать лично мне. Ясно?
— Есть, товарищ капитан третьего ранга, — без особого энтузиазма отвечает Портнов.
— «Сам» из бывших штурманов, — шепчет лейтенанту Исмагилов, когда командир усаживается в свое кресло. — Астрономия — его любимый конек. Недавно конкурс среди вахтенных проводил. Первое место занял штурман, второе лейтенант Смидович.
— Смидович? — удивленно переспрашивает Портнов.
— Он. А чего? У него не голова, а вычислительная машина. Пятизначные цифры в уме делит и умножает.
— Группа неподвижных целей, пеленг девяносто! — послышался доклад из радиолокационной рубки.
— Лево руля! На румб девяносто! — оживившись, командует Неустроев. — Подвахтенным приготовиться к построению по большому сбору! — объявляет он по корабельной трансляции.
— Наши! — шепчет Исмагилов, поднося к глазам бинокль. Вскоре и Портнов простым глазом видит в утреннем мареве темные многоугольники силуэтов.
На первых порах Вася рьяно принялся выполнять свое обещание. Приходя из школы, я почти каждый раз обнаруживала на столе конверт с матросским штемпелем. Почтовый ящик вскрывала мама, но делала вид, что ей безразличен этот поток писем.
Васины послания были переполнены восхищением. Он восторгался начальником училища — прославленным боевым адмиралом, Героем Советского Союза, и одноклассником своим Леней Говорковым, который уже отслужил срочную матросскую службу, но не захотел расставаться с морем. Вася похвалялся даже командиром роты, который проводит со своими подопечными время «от подъема до отбоя и лишь все остальное с молодой женою...»
А после принятия военной присяги Вася прислал свою фотографию. Он снялся в полной морской форме в позе бывалого морехода: широко расставив ноги и до бровей нахлобучив бескозырку, чем доставил мне немало веселых минут. Уж очень он походил на жюльверновского Жака Паганеля!
Слух о такой необычной переписке взбудоражил головы моих подружек, которые со вздохом поглядывали на своих неизобретательных поклонников. Однажды на первом уроке учитель физики, исчертив одну сторону поворотной доски, перевернул ее, и перед взором всего класса предстал нарисованный цветными мелками морячок.
Головы всех невольно повернулись в мою сторону. Но я не смутилась: пусть будет стыдно трусливому мазилке! Правда, я наверняка знала, что это дело рук Сережки Добрынина. Недаром он все старался уязвить меня подхваченной где-то песенкой:
И еще всего досадней,
Что на людях и в дому
Все зовут меня морячкой
Неизвестно почему...
Назло всем, а главное Сережке Добрынину, я купила в галантерейном магазине большую аляповатую брошь с якорем и прицепила ее на кофту.
— Это что еще за чудище? — удивилась мама. Потом покачала головой и добавила: — У тебя совершенно нет вкуса, Алла.
Пусть у меня не было вкуса, зато было самолюбие. Брошь я так и не сняла до самых выпускных экзаменов.
Я не стала затворницей. С удовольствием ходила на школьные вечера, бывала и на танцплощадках. Но если кто-нибудь из партнеров начинал говорить мне пошловатые комплименты, он переставал существовать для меня как личность. Первым в разряд отверженных попал, разумеется, Сережка Добрынин.
Часто, проходя мимо зеленхозовского общежития, я в раздумье задерживала шаг. Мне хотелось навестить Анну Петровну. Каково-то ей теперь одной? Но я не знала, как она отнесется к моему визиту, поэтому не решалась войти в дом.
Однажды я увидела возле зеленхозовских ворот машину «скорой помощи». Неясное предчувствие толкнуло меня под сердце, и я взбежала по ступенькам высокого крыльца.
«Скорую помощь» действительно вызвали к Портновым. Анна Петровна лежала в постели с лицом белее наволочки. Увидев меня, с трудом улыбнулась, глазами пригласила садиться.
— Хвораю вот, — негромко сказала она. — Только ты, дочка, Василию ничего не пиши. Не расстраивай его. Я как-нибудь оклемаюсь. Не впервой...
Анна Петровна встала на ноги только через неделю. Все эти дни я навещала ее. Убирала в комнате, бегала в аптеку за лекарствами. И видела, как теплели глаза этой усталой, не обласканной судьбою женщины.
Глава 8
Корабли стояли в две линии, степенно раскланиваясь друг перед другом на пологой зыби. Сухой и жгучий африканский ветер сирокко полоскал их бело-голубые, краснозвездные, серпастые и молоткастые флаги. На фок-мачтах цветными гирляндами пестрели сигналы: «Поздравляем с благополучным прибытием!» Вдоль бортов ровные шеренги выстроенных по большому сбору команд.
«Величавый» медленно прошел по широкому коридору между обеими линиями, звонкими руладами горна приветствуя боевых друзей. Такой необычной и волнующей показалась Портнову эта встреча в открытом море, вдали от родных берегов, что у него невольно запершило в горле.
Потом ракетоносец занял свое место по диспозиции и отдал якорь. Спустили на воду катер и Неустроев пошел представляться командиру отряда. А с других кораблей устремились к «Величавому» катера и гребные шлюпки. За почтой.
Не часто находят адресатов в дальнем плавании конверты, полные нежных слов, затаенных желаний и нетерпеливого ожидания. И моряки зачитывают письма до дыр и подолгу носят на груди измятые тетрадные листки.
Портнов с завистью глядел на то, как, получив свой объемистый тючок, корабельные почтальоны нетерпеливо начинали его шерстить и как светлели их лица, когда они находили искомое. Глядя на них, лейтенант размышлял о своем, о новой оказии, которая и ему доставит письмо из Тюмени.