дстона.
В ожидании ответа он, отбивая такт устричным ножом эпохи Георга III, служившим ему для вскрытия писем, изучал содержимое конверта. Помимо отчета Хендрикса там было пять фотографий, отснятых дальнобойным объективом. Том разложил на столе цветные снимки: Карен за рулем «вольво», сворачивающего на подъездную аллею; Нед, играющий во дворике белого каркасного дома; смазанный профиль Джозефа Ская Хейнса; а вот и все вместе: Джо с Карен стоят обнявшись, а Нед возюкает в грязи свое «защитное» одеяльце.
Лицо Хейнса показалось ему знакомым. Жаль, расплылось, не попав в фокус. Боль в животе обострилась. Том даже подумал, что сейчас упадет в обморок, но ледяной спазм прошел.
Нет, на все сто он не уверен.
— Кабинет доктора Голдстона. Чем могу служить?
Протянув руку к опрокинутым фотографиям жены и сына, Том вернул их в вертикальное положение, словно это были иконки, обладающие защитной силой.
— У меня назначен прием на завтра на одиннадцать тридцать. Я бы хотел его перенести. Моя фамилия Уэлфорд.
— Пожалуйста, мистер Уэлфорд. Когда вам удобнее? Есть два-три окна на следующей неделе. Так, посмотрим…
— Я буду у вас через десять минут.
— Через десять минут? Простите, мистер Уэлфорд, но у доктора Голдстона очень плотный…
Том положил трубку и после секундного колебания позвонил своей секретарше и сказал ей, что произошло нечто непредвиденное. Он вынужден отлучиться по срочному делу. Не будет ли она любезна уведомить об этом Джерри? Пусть он принесет атлантцам искренние извинения от его имени и заменит его на боевом посту.
— Но они уже прибыли и ожидают вас в приемной. Мистер Тербиди тоже с ними.
— Отвлеките их, миссис Стрейхорн. У вас получится.
Том сел, обхватив голову руками.
Они вовсе не собирались его убивать. Нет необходимости. Все гораздо хуже — они намерены отнять у него сына. Чего подспудно он всегда страшился. При нулевых шансах она все-таки его нашла.
Своего Мистера Мэна.
Но Тому нужно было удостовериться.
Он встал из-за стола и подошел к окну, прижимая к груди тоненький черный кассетник, как проповедник стискивает в руках молитвенник. Потребность услышать их вместе была чересчур велика, чтобы ей противостоять. Том отмотал пленку в начало и, устремив взгляд за зеленый прямоугольник парка, туда, где в дымке, словно разлитая ртуть, поблескивало озеро Гарлем-Мир, включил звук.
Громыхание колес на одной из верхних платформ сменилось дробью бегущих шагов. Когда шаги смолкли, процокотав над головой Хендрикса, он представил себе состояние какого-нибудь обладателя сезонной карточки, у которого из-под носа ушел поезд. Здесь, внизу, в недрах вокзала, путешествующих было меньше, меньше жизнеспособных людей вокруг.
Хендрикс подождал, пока можно будет разговаривать без необходимости повышать голос, потом сказал:
— Похоже, он пытается от нас оторваться. Ну, знаешь: входит в кабак, проходит насквозь и выходит с другой стороны. Избитый трюк.
Детектив говорил из телефона-автомата под черепичными арками у входа в «Устричную» на нижнем уровне Центрального вокзала. Он увидел, что Хейнс поднимается по лестнице, ведущей в обшитый деревом ресторанный зал «Устричной» — закуток с клетчатыми скатертями на столиках, чучелом меч-рыбы, дугой нависшим над неоновыми каракулями, и чуть более интимной атмосферой. Значит, ему придется пересечь главный зал и, сделав большой крюк по Сорок второй улице, выйти через подземные переходы на нижний уровень. Он уже битый час парился на своем посту, но никаких признаков движения пока не наблюдалось. Оттуда, где он стоял, хорошо просматривалась похожая на пещеру главная столовая, но ресторан находился вне поля зрения. Его дублер Фрэнк Чичероне сидел в машине на Вандербилт-авеню и держал под наблюдением вход в ресторан с улицы.
В трубке пулеметной очередью затрещали знакомые помехи, и в разговор вклинился робот телефонной компании:
— Опустите, пожалуйста, еще десять центов.
— Черт!
— Десять центов, пожалуйста…
Он полез в карман за мелочью и тут вдруг увидел, как из ресторана выходит троица посетителей. Старый чумазый вояка в прозрачном полиэтиленовом дождевике с детского плеча — внештатный швейцар «Устричной» — услужливо распахнул перед ними стеклянную дверь. Троица не глядя продефилировала мимо, как будто бедняга был еще и невидим.
— …иначе вас разъединят.
Хендрикс дал Фрэнку номер телефона-автомата, заставил повторить и велел перенабрать.
— Ты можешь сказать, что происходит?
— Повесь трубку, Фрэнк.
— Эдди, ты уверен, что это обычные матримониальные дела?
— Вешай трубку, — оборвал его Хендрикс.
Он нажал на кнопку разъединения, но продолжал делать вид, что говорит, так как в поле зрения показался очередной посетитель. Этот был один, он притормозил у стеклянной двери посмотреть на свое отражение. Упитанный, с маленькими латиноамериканскими усиками не гуще девичьих ресниц, в шелковом кремовом костюме, кремовых же рубашке и галстуке, в узконосых ботинках с плетеным верхом, тоже кремовых. Бросив брезгливый взгляд на съежившееся у его ног «социальное бедствие», он похлопал по карманам своего двубортного пиджака.
