— И все-таки он твой отец, — нерешительно возразила я.
— Он мой бывший содержатель, — желчно сказал Вася. — Считает, что его семьдесят рублей дают право называть меня сыном!
— В жизни всякое случается, Вася... — вздохнула я.
— Не хочу я его видеть! — решительно заявил Вася.
— А если он наведается к вам домой?.. Будет ли это приятно твой маме?
— Ты права... — спохватился он. — Хорошо, тогда мы пойдем в гостиницу вместе!
— С кем?
— С тобой, разумеется.
— А я-то с какой стати?
— Или так, или никак, — набычился он. Я поняла, что снова мне придется уступить.
В «Сибирь» мы позвонили из углового автомата. В вестибюле нас встретил крупный, чуть располневший человек в дорогом костюме. Юношески буйная шевелюра казалась чужой на его желтом, нездоровом лице с набрякшими веками. Очевидно, у него не все было в порядке с почками.
— Сынок! — порывисто воскликнул он, шагнув навстречу Васе.
Но тот уклонился от его объятий.
— Вот, знакомься, — неприветливо буркнул он, кивая на меня. — Моя невеста Альбина.
Отец удивленно вскинул белесые брови, а я залилась краской. С какой стати Вася удостоил меня таким титулом? Разве у нас был когда-нибудь разговор о свадьбе? Дружат тысячи парней и девушек, разве все они становятся мужьями и женами?
Я досадливо прикусила губу.
— Будем знакомы, Трифон Игнатьевич Портнов, — справившись с замешательством, сказал отец. — Пойдемте ко мне в номер, я тут на втором этаже...
В маленьком номерке все было вверх тормашками. Из-под кровати виднелся раскрытый чемодан, подоконник был завален какими-то свертками.
— Извините, у меня тут не того... — суетился отец, торопливо одергивая измятое покрывало и ногой задвигая подальше чемодан. — Я, право, не знал, что с нами будет девушка, — виновато улыбался он, ставя на столик бутылку «Столичной».
— Она не пьет, — предупредил Вася. — И я тоже...
— Мы только по единой, за встречу, — разворачивая кульки, говорил отец. — А может, я схожу в буфет за вином? — предложил он.
— Вина мы тоже не пьем, — упрямился Вася. Я незаметно дернула его за рукав. Он отмахнулся от меня, как от назойливой мухи.
— Вот что, отец, — сказал Вася, глядя на то, как, запрокинув голову, тот жадно пьет водку. — Я вырос и избавил тебя, наконец, от алиментов, теперь я прошу об одном: оставь нас с матерью в покое. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Если и ношу твою фамилию, то просто по недоразумению...
Отец, не отрываясь, глядел на Васю. В его грустных блекло-голубых глазах были боль и укор.
— Я всегда любил тебя, сын... — с трудом выговорил он.
— Спасибо тебе за такую любовь! — язвительно произнес Вася.
— Я любил тебя, — снова повторил отец. — Я хотел взять тебя, когда мы разошлись...
— Когда ты бросил нас с матерью?! — перебил его сын.
— Мы с Анной были разными людьми.
— Ну да, когда она тебя выучила, помогла на ноги встать, тогда...
— Я ее тоже уговаривал учиться.
— А кто бы тогда на кусок хлеба зарабатывал? Кто бы мои пеленки стирал? — почти выкрикнул Вася. Он стал злым и некрасивым в этот момент. Разве можно так обижать больного и надломленного человека, который к тому же приходится тебе отцом?
Я сидела, как на иголках, хотя понимала, что без меня Вася наговорил бы еще больше дерзостей. Когда же, наконец, мы распрощались, я сказала Васе:
— Не думала я, что ты можешь быть таким жестоким...
— Я всю жизнь буду ненавидеть несправедливость и ложь! Всегда и во всем! — запальчиво выкрикнул он.
Глава 10
Отряд советских кораблей направлялся в район предстоящих учений. «Величавый» шел вторым, правя в кильватер ракетному крейсеру, своему «старшему брату», как в шутку называл Исмагилов флагманский корабль.
— До чего красив, шайтан! — завистливо цокал языком капитан-лейтенант, поглядывая на его громоздящиеся надстройки и дальнобойные ракетные установки. Портнов находился на главном командном посту снова в качестве «тени» Исмагилова.
— Дублер должен быть тенью вахтенного офицера, — любил повторять Неустроев. — Глаза и уши держите настороже, а язык на привязи!
Натовские корабли снялись почти одновременно со своими соседями по стоянке. Сначала они на параллельных курсах сопровождали отряд, затем скрылись из виду, хотя радиолокатор показал, что они по-прежнему находятся неподалеку.
— Цель номер один повернула в нашу сторону! — доложили из боевого информационного поста. — Движется полным ходом!
— Начинаются фокусы, — сквозь зубы проворчал командир. — Кто стоит на маневровых клапанах? — запросил он машинное отделение. — Будьте внимательны!
— Цель номер один идет на пересечение курса! — снова сообщил БИП.
— Чаще докладывайте дистанцию! — распорядился Неустроев.
Портнов подошел к ночному визиру. В голубоватых линзах светились три разноцветных глаза — ходовые огни американского корабля.
— Передать по международному своду сигналов: вы маневрируете опасно! — приказал командир радистам.
Американец стремительно приближался. Уже был слышен надсадный свист его вентиляторов.
— Право руля! Стоп машины! Обе полный назад! — выдерживая четкие паузы, скомандовал Неустроев. Вздрогнула под ногами палуба. Это машины гасили инерцию переднего хода.
— Негодяи! Наглецы! — в сердцах ругнулся командир, когда сторожевик, оставив пенную борозду, прошел всего в полутора кабельтовых впереди «Величавого».
— Вот тебе и приятного аппетита! — усмехнулся молчавший до этого замполит Поддубный.
Портнов чувствовал, как тревожно колотится его сердце. Безвозвратно сгорело несколько нервных клеток, — так бы сказала сейчас Аллочка. Припомнилось, как в детстве он никак не мог понять термина «холодная война», который часто повторяли в радиопередачах. А ныне он увидел холодную войну воочию. Без сомнения, командир американского сторожевика затеял провокацию. Должно быть, ему хорошо пообещали за дипломатический инцидент, который может вызвать столкновение кораблей.
Посыльный принес Неустроеву радиограмму.
— Командир отряда благодарит за выдержку, — прочитав ее, объявил всем капитан третьего ранга.
Рассвело. Силуэт американца синел в сумеречном мареве уже с противоположного борта «Величавого». Повторить психическую атаку у его командира, видимо, не хватило духу.
У Портнова отлегло от сердца, как и у остальных, стоящих на ходовом мостике ракетоносца. Расслабившись, переминался с ноги на ногу рулевой. А Неустроев отчаянно боролся со сном. Мучительная дремота то и дело смеживала его веки. Но командир тут же встряхивался, словно подброшенный пружиной.
Невольно Портнов стал размышлять о нелегкой командирской доле, об ответственности, лежащей на его плечах. Сможет ли он, Портнов, так же вот целыми сутками не сходить с мостика? Хватит ли у него душевных сил, чтобы не растеряться в обстановке, подобной сегодняшней? А если вдруг случится война? Сумеет ли он глянуть в лицо смертельной опасности?
Между тем закончилась его вахта. Капитан-лейтенанта Исмагилова пришел сменять лейтенант Смидович. Вполголоса, чтобы не тревожить забывшегося командира, вахтенные офицеры уточняли курс корабля.
Мы едва не поссорились в тот вечер с Васей. Меня чуточку покоробила его прямолинейность. Я была убеждена, что человек должен уметь прощать. Ведь люди — не ангелы! Разве можно быть уверенным, что и сам ни разу в жизни не ошибешься? Неужто любовь так же быстро должна превращаться в ненависть, как кипящая вода в пар? Нет, Вася был ослеплен обидой за неудавшуюся жизнь своей матери. Но спорить и переубеждать его было бесполезно.
В душе я искренне жалела его отца — безвольного, но, как мне казалось, доброго человека, плывшего по течению. Но Васе я своих мыслей высказывать не стала.
Мой милый курсант, хотя и стал теперь более стройным и ловким, но на людях по-прежнему терялся до смешного. Без конца оправлял свою форменку, трогал пальцами пряжку широкого матросского ремня. Дважды мне удалось заманить его на танцевальную площадку в городском саду. Появление моряка, естественно, вызывало интерес, особенно у девчат. Под кокетливыми взглядами Вася начинал робеть, он чувствовал себя, как под пулеметными очередями, хмурился и нервничал. Танцевать его в училище не научили, поэтому он не рисковал выходить со мною на круг. Когда же меня приглашали на танец другие ребята, на Васином лице появлялось не совсем доброе выражение.
Но однажды он не выдержал. После того как один бойкий симпатичный парень в третий раз подошел ко мне с приглашением, Вася больно ухватил меня за руку и буркнул сквозь зубы:
— Она танцует со мной... — Злость придала ему смелость, и Вася довольно сносно повел меня в фокстроте. — Это что еще за хлыщ? — негромко спросил он.
— Обыкновенный партнер, — поиграла плечами я. — Приглянулась ему, вот и приглашает...
Должно быть, я поступила эгоистично, только мне нравилась его нервозность. Ревнует — значит, любит!
К моему удивлению, Вася принялся танцевать все подряд. Рискнул даже на только что вошедший в моду хали-гали. Впрочем, на танцплощадке было так тесно, что нельзя было разглядеть ни чужих, ни своих ног.
— Ты тут словно рыба в воде, — натянуто усмехнулся Вася после нескольких приветственных кивков моих знакомых.
— А что? — нарочно дразнила я его. — Я ведь пока не жена морского офицера, и статья девятая твоего устава меня не касается!
Его зрачки сузились, и я поняла, что переиграла.
— Давай исчезнем отсюда, — шепнула я ему на ухо.
Нехоженая, затканная муравой аллейка привела нас в самую глухую часть сада. На клумбах вместо цветов здесь красовались голенастые стебли крапивы, редкие электрические лампочки на столбах не рассеивали тенистый полумрак.
Мы присели на полусгнившую скамью в сырой, заброшенной беседке. Вывернувшись из-под наших ног, зашлепала брюхом по земле большая лягушка. Мы сидели молча, отодвинувшись друг от друга, словно чужие.