Пришелец медленно кивнул и написал:
Ты права, это действительно деликатный вопрос.
– Ну и что ты скажешь, Тазакнакак?
Скажи своему человеку, чтобы приготовил смолу. К тому времени ты получишь гарантийное письмо.
Листок бумаги был сложен вдвое, как любовная записка, затем вставлен в шов между дверью в капитанскую каюту и переборкой. Фуре сначала даже подумалось, что это бледный мотылек, как-то проникший на борт на одном из миров, – никем не замеченный, он тщетно бился о дверь, пока не застрял в щели.
Она вынула листок с аккуратностью криминалиста, отнесла к своему столу, развернула. Он лежал перед ней, омываемый розово-красным светом Паладина. Всего лишь небольшой бумажный прямоугольник – возможно, оторванный уголок страницы, – и на нем одна строчка. Аккуратный почерк Меррикс был ей знаком по записям в вахтенном журнале обзорной рубки.
Мой отец сказал неправду.
Вот и все.
Этого было достаточно.
Фура выдвинула ящик из стола и взяла футляр с флаконами и стеклянным шприцем. Она уже приняла шестьдесят пять доз, из которых шестьдесят три ей ввела Адрана. Последние две, с тех пор как корабли разошлись, она сделала сама – неловко и нерешительно, но вполне успешно. Она могла бы пойти к Эддралдеру или даже к Прозор, но теперь, когда Адраны не было, стоило воспользоваться возможностью все делать самой.
Она опустошила седьмой флакон наполовину; осталось только три нетронутых флакона. Тридцать пять доз; меньше половины того, что уже израсходовано, но хватит еще на семьдесят дней, если придерживаться нынешнего режима. «Веселая кобыла» прибудет в Тревенца-Рич через три недели; «Мстительница» – через четыре, в зависимости от погоды и корректировки курса. Все равно остается запас примерно на месяц.
Месяц – долгий срок, сказала себе Фура. Очень многого можно достичь за месяц.
– Я собираюсь повидаться с Эддралдером, Паладин, – сказала она. – Сообщи, если узнаешь что-нибудь новое с помощью твоих приборов или обзорной рубки.
Она вложила записку Меррикс в свой вахтенный журнал и покинула капитанскую каюту. Пересекла камбуз, прошла по желто-зеленым от светового плюща коридорам, миновала батареи гаусс-пушек и механизмы управления парусами и оказалась перед дверью в комнату доброты.
Она напряглась в ожидании тошнотворного запаха – хорошо помнила, как смердела, меняясь, рана Страмбли, – но сейчас его не было, только назойливый химический фон лекарственных и дезинфицирующих средств.
Страмбли была некрепко привязана к койке под тонкими простынями, а Меррикс измеряла ей температуру. Глаза раненой были открыты, но выражение лица не изменилось: по-прежнему никаких эмоций, ни малейшего интереса.
– Без перемен. – Эддралдер оторвал взгляд от медицинского альманаха, но сначала вложил закладку между страницами. – Я бы сообщил вам, если бы было о чем.
– Страмбли, – позвала Фура.
В лице что-то дрогнуло, но все же взгляд остался устремлен мимо Фуры, словно космоплавательница узрела нечто далекое и любопытное.
– Когда меня навестит капитан Труско? – спросила Страмбли шепотом. – Мне сказали, что он придет.
– Капитан Труско не придет, – ответила Фура. – Он уже давно мертв, Страмбли. Разве не помнишь?
– Мне сказали, что он придет.
– Он умер. Теперь я твой капитан. Капитан Фура Несс. Ты знаешь, на каком корабле находишься?
Страмбли выразила недоумение, затем ее похожее на маску лицо расплылось в обескураживающей улыбке:
– Да, знаю! «Рассекающая ночь»! «Алая дама»! Боса Сеннен взяла нас в свою команду!
– Нет… ты ошибаешься. Раньше корабль так назывался, но это было давно.
– Я вижу в вас светлячка, капитан! – Страмбли подняла руку, указывая на Фуру, и та же гримаса вновь исказила черты. – Я вижу! Вы им напичканы по самые уши, так и блестите, ага! Даже глаза сверкают!
Эддралдер тихо объяснил:
– Время от времени она приходит в себя, но периоды бреда все длиннее. Порой она вообще без сознания, и я бы не назвал это сном. А когда она приходит в себя, жалуется на жуткий холод.
– Значит, это лихорадка – признак того, что ее организм борется с инфекцией.
– Лихорадки нет, – возразила Меррикс. – Температура не повышена. Никаких признаков ответа на инфекцию.
– С ней что-то не так.
– В этом никаких сомнений, – сказал Эддралдер. – Но что бы ни происходило с ее раной в самом начале, когда она украла мою мазь, эта фаза прошла. Ее организм перестал сопротивляться. Как будто принял неизбежное – тот факт, что трансформация будет неумолимо продолжаться.
– Могу я посмотреть?
Эддралдер приподнял простыню над ногой Страмбли. Фура сдержала эмоции, хотя для этого потребовалось изрядное напряжение воли. Допуская минимальную вероятность того, что Страмбли осознает происходящее, Фура боялась чрезмерно ее расстроить. Но, возможно, само ее напряженное молчание уже дало понять Страмбли, что дела плохи.
