— Я верю тебе, Погодин. Ты единственный в больнице, кто пытается во всем разобраться. За что тебя и уважаю.
Погодин поставил кресло на пол и сел в него.
— Я занялся изучением всего происходящего в больнице, — важно заявил он. — Я постоянно передвигаюсь с места на место и подслушиваю чужие разговоры, пытаюсь подтвердить свои догадки и выявить общую картину.
Услышав это, Николаев еще больше разволновался. Психика его никак еще не могла принять страшную гибель Борыгина.
— Умоляю тебя, Погодин, будь осторожен и не рискуй по пустякам.
Погодин улыбнулся: его давно никто не умолял.
— Стараюсь не рисковать, но знать, что происходит вокруг нас, мы должны. Поэтому — уж как получится.
— Пойми, Погодин, — взволнованным голосом заговорил Павел Петрович, — риск для нас — это роскошь! В больнице здоровых и толковых людей становится все меньше и меньше. Пропадают и гибнут самые толковые люди — Весюткина, Круглова, Магамединов, Кожало. Если ничего не делать, то в больнице останутся только такие, которые уже ничего не смогут изменить.
Внезапно на лице Погодина расплылась улыбка, чуть ли не до самых ушей.
— Я не понял! — удивился Николаев. — Я разве что-то смешное сказал?
Погодин покачал головой.
— Я, Павел Петрович, в восторге от вашей пламенной речи. Все, что происходит в больнице, — неспроста, и вы своей речью навели меня на еще одну разгадку. Я все время думал, для чего нужны эти странные звонки от студента Андрея Кабена. И благодаря вам я нашел ответ на этот вопрос. Звонки эти нужны для того, чтобы избавляться от самых умных и толковых людей.
— Да, Погодин, ты меня вновь шокировал, — пробормотал Николаев. — Получается, я был не прав, когда предполагал, что противник нас недооценивает и вообще не берет в расчет наши способности думать и анализировать…
Игоревич спрятался на полу за плитой у самого выхода из кухни. Испугался он не на шутку. Поведение Николаича выходило за все возможные рамки. Из-за какой-то дурацкой водки этот придурок был готов его убить. Знал бы, что так все обернется, вообще бы к ней не прикасался.
Игоревич прислушался. Раздался шорох. Понимая, что дело — дрянь, он вскочил и схватился за ручку двери. И в этот же момент на него с электроплиты прыгнул Николаич. Они вместе вылетели из кухни в коридор. Игоревич упал на спину, а Николаич сел на него сверху, и стал колошматить кулаками.
Тем временем на кухне из-под шкафа для кастрюль и прочей утвари выбежало шесть «зместрел». Они громко запищали, запрыгали от радости и бросились к входным дверям.
Игоревич, защищая руками лицо, как-то выкрутился и сбросил с себя Николаича, стал хватать его за уши и за волосы. В коридор из кухни выбежали «зместрелы», они заплясали вокруг дерущихся мужчин и завизжали от восторга и переполняющих их эмоций. На головах «зместрел» повылезали на разные расстояния их «антенки».
— Ах ты, сука! — не своим голосом заорал Игоревич.
Он схватил Николаича за волосы и ударил головой об пол. Николаич извернулся и попал локтем Игоревичу прямо в нос. Игоревич взвыл от боли. Николаич вскочил на ноги. Игоревич — тоже. «Зместрелы» залились радостным криком, захлебываясь в своих эмоциях.
Николаич ударил ногой Игоревича в живот, и тот отлетел к стене. Следующий удар Николаич нанес покруче всякого каратиста: он с разворота влепил ногой в голову Игоревича.
— На тебе, падла! Знай наших!
Игоревич от удара дезориентировался, колени его подогнулись, и он потихоньку стал съезжать по стене на пол. Николаич отступил на несколько шагов и с разбегу ударил ногой в грудь Игоревичу, а добил его кулаком в ухо.
Довольные «зместрелы» с писком разбежались по сторонам. Николаич с радостной улыбкой на лице проводил их взглядом. Он тупо уставился на Игоревича, радостная улыбка медленно сползла с его лица. Он посмотрел на свои руки и увидел, что они все в крови.
— О, Боже! — вскричал Николаич. — Что я натворил?!
Игоревич лежал на полу с открытыми, уставившимися в одну точку, глазами. Николаич бросился к Игоревичу и упал перед ним на колени.
— Игоревич! Игоревич, что с тобой?! Игоревич, ответь мне!
Николаич стал лупить ладонью по щекам Игоревича, но никакой реакции со стороны того не последовало. Николаич схватил его за руку и попытался прощупать пульс.
— О-ё-мое! — прошептал он. — Я его убил!
Николаич обнял Игоревича, как родного брата, и громко зарыдал.
— Прости меня!.. Прости, я не хотел…
Сергей не ошибся: кашляла в шахте Оля. Правда, шансов спасти ее было мало. Девушка застряла ло. между трубой воздухопровода и поперечной металлической балкой. Причем одна рука у нее как-то неестественно вывернулась: она зацепилась за провода и кабели, и ими же оказалась плотно стянута.
Оля стонала от боли, лицо ее прижало к воздухопроводу, из-за чего было очень тяжело дышать. Она пыталась пошевелиться, но это ей стоило таких мучений, каких даже врагу не пожелаешь. Плюс к тому попытки освободиться только усугубляли ее положение.
