Все ждали.
Бом-м-м!
И еще раз – бом-м-м!
И снова!
Вороны, жившие на чердаке, разом взлетели к свинцовому небу над монастырем, разом вскричали, будто и они испытывали боль и страх. А, может быть, это они пытались заглушить крик брата Корня, нового звонаря?
Где-то далеко на востоке полыхнула молния.
...И гром ударил над самым замком.
– Я прошу, – повторил Хозяин, стоя на коленях перед Громовержцем.
– С ума сошел? – растерянно спросил Громовержец. Хозяин на коленях. Перед ним. Хозяин, который никогда... Который мог заставить любого, который...
– Ты же хотел, чтобы я стал на колени, – сказал Хозяин. – Я стою. Что дальше? Целовать колени? Ублажить каким-то другим способом? Чего ты хочешь? Зачем тебе было нужно, чтобы я стал на колени? Соображай быстрее, моим коленям холодно и твердо.
Громовержец попятился. Хозяин сел на пол и засмеялся.
– Видишь, как оно? Ты хотел меня унизить. Тебе нужно было поставить меня на колени. Поставил? И тебе стало легче? Что дальше? Теперь отказать мне? – Хозяин лег на спину, раскинув руки.
– Давай, Громовержец, не стесняйся, – подбодрил Ловчий, поудобнее устраиваясь на сундуке в углу, – Возьми да и пни его. Ногой. Ты верно это сказал – богу богово!
Снова полыхнула молния, и снова ударил гром.
– Да не нервничай ты так! – улыбнулся Хозяин, глядя в потолок. – Не расходуй столько Силы! Она тебе еще может понадобиться.
И еще одна молния осветила зал. Порывом ветра сорвало ставень, и в зал влетел ослепительно-оранжевый шарик.
– О, – восхитился Ловчий, – давно не видел. А когда-то это у тебя ловко получалось. Рванешь или только попугаешь?
Очнувшийся было священник открыл глаза, вскрикнул – и снова потерял сознание. Всю свою жизнь он имел дело со старинными – и не очень – книгами. О демонах он только читал и слышал. И не очень верил в них. И не был готов к тому, что в нескольких шагах от него покрытый дьявольскими рисунками посланец ада будет светиться голубым огнем и ронять на пол искры.
– Шутишь? – дрожащим от ярости голосом спросил Громовержец, встряхнул рукой, и несколько небольших молний простучали по полу зала возле самой головы лежащего Хозяина.
– Предлагаю подумать, – сказал Хозяин. – Может быть – поторговаться. Мы ведь замечательно умеем торговаться. Нам ведь всегда что-то нужно. И мы всегда имеем, что предложить друг другу.
Одним прыжком Хозяин встал на ноги, стряхнул с плаща приставшие стебли тростника.
– Мне нужно, чтобы ты собрал нескольких богов понадежнее и тщательно осмотрел океан. Найди корабль. Потом найди Певца. Выясни у него...
Громовержец сжал кулаки, сминая и гася в них молнии. Голубое свечение, словно сок раздавленного плода, потекло у него между пальцев. Несколько голубых капель упали на пол, зашипев.
– А что ты можешь предложить взамен? – спросил Громовержец.
Хозяину угодно вести себя подобно уличному жонглеру – пожалуйста. Он хочет предложить торг? Можно торговаться. Понять, зачем это Хозяину, можно и позже. На досуге.
– Что взамен?
– Взамен... – протянул Хозяин. – Взамен я скажу тебе, что, кажется, наш Договор скоро будет отменен. И я пущу вас сюда.
Хозяин обвел руками вокруг себя.
– В замок? – спросил Громовержец.
Он слишком часто ловил в старые времена людей на подобные штуки, чтобы поверить в невозможное.
– Давай я сформулирую, – Ловчий встал с сундука и подошел к Громовержцу. – Если вы – ты и остальные боги – в течение месяца будете беспрекословно...
Ловчий вдруг замолчал и хлопнул себя по губам:
– Извини, не так, дырочка получилась. Правильнее будет – если вы, бессмертные боги, в течение тридцати дней, начиная с сегодняшнего, будете честно выполнять приказы и требования Хозяина и мои, то ровно через тридцать дней, начиная с сегодняшнего, мы прекратим действие Договора, если вы подтвердите свое желание, и люди, другая сторона Договора, не изменят своего желания. В общем, бля буду!
– Будем, – подтвердил Хозяин. – А воля людей по этому поводу тебе известна.
– Они все еще думают, что от них что-то зависит, – сказал Кардинал.
Епископ кивнул. Он привык верить Кардиналу, и даже считал, что это выгодно – верить Кардиналу и подчиняться его приказам. То, что до этой ночи епископу не доводилось видеть Кардинала и даже знать, что это именно его приказы приходится выполнять, ничего не Меняло. Вначале были письма, помеченные двумя буквами. Только эти две буквы вверху пергамента, сухие строчки инструкций без подписи и то, что лучше всего укрепляет доверие, – золото. А еще карьера – стремительная и легкая. Что также свидетельствовало о силе и влиянии того, кто сегодня утром представился просто – Кардинал.
Утром? Епископ боялся, что успел потерять счет времена. Если судить по тому, сколько раз его кормили в лгнх катакомбах, то он провел здесь двое суток. И, возможно, именно утром в его спальню вошел этот человек.
Или днем.
Епископ спал, когда что-то прикоснулось к его лицу. Что-то холодное. Епископ вскрикнул и сел на постели. В помещении горела масляная лампа, рождая больше тепла, чем света. Одна из теней заговорила.