В последний раз, когда Фура видела «рану» – надо же было как-то это называть, – кожа была прозрачной, а под ней проглядывали бесцветные кристаллические глубины. С тех пор зона трансформации расширилась и охватила почти всю нижнюю часть ноги. От пальцев ног до колена кожа стала бледно-восковой, а большая область вокруг первоначальной раны приобрела знакомую прозрачность; под ней виднелись бледные стеклянистые образования. Лишь на конце ступни оставались участки, которые выглядели странно – без малейших признаков некроза.
– Как кровь попадает в эти области?
– Она не попадает, – сказал Эддралдер. – По крайней мере, не должна – судя по тому, что мы видим в преобразованных участках тканей. И все же каким-то образом ткани остаются живыми и нервные функции сохраняются, пока прозрачность не захватит очередной фрагмент и не изменит его. Что она и делает, причем абсолютно безжалостно.
Фура снова посмотрела на Страмбли:
– Надо ампутировать. Она была права, это превращает ее в… во что-то другое.
– В орудие призрачников, – тихо сказала Меррикс.
– Я стану призрачницей! – восхищенно произнесла Страмбли. – Такова моя судьба! Мне бы хотелось иметь такие красивые блестящие глаза, как у тебя, но для меня одна доля – призрачническая! Теперь у меня в костях стекло! И в голове плавает стекло! Стекляшки, как рыбки! Скоро ты меня не увидишь!
– Она сошла с ума.
Эддралдер не стал возражать:
– Если и впрямь с ее разумом покончено, ей будет легче. Но от сознания осталось достаточно, чтобы понимать весь ужас положения.
– Может ли мефрозин ей помочь?
На лице Эддралдера промелькнуло едва заметное удивление.
– Я уже ответил на этот вопрос.
– Вы ответили, что в литературе не так много сведений, указывающих на его полезность. Это наводит на мысль, что они все же есть – иначе бы вы категорически отрицали.
– Я ей сказала, – призналась Меррикс. – Я нашла главу, которую ты читал. Там говорится о возможности применения мефрозина в случаях призрачного инфицирования.
– Тебе не следовало этого делать, – проворчал Эддралдер.
Меррикс повернулась к отцу и твердо произнесла:
– Но ведь это правда.
– Итак, доктор? – настойчиво спросила Фура. – Может ли это как-то помочь Страмбли? И не вините Меррикс: если есть хоть малейший шанс, то она поступила правильно, известив меня.
– Скорее всего, никаких шансов нет. Вот почему я не стал вас обнадеживать. И даже если бы верил этим старым статьям…
– То что? – резко спросила Фура.
– У вас недостаточно мефрозина, чтобы поделиться с ней.
– Разве это не зависит от того, сколько ей нужно? С этого момента я могу выдавать вам из моего запаса.
– Не выйдет. Дозу нужно ввести однократно, а не распределять по неделям.
– Скажи ей, – попросила Меррикс.
– Нет никаких сведений об успешном воздействии дозы меньшей, чем десять кубиков. И это был единичный случай. Судя по немногим имеющимся описаниям… тем, за которыми я согласен признать хоть какую-то достоверность, доза в двадцать кубиков, по-видимому, является эффективным минимумом.
– У меня тридцать пять, доктор. – Фура с трудом сглотнула. – Значит, мне останется только пятнадцать. Этого может хватить до Тревенца-Рич, но впритык. И если мы задержимся в пути или понадобится увеличить частоту инъекций…
– Вот почему я дал тот ответ, который дал, когда вы в первый раз спросили.
Фура посмотрела на свою живую руку. Тусклые фосфоресцирующие завитки желто-зеленого мерцали под кожей. Она знала, что ее глаза и лицо покрыты светящимся узором, который выдает смятение, столкновение ожиданий с реальностью, стыд и страх за свою участь.
– Если бы у меня было больше…
– Но больше нет, – перебил ее Эддралдер. – И на этом мы поставим точку.
Глава 13
Лагганвор закинул ногу в ботинке на край стола Адраны. Он только что вернулся из вакуума, где помогал Ласлингу с регулировкой снастей, и невыносимо лучился самоуверенностью профессионала, который пережил тяжелый рабочий день и хочет, чтобы весь мир об этом узнал.
– Я заглянул к Вуге, когда вышел из шлюза, – заявил он, откидывая со лба сочащуюся потом челку. – Он сказал, что с нашим пассажиром все прошло хорошо. Для всех будет облегчением, если это адское фырканье перестанет разноситься по всему кораблю.
– Еще слишком рано говорить об этом, – ответила Адрана, раздраженная его беспечностью. – Ты был со мной, когда мы дали слово Тазакнакаку. Уж ты-то должен проявить немного сочувствия.
– О, я искренне сочувствую. После всех неприятностей с мозаичниками я был бы безутешен, если бы бедное создание скончалось у нас на руках. – Он рассеянно покусывал ноготь. – Но ты считаешь, опасность для него еще не миновала?
Адрана кивнула. Она недавно пришла из лазарета, где ухаживали за инопланетянином, и знала, что нет причин торжествовать.
– Вуга залил поврежденные части каски быстрым стеклом, и это явно не доставило Тазакнакаку приятных ощущений. Наверное, немного похоже на то, как тебя душат или делают посмертную маску, пока ты еще жив. Как он метался, как норовил содрать стекло, пока оно заполняло трещины… Потом затих.