По металлической конструкции шахты к Оле медленно ползли «ногогрызы». Один из них уже почти достиг ее вывернутой правой руки. «Вжи — жить», — взвизгивали пилы «ногогрыза», готовясь вонзиться в человеческую плоть.
Оля замычала, пытаясь как-то высвободить руку, но ничего хорошего из этого не вышло. Она обреченно закрыла глаза, готовясь к самому худшему.
С Олиной лодыжки вниз закапала кровь. Кап-кап-кап… Капли крови попали на голову Сергея. Он поднял голову и наконец-то увидел ее.
— Олечка, держись! — закричал он. — Я иду к тебе.
В ответ заревели пилы «ногогрыза», они беспощадно впились в пальцы девушки. По сторонам разлетелись брызги крови, и три пальца Ольги распрощались с рукой. Они упали на голову Сергея, и он, благодаря нелепому везению, успел поймать один из них. Тот, на котором было надето серебреное колечко.
Он с ужасом уставился на этот палец и завопил во весь голос:
— Н-е-е-т!!!
Николаев и Погодин тем временем продолжали свою дружескую беседу в хаосе ординаторской ожогового отделения. Павел Петрович наклонился вперед и спросил:
— Погодин, скажи мне честно, не чувствуешь ли ты своей вины в том, что твоя фантазия стала для кого-то примером для подражания? Ведь согласись, если б ты не придумал всей этой ахинеи, то и не было бы чему подражать.
Погодин тут же перестал улыбаться.
— Нет, Павел Петрович, я не соглашусь с вами, — ответил он. — Мир без человеческих фантазий потеряет очень многое, он станет однообразным и скучным. Всем разумным существам дан интеллект, чтобы они могли различать, какой поступок несет зло, а какой добро. И нечего винить писателей за то, что кто-то сознательно творит такое же зло, какое творили злодеи в их книгах.
— Не обижайся, Петр, что я задаю такие вопросы. Просто мне все хочется понять, чувствуешь ли ты хоть чуть-чуть свою вину за то, что твоя страшная фантазия превратилась в реальность.
— Я вам уже дал понять, как я к этому отношусь.
— А мне кажется, это просто защитные слова, — тихо произнес Николаев и посмотрел прямо в глаза Погодину. — Это словесная стенка, которой ты пытаешься отгородиться от ответственности перед своей совестью.
Погодин прищурился и покачал головой.
— Нет, даже если за мою фантазию меня приговорит к смертной казни все оставшееся в живых человечество, я все равно не буду считать себя виноватым. Моя совесть чиста и прозрачна, я никому не желал зла и ничего не предпринимал для того, чтобы причинить вред другим. Только слабаки берут на себя ответственность за плохие поступки других… И тот, кто меня приговорит, тоже будет виноват в совершении плохого поступка, так как накажет не того, кого надо. Теперь я доступно изложил, что чувствую и думаю по этому поводу?
Николаев кивнул.
— Более чем, Петр, — процедил он сквозь зубы. — Я тебе честно признаюсь, я давно пытаюсь тебя раскусить и для этого тебя, тварюгу, специально подпустил к себе на самое близкое расстояние. Я ждал, когда же ты расколешься. И наконец-то дождался.
Погодин вскочил с кресла и закричал:
— Павел Петрович, что вы говорите такое? Уверяю вас, вы заблуждаетесь в своих предположениях. Я не враг вам. Я на вашей стороне!
Николаев тоже вскочил, и, шагнув вперед, схватил Погодина за воротник рубашки.
— Ну что, главный рассказчик, — заорал Павел Петрович прямо в лицо завхозу, — ты думал, что ты самый умный и сможешь мне пудрить мозги столько, сколько тебе захочется?! А?! Отвечай немедленно!
Погодин испуганно кивнул и осел на пол, теряя сознание.
Федор Иванович и Анна тянули по бетонному испачканному кровью полу Круглову. По обе стороны коридора в стенах располагались железные двери с решетчатыми окнами. Через эти окна хорошо были видны камеры, в которых содержались пленные люди. Они, молча, смотрели на Федора Ивановича и Анну.
Одна седая женщина не выдержала, отвернулась от окна и произнесла:
— Еще одну несчастную тянут… Тут и так уже дышать нечем, а они все тянут и тянут…
Федор Иванович остановился и отпустил руку Кругловой. Рука глухо ударилась о пол. Анна тоже остановилась и взглянула вопросительно на старика.
— Давай отдохнем, — сказал он.
— Что — то не так?
— Мне не хватает воздуха. Мне все кажется, что воздухопроводы не справляются со своей работой. Необходимо срочно строить дополнительные. Я так думаю.
— А, если предположить, что дело не в самих воздухопроводах, а в том или в тех, кто их сознательно приводит в негодность?
— И об этом я задумывался.
— Просто если это так, — заметила Анна, — то какой смысл новые строить, если их тоже испортят?
— Если предположить, что это делает кто-то, то он, скотина, понимает, что он делает… И гнет свою линию безостановочно. Но вот зачем? Ведь это повредит всем сразу? Никто не останется в живых, если доступ воздуха в больницу прекратится или его станет катастрофически не хватать. А это значит, что и эту скотину ждет та же самая смерть, что и всех остальных.