Круглова посмотрела на Казика. Тот до сих пор еще не поднялся с колен. В глазах его поселился страх, губы скривились, он смотрел в одну точку перед собой и шептал молитвы. Елена Степановна перевела взгляд на толстяка и старика: они отошли подальше от дверей и переглядывались между собой.
Круглова вздохнула.
— Что я могу сказать по этому поводу, — прошептала она. — Ты права, положение наше безвыходное.
Вера махнула рукой другой молодой женщине.
— Жанка, иди сюда, — позвала она.
Женщина подошла к Вере и села на корточки рядом с ней.
— Ну, чё тебе? Мы вроде как не подруги…
Вера положила руку на плечо Жанке.
— Потом будешь старые обиды вспоминать. Сейчас не время и не место.
— Так я и не вспоминаю, — громко произнесла женщина. — Чё вам надо, говорите уже?!
— Жанка, ты ж у нас спортсменка, в прошлом году даже на соревнованиях победила. Я-то знаю: руками и ногами ты махать умеешь.
— Чё толку? Я против них ничё сделать не смогу. Вера, ты посмотри, какие они звери — жуть берет!
— Поверь психологу со стажем, — сказала Вера. — Сильный среди них только один. Этот, что по Ваньке прыгал. Я вас уверяю: остальные ничего собой не представляют.
Ванька, еле приоткрыв глаза, сообщил свое мнение:
— Ты не права: они все сильные, как монстры.
С уголка губ мальчишки вытекла струйка крови. Круглова вытерла ее ладонью и зашептала:
— Тихо — тихо, Ванечка.
— Тихо, Ванька, не нагоняй страху! — рявкнула Верка. — Дело как раз именно в нем. Они все нам кажутся сильными, потому что ведут себя очень агрессивно. За их агрессией мы не видим их истинной силы. Нас душит страх, и из-за него мы становимся слепыми и все воспринимаем преувеличенно.
— Да, даже дурак видит, что они звери, — ответила на это Круглова, — и растерзают всех, кто станет у них на пути.
— А может быть их агрессия — это всего лишь психологическое оружие, которым они прикрывают свой страх. Приведу пример: человек слабее быка, но своей агрессией он так запугивает быка, что у того даже не остается сомнения в том, что он слабее человека.
Круглова уставилась на лицо Ваньки: у него закрылись глаза, и со рта его полилась густая кровь. Елена Степановна рукой вытерла кровь с его губ и подбородка и зло взглянула на Веру.
— Все это муть, что ты хочешь от нас?
Вера вскочила и посмотрела на всех сверху вниз.
— Я предлагаю устроить шоу перед смертью. Бабы против мужиков. Поверьте мне: я вижу, что их Тротилу ой как хочется яркого зрелища… и свежей крови прямо на своих руках…
— Ну ты, мать, даешь! — воскликнула Жанка. — Совсем сдурела перед смертью? Чё, потешить этих уродов захотелось?
— А у кого-то из вас есть другие предложения?
— Я в детстве любила подраться, — прошептала Круглова, — но как-то потом с этим завязала.
Жанна кисло улыбнулась.
— Ладно, я согласна, — произнесла она. — Только вот, надеюсь, что Тротила вы не мне заготовили.
— Я так думаю, что если из этой безумной идеи что-то и выйдет, — заметила Елена Степановна, — то не нам придется выбирать, кто и с кем будет драться.
Николаев надел защитный костюм и вышел из ординаторской. В коридоре ожогового отделения были отчетливо слышны стоны людей. Грустное и очень серьезное лицо Павла Петровича вдруг стало еще и взволнованным. Он ускорил шаг и закричал:
— Анфиса? Что с тобой?
По коридору летали черные мухи. Возле шестнадцатой палаты на полу, склонив голову, сидела Анфиса с большим вздутым животом. Николаев подошел к ней и поднял ее голову за подбородок. Правого глаза на лице Анфисы не было, на его месте располагалось черное гнойное месиво. Из левого текли крупные слезы.
— Какой толк в том, что я не отчаивалась? — прохрипела дежурная медсестра ожогового отделения. — Смерть все равно пришла за мной.
— Почему ты здесь сидишь? — спросил Павел Петрович.
Анфиса шмыгнула носом.
— Я шла сказать вам, что люди находятся в больших сомнениях насчет вас. Они поговаривают, что вы не тот, кому стоит верить; что вы при первой же угрозе сдались и сдадитесь вновь…
Глаза Николаева налились кровью, лицо его перекосилось от злобы.
— Но как они могут так рассуждать, — закричал он, — если они не видели, как все происходило в реальности?
— Я повторяю: они в сомнениях! — истерично завизжала Анфиса так, как только она умела. — Они не знают, стоит ли надеяться на вас… Поэтому просто словами вы их не убедите…
Николаев провел рукой по голове Анфисы.
— Спасибо, Анфиса, твоя информация представляет большую ценность для меня.
Анфиса вскрикнула и схватилась двумя руками за живот.
— Я рада, что успела сделать перед смертью хоть что-то ценное для вас и, может быть, даже для общего дела.