– Ты никогда не задумывался – что значат эти две буквы на моих письмах? – спросила тень.
– Кто вы? – епископ прижался спиной к стене.
– Это не важно. Но если тебе действительно интересно – я Кардинал. Для тебя, как и для очень узкого круга избранных, это мое имя. И ранг. И моя воля. И волю мою ты будешь исполнять так же неукоснительно, как делал это раньше. Иначе...
Епископ не стал спрашивать, что именно означает это иначе. Сколько раз он сам отправлял людей на смерть и на то, что страшнее смерти, выполняя волю, начертанную под этими двумя буквами.
– Я не смог найти разгадку, – сказал епископ. – Думал даже, что это инициалы. Что за буквами скрывается имя.
Кардинал тихо засмеялся. Очень тихо. Настолько тихо. что епископу захотелось замолчать, чтобы не пропустить ни звука. Так тихо смеяться и говорить могут только люди, наделенные абсолютной властью. Каждое слово которых имеет великую ценность. Или таит громадную опасность. Как движение змеи или шаг дикой кошки.
– Это не имя. Нет, – сказал Кардинал, присаживаясь к столу, аккуратно отодвинув оставшуюся с ужина посуду. – Это... Впрочем, это не важно. Символ, он и есть символ. Для того чтобы в символ верить, вовсе не обязательно его понимать. Я пригласил тебя поболтать. Поговорить.
Ты составлял очень толковые отчеты, но личная беседа, сам понимаешь... Ну и еще я хотел просить твоей помощи в одном небольшом, но очень важном деле...
– Все что угодно, – поспешил заверить епископ, – Все что прикажете...
– И что будет служить Господу нашему и святой церкви, – в тон ему подхватил Кардинал.
– Да. Конечно.
Епископ встал с постели, но Кардинал махнул рукой:
– Сиди. У нас будет долгий разговор. Сиди.
Огонек в светильнике вздрогнул, замер, прикидывая, умереть или нет, но потом успокоился – время смерти еще не пришло.
– Расскажи, – Кардинал похлопал по столешнице ладонью. – Спокойно и подробно. Я постараюсь тебя не перебивать.
Епископ откашлялся.
– Как вы... э-э... приказывали...
Кардинал слушал, прикрыв глаза рукой. Слушать он умел. Малейшие интонации в голосе говорили ему куда больше, чем гримасы на лице рассказчика. Все эти ужимки... А голос невозможно подделать.
Вот епископ заговорил о ловле оборотней, упырей и ведьм, и голос его зазвучал уверенно и даже жестко. Сколько именно их прошло через епископский двор, что сказали под пытками, сколько из них умерло, сколько до сих пор находятся в клетках, покрытых серебром. Об Отрядах также сказано деловито и точно: кого и где.
– И весь Черный крест... – епископ понизил голос, перешел почти на шепот. – Практически все готово и ждет вашего распоряжения.
– Моего распоряжения... – повторил за ним Кардинал.
Странно, подумал Кардинал, ведь не дурак, ведь уже много лет работает на меня, а все еще не понял: когда решение принято – все происходит как бы само собой. Как песчинки, падающие в песчаных часах.
Ничего от них не зависит. Кто-то имеющий власть перевернул часы, и... И нет никакой необходимости приказывать каждой новой песчинке падать вниз. Все предрешено и подготовлено. Подготовлено и предрешено им, Кардиналом.
И только он, Кардинал, знает точно, какая роль кому отведена в готовящемся представлении.
Толпа похожа на ребенка.
Толпа искренне верит в то, что кукла живет своей собственной жизнью, что она суетится, кричит, смеется, плачет и умирает по собственной воле. А, то что этой куклой кто-то управляет...
Наигравшись старой куклой, ребенок может отшвырнуть ее прочь, увидев новую. Отшвырнуть, оторвав предварительно голову.
Это, вообще, так весело – ломать куклу.
Кардинал посмотрел вверх, на низкий потолок, словно действительно мог увидеть сквозь камни и землю здания и людей Вечного города. Руины былого величия и жалких наследников былой славы.
Как они кичатся своей родословной! Как любят называть себя римлянами! Патриции в драных плащах. И им невдомек, что веками они воюют против обычной куклы. Что веками они прославляют обычную куклу. Странную куклу, с глупой шапкой на голове и со странным посохом в руке. Сколько таких кукол толпа уже сломала и вышвырнула, сколько заменила такими же точно куклами...
– Надеюсь, – Кардинал посмотрел на епископа, – надеюсь, вы не забыли предупредить вашего герцога о своем отбытии.
– Естественно... Конечно. Как вы и просили... приказывали. Я сообщил, что вынужден немедленно отправиться в Рим, – епископ зачастил, голос стал немного растерянным и виноватым.
Епископ не понимал, почему его так внезапно вызвали. Перед самым началом важных... важнейших событий. Того, что должно изменить весь мир. Он и не должен был понимать.
Он должен был провести переговоры с герцогом.
И блестяще их провел.
Это, кстати, было не слишком трудно, если учесть приграничные проблемы. Ересь еще терпима, когда она в хибарах и пещерах. Но если она проникает в дворцы и замки... Если сам граф оказывает покровительство и защиту еретикам. Хотя графа тоже можно понять – большая часть его подданных верит чистым, видит только то, что чистые хотят им показать. Плоть от дьявола, лишь душа от бога.