Магамединов открыл глаза и понял, что лежит на полу, прислонившись головой к дивану, на котором спала Весюткина.
— Ничего себе! — удивился Максим Викторович. — Как это мы так дружно все в одной комнате улеглись?
Круглова подняла голову и отодвинулась от стола. Повязка на ее голове съехала набок.
— Страшно было по отдельности засыпать, вот и скучковались, — произнесла она.
— И ты прямо за столом уснула? — спросил Магамединов.
— Получается так, — неуверенно ответила Круглова.
Магамединов почесал затылок и поднялся на ноги.
— Я совершенно не помню, как мы ложились спать. Последнее, что я помню, это как мы с Шарецким и Беленьким болтали обо всем происходящем в ординаторской.
Весюткина спросонья потянулась на диване.
— Я-то все помню. Ты мне сделал укол, и я сразу же заснула, — сказала Инга Вацлавовна.
— Действительно, — тяжело вздохнула Круглова. — Как я могла, опустив голову на стол, проспать всю ночь на стуле и ни разу при этом не проснуться?
Магамединов включил в розетку электрический чайник, подошел к разрисованному морозом окну, приоткрыл форточку и выглянул наружу. Холодный воздух сразу же ворвался в кабинет. Максим Викторович в одно мгновение отскочил от окна и закричал:
— Боже, я сошел с ума!
И, не говоря больше ни слова, выскочил из своего кабинета. Круглова бросилась к окну и выглянула на улицу. Лицо ее стало белее мела.
— Мамочка родная, я не верю своим глазам, — прошептала она.
Магамединов выбежал во двор больницы. Там уже стояли несколько человек. Они смотрели за забор, и так же, как Максим Викторович, не могли уместить в своем сознании то, что видели. Одна бабулька стояла на коленях и молилась. От забора в сторону больницы ледяная пленка продвинулась метров на пять-шесть, не больше. А вот то, что творилось за забором, вызывало отчаяние и ужас.
За забором не было видно ни домов, ни машин, ни дорог, ни светофоров, ни строительного банка, знаменитого своими большими механическими часами — вообще ничего. Там расстилалась сплошная ледяная равнина. Лёд окружал всю больницу и уходил далеко, и не было видно ему ни конца, ни края.
Магамединов отвернулся. Плечи его тряслись. Ступая ватными ногами по холодной, но еще не обледеневшей земле, он вернулся в больницу и сквозь слезы посмотрел на просыпающихся от какого-то глубокого наркотического сна людей. Они еще не знали, что произошло…
В палате номер три стоял неприятный зловонный запах. Двое больных из этой палаты с трудом вставали с постели. Один из них недавно перенес инсульт и, как мог, боролся за жизнь. Второго же к постели пригвоздила непонятная болезнь. Вчера еще он спокойно передвигался по больнице, заигрывал с медсестрами и чувствовал себя практически здоровым. А сегодня уже не мог оторвать головы от подушки из-за сильного жара и недомогания.
Алексей Горин чувствовал, что с ним случилось что-то непоправимое. Все началось с того, что вчера вечером он пожаловался на изжогу. Врач ему сделал укол, после чего Алексей ощутил резкий голод и еле его утолил. Ему становилось все хуже и хуже, и он никак не мог понять, с чем это связано.
Как только Александр Михайлович Шарецкий вошел в палату номер три, он сразу же направился к Алексею Горину.
— Доктор, скажите, а это правда, что из больницы невозможно выйти? — спросил его бывший ректор сельскохозяйственной академии, а ныне несчастный пенсионер с язвой желудка.
— Я думаю, что скоро во всем разберутся, — махнул рукой Александр Михайлович. — Поэтому особо не переживайте.
— Александр Михайлович, а вы выходили сегодня на улицу, видели, что там творится? — не выдержал молодой человек лет двадцати трех, который паковал свои вещи в сумку.
— У меня работы много. Мне некогда выходить на улицу. А куда вы так стремительно собираетесь?
— Вот когда вы выйдете на улицу, тогда все поймете. Я собираюсь подняться на крышу и ждать спасательный вертолет.
— Молодой человек, не стыдно вам?! Своими действиями вы порождаете панику.
— Ой, не смешите меня! Паника… Вы еще паники не видали, вот погодите. Сейчас народ проснется… Все наверх ломанутся, а я уж там лучшее место занял.
Шарецкий поглядел на парня поверх очков.
— Если уж идете, так потише как-нибудь… Никому ничего не объясняйте: куда вы идете и зачем. Если народ побежит на крышу, по вашему примеру, то вы можете оказаться в числе первых, кто с этой крыши навернется. Просто выдавят.
— Я знаю, что я делаю, — невежливо оборвал его парень.
Александр Михайлович отвернулся от молодого человека и взглянул на Алексея Горина. Подушка больного была вся мокрая от пота. Но больше всего доктора беспокоил его сильно вздувшийся живот.
— Ну, как вы себя чувствуете? — спросил Горина Шарецкий.
— После вашего вчерашнего укола мне стало гораздо хуже, чем было, — пожаловался больной.
— По-видимому, мой дорогой, ваша болезнь стремительно прогрессирует.… Ну-ка, попробуйте сесть и поднимите руки вверх.
— Я не могу, мой живот так сильно вздулся… — Горин еле сел и, тяжело дыша, поднял руки вверх.
