– Я не собираюсь возвращаться с ним на корабль.
– А я не собираюсь на этом настаивать. Но мы будем действовать с предельной осторожностью и совершим обмен не раньше, чем будем полностью уверены.
Адрана кивнула, соглашаясь с его доводами:
– А там будут мозаичники?
– Думаю, разумно предполагать худшее. Но если репутация Хаспера Квелла не фикция и он действительно дает убежище таким, как Тазакнакак, то мозаичники не смогут добраться до нас в его логове. – Ракамор присел на контейнер, давая отдых усталым ногам, как сделал бы на его месте любой пассажир.
– Что еще за мозаичники? – спросила Меггери.
– Радуйся, что не знаешь.
– Это не ответ.
Ракамор посмотрел в потолок, прежде чем ответить:
– Среди наших инопланетных коллег есть гнусные личности. Они занимаются незаконными делами, иногда вопреки интересам соплеменников. Такие дела ведутся тайком; и поскольку негодяи не могут с легкостью перемещаться среди нас, оставаясь незамеченными, им требуются агенты. Иногда они подкупают или принуждают обезьян, таких как мы. Но это не всегда возможно или желательно. В крайних случаях пришельцы используют временных агентов, называемых мозаичниками. По сути, это оживленные трупы. Они создаются из фрагментов тел с применением методов ксенотрансплантации и наделяются интеллектом и чувствами сообразно порученной им миссии. Они долго не живут. Это в каком-то смысле гуманно. Говорят, некоторые мозаичники осознают, чем они являются, и от ужаса становятся совершенно неуправляемыми.
– Я спрашивала его про ксенотрансплантацию, – сказала Адрана, кивая на ящик. – Этого термина не использовала, потому что не знала его, но смысл моего вопроса не мог ускользнуть. Наш друг отвечал весьма уклончиво. Он вообще не хотел говорить на эту тему.
– Грязное дело, – проворчал Ракамор.
– Не просто грязное. Если мозаичники, по сути, ходячие пазлы – тут кусочек обезьяны, там обрезок ползуна или щелкуна, – то разве это не говорит о некотором глубинном биологическом сходстве наших рас?
Ракамор слегка нахмурился:
– С какой стати? Мы произошли от коллективного генофонда предыдущих восьми миров, которые были заселены землянами. У пришельцев совсем другие родословные. Их истории начались задолго до Раскола. Они путешествовали между звездами еще до того, как мы шагнули прочь с нашего родного камешка, не говоря уже о том, чтобы помышлять о демонтаже и перековке старых планет.
– Именно так он и выразился.
– Тогда у тебя есть ответ, скажем так, из первых уст.
– Нет, Бриска. У меня есть его ответ, а это вовсе не одно и то же. Не уверена, что щелкун вник в суть вопроса. Похоже, я затронула какую-то тему, которую он предпочел бы отодвинуть на задний план.
– А я-то думал, что знаю все вопросы, которые тебя терзают. – Ракамор покачал головой и сказал со смесью юмора и недоумения: – Вы, сестры, похожи на гостей, которые дергают за каждую ниточку, выбивающуюся из плетения. Глазом моргнуть не успеешь, как вся мебельная обивка, ковры и шторы превратятся в лохмотья. А ведь некоторые просто ищут удобное место, чтобы сесть. Не все узлы в этой жизни подлежат распутыванию.
– Твой брат не согласился бы, – возразила Адрана.
– Я его за это уважаю и намерен чтить его память в меру возможностей. Но осмелюсь напомнить: мой брат в итоге погиб.
Как только отказали гаусс-пушки, Фура поняла, что больше ничего нельзя сделать. У них оставались кормовые и носовые орудия – очень мощные и к тому же оснащенные отдельной системой охлаждения. Однако они предназначались для ближнего боя, имели высокую пробивную способность и низкую скорострельность, были чрезвычайно эффективными против видимой цели, но не против какой-нибудь искорки на расстоянии восьми тысяч лиг.
Фура решила не тратить заряды, пока не появится цель поближе. Она была совершенно уверена, что такой момент настанет.
Паладин пытался хотя бы отчасти восстановить маневренность, используя поврежденные паруса, и для этого был нужен Тиндуф, который мотался с одной станции управления парусами на другую, чтобы вносить коррективы и сообщать о фактических показаниях тензометрических датчиков и измерителей крутящего момента, а не о предполагаемых параметрах, которые робот получал косвенными путями. Фура могла бы прибегнуть к его помощи для устранения утечки в системе охлаждения, но не стала отвлекать его от одной важной задачи, чтобы помочь с другой, а просто собрала инструменты, обернула лицо полотенцем, прикрыла глаза защитными очками и вернулась в орудийный отсек. Пар никуда не делся, но был уже не таким горячим и густым, и Фура довольно легко отыскала повреждение. Труба разорвалась по старому сварному шву, образовалась щель длиной не меньше полупяди, и не было никакого смысла в том, чтобы просто обмотать ее тряпкой и надеяться на лучшее.
– Капитан, мэм, – раздался голос Рутера.
Она прильнула губами к тыльной стороне обожженной кисти, и это как будто смягчило боль.
