– Штандартенфюрер… – дрожащим голосом сказал Отто.
Пайпер, обняв его за плечи правой рукой, повел парня в сторону скамейки, стоявшей неподалеку от входа в казармы.
– Присядем.
Они сели. Какое-то время штандартенфюрер молчал, потом произнес:
– Ты, наверное, хочешь знать, что с твоими родителями?
Отто вспыхнул.
– Они мне не родители! Негодяи и предатели Рейха! Но… Мне хотелось бы знать, как покарал их меч правосудия.
Пайпер кашлянул. Было видно, что разговор дается ему нелегко.
– Отец твой жив. Пока, во всяком случае. Более того, он здесь.
– В Дахау???
– Да. В том самом бункере, куда направился рейхсфюрер. После ареста – арестовали его месяц назад – он содержался в Бухенвальде, но в начале апреля его перевезли сюда…
– Но как? Я ничего об этом не знал!
– Ты и не мог знать. О том, что он будет содержаться здесь, в Дахау знал лишь комендант Вайтер. Но не думаю, что Зигмунд Рашер пробудет здесь слишком долго.
– Рейсхфюрер приехал его расстрелять? – радостно воскликнул Отто.
– Рейсхфюрер никогда не присутствует на казнях, паренек, и уж тем более не расстреливает сам. У вождя столь страшных для врага СС очень чувстительная, даже ранимая душа. Он не может видеть страданий других людей, даже если это осужденные преступники.
– Но оте… Но Зигмунд Рашер будет расстрелян? – с надеждой спросил Отто.
Пайпер помолчал. Потом коротко ответил:
– Да. Возможно, даже сегодня. Мой шеф приехал, чтобы лично зачитать ему приговор и, как он сказал, «посмотреть в упор в его подлые глаза».
– Hurra! – воскликнул Рашер-младший, выбросив вверх сжатый кулак. – Хотел бы я сам – честное слово, хотел бы – спустить курок!
Штандартенфюрер искоса посмотрел на него.
– Тебе еще доведется нажимать на курок, Отто, и не раз. Кольцо вокруг нас сжимается – с Востока и Запада, Юга и Севера. Гитлерюгенд примет участие в боях, это уже решено. Но… одно дело перестрелка в сражении, и совсем другое – профессия палача.
– Но ведь и она необходима, штандартенфюрер!
– Да. Но я, например, родился солдатом. Поверь, это более благородное занятие.
Отто молчал. Он, конечно, знал о боевых подвигах Пайпера, самого молодого полкового командира Ваффен СС, со славой прошедшего не только Французскую компанию, но и ад Восточного фронта. И все же такая щепетильность бравого вояки была ему непонятна.
– Ну хорошо, а что же будет с этой ведьмой, старухой «Нини»?
– С ней, Отто, не будет уже ничего. Ее арестовали по обвинению в присвоении чужих детей, которых она потом выдавала за своих. Ее казнили, Отто… Уже казнили… Ильзе Кох была допрошена, и дала все необходимые показания. Иначе говоря, твои младшие сестра и брат – вовсе не дети Рашеров. Это установлено точно.
В горле у Отто пересохло. Он пытался что-то сказать, но вместо этого из груди его вырвалось нечто, похожее на стон. Он тряхнул головой и постарался взять себя в руки.
– А… я? Кто же… я? И кто мои… настоящие родители?
Пайпер развел руками.
– Этого я пока не знаю. Почти уверен, однако, что крови Рашеров в твоих жилах нет. Но я получу доступ к материалам следствия, и тогда непременно посвящу тебя в эту «тайну четы Рашер». Думаю, ты имеешь право знать.
Штандартенфюрер встал.
– Ну что ж, Отто, пора нам выполнять приказ рейхсфюрера. Веди.
Дело было не хитрым. Отто Рашер знал, где его «папаша» хранил ценности: броши, колье, ожерелья, браслеты – добра было очень много, Зигмунд выдоил не один эшелон. Отто ждал, что на его письмо Гиммлеру последует ответ, возможно, инспекция. Он, однако, не думал, что ответом станет визит самого рейхсфюрера.
Ценности к передаче были готовы. Впрочем, не все. Минимум треть, если не больше, Отто припрятал в абсолютно надежном месте, о котором кроме него никто не знал. Но и того, что осталось, было достаточно, чтобы видавший виды штандартенфюрер Пайпер едва не зашатался при виде несметных богатств. Выйдя на порог домика Рашеров, Пайпер приказал эсэсману срочно привести унтершарфюрера-бухгалтера, который тоже был в кортеже рейхсфюрера.
Вскоре все приехавшие отбыли. Величественно отплыл и лимузин Гиммлера, впереди и сзади которого ехали по два черных «опеля» с охраной. А Отто присел на крылечке, посматривая в сторону бункера и гадая, донесется ли до него звук выстрела. Он очень хотел хотя бы услышать – раз уж увидеть не удастся[74]…
Увидев пробегавшего мимо долговязого тощего парня с желтой звездой на обтерханной куртке, он окликнул его:
– He, Jude, Komm hier!
Тот, сорвав кепку с головы, моментально метнулся к Отто и, остановившись в двух шагах от него, почтительно застыл, вытянув руки по швам.
