– Думаю, с каждым днем ты становишься все прекраснее, – сказал Тейло. – Мир фей как раз для тебя.
Они обе знали, что это ложь, но все равно улыбались. Они знали, что выглядят бледными и изможденными, что их волосы спутаны, а губы покрыты болячками. Девочки-мотыльки, которые не видели солнечного света, не мылись в ванной и имели только одну губку и ведро воды на двоих. Девочки, которые питались белым хлебом и сладким порошковым напитком «Кул-Эйд» с горьким послевкусием, от которого их клонило ко сну. Их зубы испортились, дыхание стало зловонным. От малейшего толчка у них на коже оставались синяки, как на перезрелых фруктах.
Однажды, когда они танцевали, из-за деревьев раздался голос:
– Что ты делаешь?
– Ничего! – закричал Тейло. – Занимайся своими делами, Эви!
Эви вышла из тени и посмотрела на девочек. Она казалась высокой, храброй и очень, очень сердитой.
– Ты не должен был разговаривать с ними! – сказала она. – Они не должны были выходить наружу. Я все расскажу маме!
Она побежала к дому.
– Нам лучше вернуться домой, – сказал Тейло. – Бал закончен, и вам пора превращаться в тыквы. В милые маленькие тыковки на моей тыквенной грядке.
В ту ночь они слышали громкие крики, доносившиеся из-за запертой двери. Голоса были далекими, но яростными, и они смогли уловить лишь несколько слов:
«Опасно. Все будет испорчено. Тейло. За кого ты себя принимаешь?»
Потом раздался громкий стук, как будто раму их маленького окна заколачивали гвоздями.
Они держались друг за друга в темноте, дрожа на тонком матрасе.
Тейло еще долго, очень долго не приходил к ним. Но Эви пришла и предупредила их.
– Не разговаривайте с ним, – сказала она. – Он не тот, за кого себя выдает. Я единственная, кому здесь можно верить. Если вы будете верить мне, если вы будете терпеливыми, то однажды я вытащу вас отсюда. Клянусь.
Глава 45Фиби13 июня, наши дни
Фиби вынесла дневник из тайной комнаты и перелистывала страницы, пока Сэм обыскивал остальную часть подвала.
Конец лета, мне 11 лет
Дорогой дневник,
Сестра говорит, что мы должны заключить сделку с Тейло.
Кажется, что бы я ни делала и как бы я ни пыталась вырваться, он преграждает путь. Даже когда я не вижу его и выдумываю оправдания для сестры, он приходит в мои сны. Он всегда рядом.
У меня есть свой маленький секрет. Я называю его Кошмарным Человеком.
Иногда посреди ночи я просыпаюсь с криком. Дедушка приходит ко мне в комнату и кладет мне под язык горькую таблетку. «Легко возбуждаемый ребенок», – говорит он и смыкает пальцы у меня на запястье. Потом он спрашивает: «Что тебе снилось?»
«Не помню», – говорю я, и он улыбается своей жуткой улыбочкой. Иногда мне кажется, будто мой пульс рассказывает ему историю и передает слова, зашифрованные таким образом, что только дедушка может их понять.
«Что за сделку мы должны заключить с Тейло?» – спросила я сестру по пути в лес. Позднее, оказавшись там, я почувствовала, что все вокруг живое, как будто у деревьев есть глаза и уши, и мы должны быть очень осторожными со своими словами или поступками.
«Если мы пообещаем ему наших первенцев, то он исполнит наши самые заветные желания», – объяснила сестра.
Мое самое заветное желание состоит в том, чтобы мы вообще никогда не встречались с ним.
Если я скажу это вслух, со мной случится что-то ужасное. Я просто знаю это.
Фиби перевернула еще несколько страниц.
Середина лета, мне 12 лет
Дорогой дневник,
Иногда я спрашиваю себя, не моя ли сестра подстроила все это. Не знаю, как она могла это сделать, но все-таки спрашиваю.
Интересно, может ли человек пробудить к жизни нечто, если просто пожелает этого? Но тогда зачем желать, чтобы появилось нечто темное и злое?
Фиби снова перелистала страницы и нашла запись, от которой сердце ухнуло вниз, словно кусок свинца.
– Бог ты мой, Сэм, – сказала она. – Я знаю, чей это дневник.
Сэм отвернулся от коробок с книгами и бумагами, которые он просматривал.
– Чей?
– Вот, послушай:
Середина лета, мне 13 лет
Дорогой дневник,
Я влюбилась. И самое главное… что он тоже любит меня! Но мы должны держать это в секрете. Дедушка говорит, что мне запрещено гулять с мальчиками, и что если он когда-нибудь поймает меня с одним из них, то я больше никогда не выйду из дома. По его словам, мальчики хотят получить только одно. Но насчет Дэвида он ошибается. Дэвид обещал, что женится на мне и заберет меня отсюда, как только мне исполнится восемнадцать лет.
Он работает в универмаге, но хочет поступить в колледж. Он художник и гончар.
Однажды он вручил мне подарок: голубую тарелку с русалкой, нарисованной на дне.
«Она слишком красивая, чтобы есть из нее», – сказала я.
Я налила в тарелку воды, подула так, что появилась рябь, и русалка как будто ожила. Но затем произошло нечто невообразимое, и мне показалось, будто я схожу с ума. Красивое лицо русалки вдруг стало жутким и сердитым: это было лицо Тейло! Потом я услышала смех и ощутила холодное дыхание на своей шее. Он стоял у меня за спиной. Но когда я обернулась, его уже не было.