Кто-то легонько тронул Хендрикса за плечо.
— Вы еще долго?
Это была сбитненькая толстушка с него ростом, в синем льняном деловом костюме и кроссовках. Она нетерпеливо размахивала портфелем.
— Боюсь, что да, — сказал Хендрикс и отвернулся.
Он увидел, как «латинос» наклонился бросить десятидолларовую купюру в одноразовый «стайрофомовский» стаканчик[24] швейцара, и безошибочно различил очертания пистолета, уютно расположившегося в кобуре у него под мышкой. «Латинос» выпрямился; оружие не нарушало силуэт костюма. Теперь этот тип смотрел на Хендрикса в упор. Что-то в нем показалось ему знакомым.
Профи с филантропическими инстинктами.
— Простите, но мне нужно срочно позвонить. Это действительно очень важно, — напирала девица.
Хендрикс не обращал на нее внимания. Его волновало одно: вдруг Фрэнк неправильно записал номер. С него станется.
Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда Хендрикс увидел, что из ресторана выходит Карен Уэлфорд, которую провожает сам шеф — коренастый улыбчивый итальяшка в смокинге и парике. Внештатный швейцар растворился во мраке. Эдди отпустил кнопку.
— Я только что его засек, Эд, — сказал Фрэнк. — Он на улице, смотрит по сторонам, сейчас — в мою сторону. Черт, по-моему, он меня вычислил — почесал назад к своей тачке.
Карен была одна и чувствовала себя неловко, возбуждая к себе, как и все модницы, повышенный интерес, осматриваясь в роскошном подземном зале, кишащем грязными нищими, словно пыталась сориентироваться на какой-нибудь феерической светской тусовке. Мастурбирующая газель, спрятавшаяся за этими темными очками в стиле Джекки Онассис, и та привлекла бы к себе меньше внимания. Детектив вжался в колонну и продвинулся за нее, насколько хватило телефонного шнура.
— Они блефанули, Фрэнк. Оставайся с Хейнсом.
Девица с портфелем продолжала наседать.
— И дураку ясно, что вы никуда не звоните! — проговорила она нарочито громким голосом.
— Ходи мимо, сестренка.
— Чего, чего?
Хендрикс прикрыл рукой микрофон, как будто абонент оставался на линии.
— Послушай, ягодичка…
— Никакая я тебе не ягодичка, мудак! — рявкнула девица и, круто развернувшись, гордо зашагала прочь, загребая мощными икрами, похожими на рояльные тумбы, втиснутые в розовые кроссовки «Рибок».
— Во, сучка! — крикнул ей вслед чернокожий парнишка, наблюдавший за их перепалкой. — С виду красавица, а копнешь — уродка до мозга костей!
Хендрикс покачал головой — дела шли из рук вон плохо — и тут вдруг встретился взглядом с записным благодетелем в кремовом костюме; чуть улыбнувшись, мужчина неторопливо зашагал к пандусу, ведущему на верхний уровень вокзала.
Эдди так и не вспомнил, кто это такой. Если, конечно, он не из людей Виктора.
Шлейф дорогих духов повис в воздухе, рассекая густой запах жареных кренделей, хот-догов и потных тел, заполнявший подземные переходы. Краешком глаза Хендрикс увидел, что «объект» — Карен — движется в противоположном направлении.
Он смотрел, как она петляет по залу — теперь почти в самом конце, — пробиваясь сквозь обтрепанную толпу обитателей тоннеля, не обращая внимания на свист и улюлюканье, отводя потенциальную помеху в лице глазастой девчушки, прижимавшей к груди что-то похожее на крысу. Наконец, бросив взгляд через плечо, она быстро подошла к камерам хранения, втиснутым в отсек за сводчатым проходом в глубине зала.
Эдди видел, как она что-то достала из сумочки — скорее всего, ключ; правда, стояла она спиной, и с такого расстояния трудно было разглядеть, что именно. Он не сомневался, что Карен пришла за чемоданом. Хейнса использовали просто как приманку.
Дольше оставаться детектив не мог, он лишь отметил время для отчета: десять минут одиннадцатого.
Кто-то прошел в отсек с камерами хранения и остановился прямо за ее спиной. Решительный шаг и тяжелое шлепанье башмаков на каучуковой подошве, явно мужских, вызвали у нее сердцебиение. Карен с трудом сдерживалась, чтобы не оглянуться. Заправив волосы за ухо, она сделала вид, что роется в сумочке в поисках ключа с оранжевой биркой, который был уже у нее в руке. В одну из соседних ячеек положили что-то мягкое, щелкнула железная дверца, зазвякали четвертаки. Карен выжидала.
Боже мой, да что же он не уходит!
Она возвела очи к величественному карнизу, который отнюдь не показался бы неуместным в преддверии храма, потом снова медленно перевела взгляд на ячейки. Сто двадцать девятая была прямо перед ней. Она могла бы найти ее с завязанными глазами. Мужчина стоял все там же и дышал ей в спину. Ртом.
Он вежливо кашлянул, и Карен закрыла глаза. Что ему нужно? Решил, что ли, завязать разговор и попытаться ее закадрить?
Каучуковые подошвы зашлепали назад.