– Я и забыла, что ты все еще там, наверху, парень. Можешь возвращаться – мы уже прошли ту стадию, когда от визуальных наблюдений есть прок.
– Кажется, в нас перестали стрелять.
– Они верят, что сделали достаточно, чтобы мы не сопротивлялись абордажу. Наверное, скоро выпустят катера. Возвращайся, не жди, когда это произойдет.
– На корабле все в порядке, капитан?
– Наши паруса разорваны в клочья, как старые чулки, Сурт получила струю пара в лицо, и ресурса гаусс-пушек осталось на несколько залпов. – Из ящика с инструментами она вынула лист тонкого свинца, достаточно длинный, чтобы охватить трещину в трубе. – А в остальном все хорошо. Ты не жалеешь, что попал на этот корабль, Рутер?
– Сомневаюсь, что у меня был выбор, капитан.
Она улыбнулась:
– Наверное, не было.
– Нет, я не жалею, – продолжил Рутер, осмелев. – Я хочу, чтобы разумнику, который все это затеял, пришлось несладко, и думаю, здесь у меня больше шансов причинить ему вред, чем на «Веселой кобыле», хотя она и прекрасный корабль.
Фура наложила лист на поврежденную трубу и стала заворачивать его край, как рукав рубашки.
– Этот человек мог находиться на одном из двух кораблей, которые мы только что уничтожили.
– Подозреваю, что он из тех, кто выживет, даже когда все вокруг умрут.
– Тогда мы с тобой единодушны, Рутер. Тем не менее я взяла тебя в команду, и мне совсем не хочется, чтобы с тобой обошлись как с остальными. Ты не имеешь никакого отношения к кораблям, которые я уничтожила по пути к Колесу Стриззарди и когда мы оттуда сбежали. И с бедламом с пистолями, который возник из-за нас, ты тоже никак не связан.
Натянув свинцовый рукав как можно туже, Фура дополнительно закрепила его хомутами: два на концах, один посередине. Ничего лучше она сделать не могла. В ходе работы пальцы не дрожали, и Фура решила, что это свидетельствует о полном совпадении ее и светлячка главной цели: выжить любой ценой.
– Хочу, пока есть время, написать письмо, в котором заявлю о твоей невиновности и о том, что тебя следует считать заложником. Если не сглупишь, то выйдешь сухим из воды.
– Не стоит тратить чернила впустую, капитан. Никто из нас не может рассчитывать на справедливый суд, и особенно свидетели нападения на капитана Верранвелла. Пожалуйста, ничего не пишите. Я бы предпочел, чтобы вы потратили время на починку орудий.
Фура отстранилась и взглянула на результат ремонта. Герметичность оставляет желать лучшего, но если рукав частично удержит давление, гаусс-пушки проработают чуть дольше. Фура решила не испытывать судьбу и подвергнуть эту трубу нагрузке лишь в самый последний момент.
– Рутер, все равно спускайся. Тебе, мне и Тиндуфу придется встречать абордажную команду, и лучше пусть у тебя в руках будет арбалет.
Она услышала кряхтение, это юноша поворачивал рычаг механизма, возвращающего рубку в корпус. Фура бросила последний взгляд на подлатанную трубу и отправилась искать оружие ближнего боя.
Линия, по которой следовал трамвай, проходила в квартале от «Бара Квелла», но высокие здания исключали всякую возможность увидеть это заведение. На случай если в районе бара будут слоняться соглядатаи, Ракамор предложил выйти на следующей остановке. Они оказались возле парка, окруженного высоким забором: это было одно из пятен зелени, которое Адрана заметила, когда обозревала Тревенца-Рич с высоты по выходе из порта.
Они осторожно опустили ящик с Тазакнакаком на тротуар, а затем всей компанией прошли через главные ворота в парк. Внутри были извилистые мощеные дорожки, несколько прудов с лилиями, декоративные мостики и эстрада для оркестра – в коричневых потеках ржавчины и белых пятнах голубиного помета. Вокруг дорожек и прудов, наполовину скрытые виноградными лозами, тут и там стояли причудливые массивные статуи – как предположила Адрана, их создал местный скульптор, которого энтузиазм завел в фантастические дебри.
Примерно в середине парка Ракамор заметил чайный домик с металлическими стульями и столами под зонтиками и решил, что Адране и Меггери будет удобно здесь подождать, пока он разберется с Квеллом. Адрана согласилась. Они были не единственными, кто пришел с багажом: за некоторыми столиками сидели путешественники, которые либо только что выписались из гостиниц, либо ждали, пока приготовят номера.
Ракамор отправился к буфету и вернулся с подносом: кофе и булочки с глазурью и крошечными флажками. Он скривился:
– За эти деньги, дорогие компаньонки, мы могли бы обедать в Мазариле целую неделю.
Адрана отхлебнула кофе, звякнув о фарфор металлическим пальцем:
– Преувеличиваешь.
– Совсем немного. Никто теперь не знает цену пистолей, так каков же логичный отклик экономики? Безудержная инфляция. – Он одним глотком выпил кофе, затем быстро сжевал булочку и встал из-за стола. – Я буду через час. Непременно побалуйте себя, но постарайтесь не истратить все наши денежки до моего возвращения.
Повинуясь какому-то импульсу, Адрана коснулась его рукава: