– Все в порядке? – спросил Паладин.
– Наверное, рано об этом говорить, – ответила Адрана. – Но я уверена, что ни ты, ни я, ни кто-либо другой на этом корабле не в силах изменить ход событий.
Фура повернулась к стеклянной голове робота:
– Тебе приходилось иметь дело со щелкунами, Паладин?
– Если я и обладал когда-нибудь таким опытом, то он давно утрачен из-за прискорбной деградации моей памяти. Конечно, я кое-что знаю об этих пришельцах. Их физиологические потребности не слишком далеки от ваших. Они дышат похожей смесью газов, переносят такой же диапазон температур и могут употреблять нашу еду и питье – не постоянно, но уж точно в течение нескольких месяцев, пока дефицит определенных веществ не вызовет целый ряд нежелательных эффектов.
– Ты очень хорошо информирован, – сказала Адрана.
– Напротив, крайне плохо, и это относится почти ко всем областям знаний. Но я берегу те крупицы информации, которые у меня остались.
Щелкун постепенно приходил в чувство. Адрана крепко его обнимала и думала о том, что на Мазариле такое было бы невозможно. Для своих размеров пришелец был очень плотным, что указывало на толстые и тяжелые кости, – наверное, решила Адрана, это как-то связано с тем местом, где обитает его народ. Короткие мускулистые конечности подергивались, как будто щелкун чувствовал, что уже не спит и что-то мешает ему свободно двигаться.
– Опусти его, – тихо попросила Фура. – Он просыпается и, похоже, не понимает, где оказался.
Адрана отпустила, и слабая сила тяжести, своим существованием обязанная парусам, увлекла щелкуна к полу каюты. У него было две ноги и четыре руки: нижние с двумя пальцами, а верхние – с тремя; из них один противопоставленный. Верхние руки росли из плеч, более-менее привычных человеческому глазу, а нижние, поменьше и поизящнее, из подмышек верхней пары.
Щелкун опустился на корточки, согнув ноги коленями вперед. Он был облачен в тонкую сетчатую ткань, которая покрывала все тело, кроме головы с большой резонирующей каской на ней. Ткань была темно-серебристая; сквозь нее виднелась бледно-зеленая кожа, местами пятнистая. Вероятно, одежда предназначалась для того, чтобы оберегать пришельца во время гибернации и прикрывать интимные места, но все же она была достаточно открытой, чтобы провода и шлейфы могли проникнуть в плоть.
Суетливые подергивания прекратились, и диковинная голова, составлявшая почти половину тела щелкуна, начала подниматься. Каска имела форму полумесяца, обращенного выпуклой стороной наружу. Внутри каски находилась резонансная камера, а лицо и шея прятались под вогнутой частью. Передний рог полумесяца, сужаясь, почти касался длинной и широкой пасти, как у ящера, а задний изгибался к затылку, из-за чего щелкуны и прослыли единственной расой, которая способна чесать поясницу собственной головой. Каска была того же бледно-зеленого цвета, что и кожа, но блестела, как изысканный лакированный камень, и местами на ней попадались синие и бирюзовые пятна. В то же время на каске было множество дыр с неровными, заостренными краями, и они не выглядели естественной частью организма пришельца.
Щелкун открыл сонные глаза, которых было всего два: они прятались под выпуклостью каски, чуть выше уголков рта, и были окружены морщинистыми складками кожи, напоминающими крепостные стены. Глаза, почти целиком белые, с крошечными темными зрачками, гораздо лучше смотрели вбок, чем прямо.
Из горла пришельца вырвался хлюпающий звук. Через несколько секунд щелкун отвратительно зафыркал, плюясь жидкостью.
– Что он пытается сказать? – спросила Фура.
– Не знаю. Этот первый звук… С его помощью эти существа создают картину своего окружения… ну, или пытаются. Каска – резонатор, отличный инструмент для сбора сенсорной информации. Но у нашего пассажира она явно сломана и не годится для внятной речи.
– На Малграсене было так же?
– Нет, мы с Лагганвором понимали его без туда. Проблема возникла, когда мы встретились с мозаичниками.
Глаза щелкуна были открыты, но залеплены желто-зеленой слизью. Он поднял верхние передние конечности и осторожными движениями начисто их вытер. Похоже, лишь в этот момент осознав ситуацию, он заморгал – как показалось сестрам, испуганно.
– Понимаешь меня? – спросила Фура громко и резко, как будто обращалась к слабоумному ребенку. – Сейчас ты на моем корабле. Ты договорился с нами о переезде из Малграсена. Мы на пути в Тревенца-Рич.
Щелкун посмотрел на сестер Несс сначала одним глазом, а затем другим, при этом изогнувшись всем телом, как будто сомневался в том, что увидело одно око, пока другое не дало подтверждения. Затем снова зафыркал, как будто отхаркивал мокроту, и это было жутко. Фырканье с каждой секундой усиливалось, но смысла в нем сестры не улавливали.
– Мы тебя не понимаем, – разочарованно произнесла Адрана. – Ты ведь помнишь меня? Мы встретились в магазине у Даркли, но по дороге в порт на нас напали…
Щелкун перестал издавать звуки и быстро задвигал нижними руками: раскрыл одну ладонь, а пальцами другой провел по ней. И повторил этот жест несколько раз.
– Рискну предположить, – заметил Паладин, – что этот индивид просит ручку и бумагу.
Фура бросилась к своему столу, вернулась с запрошенными предметами и вложила их в верхние руки щелкуна. Пришелец ощупал, осмотрел и покачал головой, а затем начал писать. Сестры Несс с удивлением наблюдали за этим процессом: пришелец писал наклонным плавным почерком с завитушками и делал это с такой безупречной аккуратностью, с таким изяществом, что эти строчки могли бы стать примером кропотливого копирования на утомительном уроке в домашней школе.
Мои дорогие капитаны!
Благодарен вам за помощь.
Надеюсь, что вы как можно скорее доставите меня к друзьям.
Все ответы, которые вы ищете, – и даже больше – можно найти в Тревенца-Рич.
Но только с моей помощью, если я выживу.
В связи с этим должен с сожалением сообщить, что мне грозит неминуемая гибель.
Возможно, у нас меньше времени, чем хотелось бы.
Тазакнакак
– Он не хотел возвращаться ни в один мир, – сказал Рутер, проводя пальцами по своей седой пряди. – Не потому, что не жаловал миры, – он обожал их всем сердцем, – а потому, что ни один не нравился ему больше остальных, и он сказал, что привык любоваться ими со стороны. Он сказал, что это самое красивое зрелище в Собрании или за его пределами, и он хотел бы упиваться этим зрелищем, пока не погаснет Старое Солнце. Он просил взять запасную пластину от корпуса и какой-нибудь неисправный скафандр и прикрепить к пластине кусок паруса – одну-две квадратные лиги. Этого будет достаточно, чтобы он мог смотреть на миры, но чтобы его не унесло в Пустошь при первом же всплеске солнечного ветра. – Рутер сглотнул с таким видом, словно выдал доверенный секрет. – Он сказал, что вряд ли это будет слишком хлопотно для нас, но если окажется наоборот…
– Не окажется, – сказала Фура с уверенностью и теплотой. – Это пожелание совсем нетрудно выполнить, если ты уверен, что ничего не перепутал.
– Уверен. – Рутер опустил глаза.
– Значит, он тебе доверял, как никому другому, – проговорила Адрана, – и хотел, чтобы именно ты огласил его последнюю волю, когда придет время. Ты хорошо служил ему, Рутер, и хорошо служишь сейчас. Мы все устроим.
– Думаю, будет правильно… – начал Рутер. – Если мы возьмем пластину с «Веселой кобылы»?
Фура кивнула:
– Я абсолютно согласна. Она была хорошим кораблем, и она снова станет хорошим кораблем! Найдется и кусок парусины, чтобы направить капитана к Старому Солнцу. Уверена, что оно будет согревать ему лицо на протяжении еще нескольких Заселений.
Чувства Фуры были вполне искренними, к тому же она была полна решимости сохранить создавшуюся атмосферу добросердечности любой ценой. Завещание капитана Верранвелла будет выполнено. Фура считала, что легко отделалась, поскольку могло потребоваться куда больше материалов и хлопот.
Итак, для Верранвелла собрали скафандр из частей, которые были повреждены или ненадежны, но в совокупности выглядели достойно, и отыскали кусок обшивки размером две на четыре пяди, оставшийся после ремонта на «Веселой кобыле». Капитана поместили в скафандр и привязали к пластине; на другой ее стороне закрепили сложенный парус. И в торжественной обстановке, в присутствии обоих экипажей, запустили покойника в космос, придав ему небольшое вращение, чтобы обеспечить раскрытие паруса и натяжение тросов.
Через час конструкция стабилизировалась, парус поймал фотонный поток и Верранвелл стал чем-то вроде плавучего якоря, обращенного к светилу. В течение следующего часа под всеобщим наблюдением он отошел достаточно далеко от соединенных кораблей, чтобы оказаться на грани невидимости. Покойнику предстояло вращаться вокруг Старого Солнца по непредсказуемой орбите с постепенно растущим средним диаметром. Пройдет много веков, прежде чем он покинет пределы изведанного пространства, и до того момента любой добросердечный капитан, обнаружив погребальную ладью, сможет подтолкнуть ее обратно к свету и жизни, понимая, что даже если ее пассажир не пожелал упокоиться в одном из миров, с Собранием как таковым он так и не смог расстаться.
Глава 12
Топор Тиндуфа описал безупречную дугу и рассек последний трос. Все ощутили рывок, за ним последовал миг абсолютной неподвижности, и наконец корабли медленно попятились друг от друга.
Коротковолновые трещальники передали радостный возглас, который эхом отразился от переборок и внутренней поверхности шлемов.
Экипажи не спешили разойтись по своим кораблям. «Веселой кобыле» еще предстояло полностью расправить паруса, а «Мстительница» большинство своих убрала перед самой опасной стадией разделения. Ни один корабль не ускорялся, и расстояние между корпусами увеличивалось чрезвычайно медленно. Пройдет несколько часов, прежде чем они разойдутся на дистанцию, которая уже не позволит людям пересекать пустоту в скафандрах, и несколько дней, прежде чем станет неудобно пользоваться катером. И все же по мере того, как космоплаватели в скафандрах дрейфовали туда-сюда, приводя в порядок снасти и закрепляя инструменты и материалы, складывалось ощущение, что сделанного