Потом я рассказала об этом сестре. Она захотела узнать, откуда появилась тарелка, а когда я рассказала ей, то она сразу замолчала.
«Дэвид любит меня, – сказала я ей. – Он говорит, что, когда закончит колледж, а я стану достаточно взрослой, мы поженимся. И уедем далеко отсюда, может быть, в Калифорнию».
Я не стала говорить того, о чем думала. Подальше от Тейло. Подальше от тебя и дедушки.
Сестра улыбнулась и сказала: «Ты думаешь, что сможешь так легко отделаться?»
Фиби закрыла дневник и посмотрела на Сэма. Его лицо было очень бледным.
– Это дневник моей матери, – сказал он.
Она кивнула.
– И хотя я не знаю, что такое или кто такой этот Тейло, но твоя тетя Хэйзел уже очень давно спуталась с ним.
Сэм отвернулся от коробок и пошел к лестнице.
– Стой, – сказала Лиза, когда он поставил ногу на ступень грубой деревянной лестницы. – Нам не позволено ходить туда. Это опасно.
– Дерьмо собачье, – проворчал Сэм, перешагивая через две ступеньки. Фиби сунула дневник в задний карман и последовала за ними. Лиза плелась следом, бормоча себе под нос «опасно, опасно, опасно», словно заклинание.
Фиби гадала, что они могут обнаружить наверху. Короля фей? Дверь в иной мир?
Она мельком вспомнила свой сон в хижине: рука, проникающая ей в живот, раздвигающая плоть, мышцы и кожу.
Перед глазами возникла картина маленького кладбища в саду.
– Сэм, – дрожащим голосом сказала Фиби. – Может быть, пора позвонить в полицию?
Он никак не показал, что услышал ее слова, и торопливо преодолел последние ступени. Фиби ничего не оставалось, как следовать за ним. А Лиза за ее спиной снова и снова бормотала:
– Опасно, опасно, опасно…
Дверь вела в маленькую кухню с ламинированными столешницами и ободранным линолеумным полом, немного липким под ногами. Ближайшая столешница была усеяна пустыми чашками, тарелками и бутылками джина. Осматривая комнату, Фиби испытала жуткое ощущение уже пережитого, так это место было похоже на одну из кухонь ее детства, где разило спиртным и скисшим молоком. На захламленном столе стояла большая бутылка спрея от тараканов. Фиби поежилась. Она как будто вернулась в прошлое, когда могла выйти из кухни и обнаружить свою мать в бесчувственном состоянии на диване в гостиной. И теперь, как и тогда, Фиби ощущала себя робкой маленькой девочкой, бессильной перед чужими демонами.
– Сэм? – Слово прозвучало как влажный выдох. Ей хотелось покинуть это место. Убежать отсюда со всех ног и не оглядываться назад.
Сэм повернул налево и прошел через столовую в гостиную.
Фиби прикрыла рукой рот и нос и подошла к раковине. Среди окаменевших остатков оранжевых макарон с сыром были детские бутылочки и полупустые пакетики испорченной молочной смеси. У Фиби засосало под ложечкой. Она не могла вынести мысли о крошечном младенце, которого держали в таком месте, о котором заботилась женщина, едва способная позаботиться о самой себе. Фиби положила руку на живот и безмолвно пообещала: «Я сохраню тебя живым и здоровым. Я сделаю так, чтобы с тобой никогда не случилось ничего подобного. Ты будешь расти в чистом доме и есть здоровую, натуральную пищу, одобренную Сэмом».
– Сэм, – сказала Фиби и подняла одну бутылочку. – Младенец был здесь.
Сэм оглянулся и мрачно кивнул. Она уронила бутылочку в раковину и последовала за ним в гостиную.
Обе комнаты были грязными и захламленными: пачки старой корреспонденции, книги и журналы на столе и на полу. Переполненные пепельницы. Некогда яркие и живописные туркменские ковры, покрывавшие мягкую мебель, были обшарпанными и запятнанными. Свет горел, но не было никаких признаков жизни.
– Хэйзел! – позвал Сэм. Никто не ответил.
– Сэм, когда ты был здесь последний раз? – спросила Фиби, глядя на очередную бутылку джина, стоявшую на столе, на этот раз опустошенную лишь наполовину. Вокруг нее расплывался кружок водного конденсата.
– В детстве. До того, как исчезла Лиза.
Лиза прошла за ними в гостиную и с широко распахнутыми глазами, судорожно стиснув кулаки, прислонилась спиной к стене.
– С тобой все в порядке? – спросила Фиби, но Лиза как будто не слышала ее.
Сэм поднялся по пестрой, коричнево-оранжевой ковровой дорожке, покрывавшей лестницу в гостиной. Стена была покрыта школьными фотографиями Эви. Там была первоклассница, пухлая и веснушчатая, улыбавшаяся в камеру. Потом пятиклассница с поблекшими веснушками; улыбка сменилась мрачной ухмылкой. На фотографии, сделанной в год окончания школы, она была высокой и сухопарой, с короткострижеными волосами и пронзительным взглядом.
Свет в коридоре был включен. Они прошли мимо репродукций в дешевых рамках и гипсового отпечатка руки Эви в семилетнем возрасте. Фиби положила сверху собственную руку, и пальцы вошли в желобки, оставленные пальцами Эви.