Шарецкий увидел подмышками больного красную сыпь и кивнул.
— Так… мне все понятно. Вы сильно не переживайте. Я уже встречался с этим редким недугом в своей практике и хорошо представляю, с чем имею дело. Сейчас поднимайтесь и идите в процедурный кабинет. Я назначу вам укол. И попрошу разрешение у заведующего отделением положить вас в шестую палату, чтобы вы были под моим постоянным контролем. Позже я все вам расскажу о вашей болезни.
— Доктор, только честно скажите, это что-то страшное?
— Все болезни страшные, если их не лечить. Ваша — поддается лечению. Если почувствуете сильный голод, дайте мне знать.
— Да я уже и так все съел, что у меня было в тумбочке.
— Ага, и холодильник, что в столовой стоит для общего пользования, наполовину опустошил. Жрал все подряд без разбора. Я сам, своими глазами, это зрелище видел, — сказал напоследок молодой человек, закинул сумку на плечо и вышел из палаты.
— Давайте-ка быстро в процедурный кабинет, — приказал Шарецкий. — Нельзя вашей болезни прогрессировать. Либо мы ее, либо она нас.
Панике предшествовал всеобщий психоз. Во дворе больницы собралось много людей — это были врачи, больные и те, кто пришел их навестить. Всех собравшихся объединяла одна общая беда. Люди молча смотрели на ледяную пленку. В глазах их были отчаяние, страх и беззащитность перед неизвестным явлением.
В центре толпы крутилась на одном месте, неотрывно глядя в небо, женщина в розовой курточке.
— Мама, ты была права, — вопила она, — весь мир сошел с ума! Мама, забери меня отсюда!!!
Людям, которые знали эту женщину, было трудно поверить, что она сошла с ума. Что ее психика дала сбой. Еще недавно она спокойно с ними разговаривала и даже шутила о происходящем.
Из толпы вышел пьяный мужичок с бутылкой водки и граненым стаканом в руках. Трясущимися руками он налил полстакана водки и протянул его женщине.
— Иди сюда, красавица, давай выпьем за апокалипсис — вот он, оказывается, какой!
Безумная женщина непонимающими глазами уставилась на мужичка, который протягивал ей стакан с водкой, и разрыдалась на глазах у всех.
— Иди ко мне, моя хорошая, я тебя успокою, — не отставал от нее пьяный мужичок. — Я специально для такого случая приберег драгоценную бутылочку.
Одна из женщин в толпе потеряла сознание, две другие завыли — словно принялись кого-то оплакивать. Сразу же к ним присоединились еще несколько женщин. Человек десять упали на колени и принялись молиться.
— Господи, спаси нас! — раздался женский крик из толпы.
— Не хотели ходить в церковь, грешники, получайте! — заорала в толпе придурковатая бабка, стараясь перекричать людей, которые зашумели, как растревоженный улей. — Думали, наверное, что все сойдет вам с рук… ага! А оно так не вышло! Всякому разврату и беспределу рано или поздно приходит конец.
К тем людям, что упали на колени, присоединились другие. Молящихся становилось все больше и больше. И вскоре почти весь двор стоял на коленях — была слышна общая молитва людей. Из глаз людей текли слезы.
Больные пооткрывали настежь разрисованные морозом окна больницы и с ужасом смотрели на «новый пейзаж». То в одном окне, то в другом окне было видно, как крестятся люди.
На крыше столпилось большое количество людей. Они смотрели на небо, покрытое тяжелыми снежными тучами, и на ледяную равнину, расстелившуюся за забором больницы…
Зарождался хаос. Шокированные люди не замолкали ни на минуту. Они стонали, плакали, что-то горячо доказывали друг другу, кричали во всю глотку. И больные, и те, кто пришел их навещать, студенты из мединститута и сами врачи, уборщицы и санитарки беспрепятственно перемещались по всей больнице. Они заходили в операционные, в рентгенологические кабинеты, кабинеты ультразвукового исследования, в столовые, в палаты к тяжелобольным.
По коридору хирургического отделения проскочили Клёпа, Зарядный и Король — крутые парни лет двадцати. С дежурного поста выскочила Алена и закричала им в спину:
— Молодые люди, вы куда?
Крутые парни остановились и повернулись лицом к Алене. На их лицах появились мерзкие улыбки.
— Какое дело тебе, красавица, до нашего «куда»? — спросил Зарядный. — Хочешь, пошли с нами.
— У нас по отделению нельзя так свободно разгуливать, — сказала Алена.
— Милая, проснись! — заржал во весь голос Король. — Теперь всем все можно!
— Подскажи, где у вас тут можно спиртиком разжиться? — поинтересовался Клёпа. — Да и сама давай с нами. Может, последний денек доживаем.
— И все у нас — в последний раз, — со значением добавил Зарядный.
— Какой, к черту, спиртик! — возмутилась Алена. — Вам здесь не магазин! Если вы немедленно не покинете отделение, я позову заведующего отделением.
— Зови, мы и ему нальем! — разрешил Король. — С сегодняшнего дня мы контролируем все спиртодвижение в больнице. Так что, присоединяйся, пока не поздно. Мы, кстати, планируем и наркотики взять в оборот… И нам хороший специалист, который знает, где они лежат, не помешает.