Вся одежда на животе Анфисы окрасилась в темно красный цвет. И из живота Анфисы, сквозь кожу и одежду, вырвалась голова «зместрелы». «Зместрела» на вид была какая-то необычная: вся черная и в слизи. Она противно запищала.
Николаев уставился на Анфису с дикой душевной болью и состраданием на лице. Он стиснул зубы и сжал пальцы рук в кулаки. Изо рта дежурной медсестры вытекла кровь, она мучительно застонала, резко вздрогнула, замерла и медленно, будто нехотя, закрыла глаза.
Павел Петрович ударил кулаком в стену.
— Что же я один могу сделать, — закричал он, — если мне нельзя подниматься выше четвертого этажа? Это же безумие, если я пойду сражаться один на один с тем, кто сильнее меня в тысячу раз.
Николаев уперся лбом в стену и завыл из-за своего бессилия.
У самого выхода из кухни Игоревич сотрясал руками воздух перед спокойным Николаичем.
— Что? Что будем делать? Он же сейчас вернется.
Николаич посмотрел невозмутимым взглядом на Игоревича.
— Что, что?! — передразнил он. — Чай ставь! Будем чай пить.
Игоревич завертел головой по сторонам, будто где-то могло прятаться его спасение.
— Глупее предложения я не слышал, — заявил он.
Николаич развел руками.
— Сам виноват: водку вылил! Теперь придется чай хлебать… с конфетами…
В терапевтическом отделении царила тишина. Человеческая жизнь в нем давно угасла, если не считать шестнадцатую палату, в которой двухметровая женщина-монстр рассказывала больным этой палаты странные истории. Она сидела на своей кровати и тяжело дышала, словно только поднялась по лестнице с первого на второй этаж. Ее левая рука по локоть ушла в стену, покрытую ледяной коркой. Вокруг руки мерцали электрические разряды.
— Эпидемия дала о себе знать на пятом и шестом этажах резким скачком смертности, — бормотала она. — Наступил момент, когда число зараженных в больнице превысило число незараженных…
Валентина Петровна громко закашляла.
— В больнице воцарился хаос, — продолжила она после того, как кашель перестал ее мучить. — Люди от ужаса и шока будто оглохли, они перестали слушать друг друга…
Тут же закряхтела Чеславовна и поднялась со своей кровати.
— Я все понимаю: данная схема развития событий выстроена так, как вам нужно. Но зачем за основу вы взяли фантазию человека, который в умственном плане отстает от вашего развития на целые миллионы лет?
Обрадованная очередным вопросом рассказчица достала руку из стены, покрытой ледяной корочкой, блаженно улыбнулась и легла на свою кровать.
— Если бы мы начали строить новую реальность в спешке, — принялась объяснять она, — основываясь на собственной фантазии, нас бы быстро вычислили те, от кого мы были вынуждены бежать, потому что фантазия разумных существ, живущих долгое время вместе, приобретает какие-то схожие черты. На нее влияют время, место и культура, в которой она появляется.
Чеславовна удовлетворенно закивала.
— Понятно, получается, есть факторы, которые способна влиять на фантазию, — подытожила старушка.
Валентина Петровна облизала сухие губы.
— Нет! Фактор только один: отсутствие фантазии, как таковой, у большинства разумных существ, пытающихся что-то придумать. Сначала они боятся признаться в этом сами себе, а затем всем окружающим. И поэтому для них легче украсть чьи-то мысли, довести идею до совершенства и выдать за свою, чем придумывать все с нуля. Не все рождаются гениями в области фантазии. Но многие хотят, чтобы их признали таковыми и готовы пойти на все ради славы и материальных богатств.
— Так вы, я вижу, готовы пойти на все, — заметила Чеславовна.
Валентина Петровна чихнула в ответ и стала чесать свой громадный нос.
— У нас нет другого выхода, — пояснила она. — Но мы, по крайней мере, не живем штампами. Не повторяем одну и ту же идею друг за другом разными словами. И не выдаем тысячу раз использованную идею за что-то уникальное и неповторимое. Мы видим, и очень ценим что-то новое, и стремимся к нему.
— Никто не спорит, что вы молодцы, — ответила на это Чеславовна.
— Согласись, ведь это наша заслуга, что среди толпы мы сумели выделить гения, — похвасталась рассказчица. — Правда, беднягу оставили ни с чем. Воспользовались его идеей и разрушили все его планы. Но в этом нет ничего удивительного. Такое творится сплошь и рядом. Такое творилось, и будет твориться всегда…
«Ледяная пленка», которая, как одеяло, с самого низа до третьего этажа окутывала здание больницы, вдруг вновь зашевелилась и стала подниматься все выше и выше. Она сверкала ярко-синим светом, при этом здание больницы походило на небольшую игрушку с подсветкой, находящуюся в центре огромного ледяного стола.
Громила и Мирон устроили Тротилу в «душевой» удобное место для просмотра шоу. Он расположился в углу на мягком стуле, положив свои ноги на стол для разделки человеческой туши.
Мирон и Громила разделись до трусов и встали рядом со своим боссом. Они ярко улыбались, предвкушая интересное зрелище.
— Дамы и господа, — заговорил Тротил, — шоу, организованное по вашей просьбе, начинается. Первыми будут нас веселить Громила и женщина, предложившая такую великолепную идею.