– Wir haben für die Arbeit. Nicht vergessen? «Arbeit macht frei».[75]
Отец Иоанн встал из-за столика и подошел к образу Спаса Вседержителя, у которого горела неугасаемая лампада. Там он с трудом опустился на колени и начал страстно, горячо, со слезами молиться. Он молился лишь об одном: чтобы отпустил Господь самый страшный его грех, тот, который сам себе он простить не мог.
Зажужжал мобильный телефон, о существовании которого мало кто знал. Старый настоятель, произнеся «Прости, Господи», тяжело поднялся с колен и, надев очки, посмотрел на дисплей. Алексис. Которому он дал этот номер только сегодня ночью.
– Да, сын мой. Это очень хорошо, что все идет по плану. Несмотря на?.. Хорошо, вернешься, расскажешь. Главное, что пассажиров твоих ты доставишь, куда надо. Бог благословит, сын мой. Храни тебя Господь.
Эли глубоко затянулась сигаретой и поежилась.
– Тебе холодно? – спросил Артур.
– Зябко, дорогой.
– Может, лучше спуститься в кубрик?
– Нет, пока нет. Здесь как-то… интереснее. Послушай, Арти…
Он рассмеялся.
– Арти… Давно меня никто так не называл.
– Не дури, я серьезно. Скажи мне всё, что ты думаешь об этом странном священнике.
– Странном? Да в чем же его странность? Классический тип православного монаха.
– Ну да, конечно. Который, зарывшись на Патмосе, говорит на превосходном немецком, знает массу вещей, которых ему знать не полагалось бы, знаком, как выясняется, с нашим таинственным Айнштайном – ну, и так далее.
– Эли, милая, кем бы он ни был, он уже там. – МакГрегор махнул рукой. – На Патмосе. А ты так озабочена, словно он с нами на борту. И готовит какую-то очень хитроумную диверсию.
– Может быть. Может быть, что и то, и другое.
Артур, придвинувшись ближе, обнял ее.
– О чем ты, дорогая?
– О том, что слух у меня не просто хороший. У меня прекрасный слух. И, несмотря на шум моторов, я расслышала, с кем только что говорил – не по рации, а по мобильному – наш с тобой «душа нараспашку» шкипер.
– Ты успела освоить греческий?
– Нет. Но слово «геронда», произнесенное не раз и не два, я слышала точно.
МакГрегор задумался.
– Ты хочешь сказать, что у монаха в келье припрятан мобильник?
– Дай-то Бог, Арти, чтобы это было самой большой неожиданностью в нашем путешествии. Мы, кажется, направляемся в Турцию? Думаю, даже ты наслышан о турецких тюрьмах. Это не Дания, телевизоров, спортзалов и Интернета в них нет.
Артур мотнул головой.
– Без обид, Эли, но мне кажется, твой синдром Клювера плавно перетек в откровенную паранойю. Кем бы ни был этот отец Иоанн, не думаю, что он аранжировал всё это представление – включая подрыв моего самолета с пилотом на борту – с целью посадить нас на цепь в турецком каземате. В конце концов, что мы ему? Нет, это уже за рамками реализма.
Эли достала сигарету, прикурила и яростно затянулась. Потом обиженно и резко проговорила:
– Знаете, виконт, есть классическая фраза: «Если у тебя паранойя, это еще не значит, что за тобой никто не следит».
МакГрегор еще крепче обнял ее.
– Ну, ну, ну… Давай не будем себя накручивать. Тем более, что поводов рухнуть в паранойю, мне кажется, у нас будет еще предостаточно.
Внезапно их утлое суденышко залил ослепительный свет прожектора. Алексис в рубке схватил микрофон рации, и, произнеся обязательное «Селям», затарахтел по-турецки с поразительной скоростью. Диалог длился с минуту, не более, после чего луч прожектора развернулся, прощупывая воды далеко за «Элефтерией», из динамика рации прозвучало «Ийи акшамлар», и пограничный катер прошел встречным курсом в паре кабельтовых от их суденышка, бдительно охраняя границы турецкого государства.
– А что я говорил? – улыбаясь, сказал Алексис, выныривая из рубки. – В этих водах я как рыба. Плыву, куда хочу.
– В этих – каких? Мы уже пересекли границу? – спросил Артур.
– Конечно! – радостно ответствовал шкипер. – На своих греков мы, слава Богу, не наткнулись, как и они на нас. А с турками только что попрощались. Пожелали нам всего доброго. После того, конечно, как я представился. – Он нахмурился. – Ну и, конечно, потому, что вас за рубкой им не было видно. Мое упущение. Надо было вас в кубрик отправить. Могли ведь увидеть. Но… Не увидели!
Алексис рассмеялся:
– Это необходимо отметить! Кто за?
– Я! – хором ответили Артур и Эли. После чего Артур добавил:
– А кто же будет за штурвалом?
– Автопилот, дорогой друг. «Элефтерия», может быть, девушка и не первой свежести…
– Я попрошу! – возмутилась Эли.
– Но начинка у нее в ногу с веком! – весело закончил Алексис.
По стаканчику узо в кубрике все выпили с удовольствием и явным облегчением.
– Так что вы сказали туркам? – поинтересовался МакГрегор. – Рыбку ловите?
– Ни в коем случае! Рыбку в турецких водах ловить – это для экстремалов.
– Так что же? – настаивал Артур.
– Да сказал, как есть. Что идем в Бодрум. Зачем? Заправиться.
– И они съели эту байку? – настороженно спросила Эли.
– Почему байку? Я это не единожды делал, и в этот раз не помешает баки залить.