– Надеюсь, ваша команда не станет канителиться со швартовкой, – сказал Квелл.
– Не станет. Но вы мне сообщите, когда узнаете, что они пристыковались и находятся в безопасности. Мы уже движемся?
– Не думаю. Иначе бы на общей волне трещальника воцарился бы хаос. Каждый корабль в радиусе тысячи лиг увидит, как мы стронемся с места. А сейчас всего лишь проигрывается прелюдия – щелкун запускает двигатели и выясняет, на какие рычаги надо нажимать.
– Почему именно он? – Адрана оглядела своих спутников в кабине лифта. – У вас есть инопланетяне, и не одного вида. У вас есть роботы. Зачем понадобилось везти Тазакнакака аж из Малграсена?
– Квелл уже поручал это инопланетянам, – заявил Жернов голосом, похожим на грохот разваливающегося здания. – Они потерпели неудачу. Пока не было ни одного щелкуна.
– В Тревенца-Рич нет щелкунов? – спросила Адрана. – Трудно поверить. Это один из самых знаменитых миров, летающих вокруг Старого Солнца. И один из печально известных, да. Время от времени даже в Мазариле появлялись щелкуны. Думаю, если они смогли добраться до нашего отдаленного мирка, то и здесь не должны быть редкостью.
– Они не редкость, – согласился Квелл. – Но никто из них не сочувствовал нашему делу. И, что важнее, ни один из них не был Тазакнакаком. Только он мог справиться с этой задачей. Только он верил и знал.
– Знал что? – спросила Адрана.
Двери открылись. Все вышли в холодную пещеру, звонко ступая по металлической дорожке. Под плащом ползуна шевелились многочисленные конечности. Жернов шествовал под размеренный хруст камня по металлу.
Сделав несколько шагов, Адрана остановилась и ахнула от изумления. Происходящее выглядело очень красиво.
Там, где черные элементы двигателя выступали из каменного ложа, сияли разноцветные узоры. Пересекающиеся линии то появлялись, то исчезали, как будто в быстром танце. Соединяясь, они образовывали ряды слов, подчиненных некоему сложному синтаксису: бегущие строки, полные совершенно чуждых символов.
Если у этих появляющихся и исчезающих узоров и был какой-то центр, то им был Тазакнакак: щелкун сидел, свесив ноги с дорожки; две пары верхних конечностей двигались слаженно и быстро. Адрана вспомнила уличных наперсточников: уж на что ловкачи, но где им тягаться со щелкуном. Если она пыталась проследить за его рукой больше секунды, зрительные нервы как будто завязывались в узлы.
Цветные узоры формировались наиболее обильно и плотно вокруг его ладошек. Интуитивно Адрана поняла: он пишет последовательность команд, которые отражаются на всех видимых поверхностях, а потом постепенно выцветают.
В пещере звучал тихий гул. Он был почти незаметным, но Адрана не сомневалась, что раньше его не слышала.
– Щелкун разговаривает с двигателем, – сказала она, не смея повышать голос выше шепота. – Но как? Откуда он знает, как заставить машину работать?
Квелл удивился:
– Вы находите это загадочным, хотя с ходу приняли, что это двигатель?
– Я читала мемуары сестры. В них упоминалась давняя гипотеза, что Тревенца-Рич отличается от других миров и движется по собственной орбите, имеющей странную форму, потому что когда-то это веретено было кораблем.
Квелл слегка кивнул. Цветные узоры вокруг с каждой минутой делались ярче, осыпая пещеру мерцающими бликами.
– Я тоже слышал эту гипотезу, вместе с дюжиной других, одна безумнее другой. Но зачем кораблю просто кружить возле Старого Солнца?
– Либо его путешествие было завершено, – ответила Адрана, – либо оно прервалось до срока. Но, вообще-то, я нисколько не удивлена, ведь должны же во Вселенной существовать какие-то двигатели. Это довольно распространенная идея среди тех, кто задумывается о долговечности Собрания. Что-то должно удерживать миры на орбитах на протяжении долгих периодов между Заселениями. Двигателям даже не нужно много трудиться. Легчайший толчок-другой… Обитатели, если таковые имеются, ничего не почувствуют. В масштабе миллионов лет этого достаточно, чтобы избежать столкновений между мирами.
– Такие двигатели могут существовать, – сказал Квелл, почесывая в затылке. – Но я не думаю, что у нас тот самый случай. Начнем с того, что здешняя машина слишком велика. Есть миры поменьше нашего, которые были перекопаны вдоль и поперек, изучены, можно сказать, под микроскопом, и ничего похожего там не нашли. Есть и второй аргумент против…
– Пожалуйста, просветите меня.
– Когда двигатель заработает – если щелкун прав, а я в этом абсолютно уверен, – мы ощутим нечто гораздо серьезнее, чем легчайший толчок.
Адрана побрела по дорожке мимо громоздких, смутно различимых деталей двигателя. Квелл шел за ней – хоть и слепой, он очень явственно ощущал чужое присутствие. Гудение усилилось, теперь от него негде было спрятаться. Это был даже не звук в строгом смысле слова, а зуд в костях, будто вибрировал каждый атом в теле. Однако, как она заметила в складском помещении, ничто вокруг не подвергалось такому же воздействию. Мерцающие узоры сделались очень интенсивными и казались скорее вычурными, чем красивыми. Это было похоже на фейерверк, который слишком затянулся, чтобы доставлять удовольствие.
– Откуда он знает этот язык, Квелл? – спросила Адрана, решив, что теперь, вдали от щелкуна, можно повысить голос. – Если мир-веретено так стар, как можно предположить по степени эрозии, то я могла бы согласиться с тем, что на двигателе появляются символы из какого-то утраченного языка, может, кто-нибудь из открывателей или оценщиков сумел бы их распознать. Но это бы означало, что язык придумали обезьяны. Необычные обезьяны, да – некоторые обезьяньи цивилизации кажутся не менее странными, чем пришельческие. Но щелкуны – одни из самых новых гостей Собрания. Их цивилизация древняя, тут я не спорю, однако она не имела ничего общего с нашей вплоть до последних двух веков.
Квелл улыбнулся:
– Где-то в вашей тираде, капитан Несс, спряталось ошибочное допущение. А может, и два.
– Не стану отрицать. Вы когда-нибудь обсуждали эти вопросы с мистером Клинкером?
– Мне казалось, мы говорим про щелкунов.
– Так и есть. Но если фрагменты щелкуна можно путем ксенотрансплантации соединить с фрагментами ползуна и броненосца, а затем и обезьяны, то разница не может быть такой радикальной, как мы себе представляем.
Клинкер услышал, о чем они беседовали. Он согнулся еще ниже и втянул в голову ротовой аппарат. Адране стало интересно, вызывает ли у него пробуждение двигателя такой же физический дискомфорт, как и у нее.
– Вы говорите о моей расе, капитан Несс?
Она напряглась, а потом ощутила решимость говорить без обиняков и – как мог бы выразиться Квелл – не мешкать с тем, что по-настоящему важно.
– Есть что-то очень неправильное в нашем понимании вещей, мистер Клинкер. Я много думала об этом. Полагаю, все мы – обезьяны, ползуны, щелкуны и так далее – должны иметь общее биологическое происхождение.
– Мы совсем не похожи, – возразил Клинкер.
– На первый взгляд. Но мозаичники являются доказательством того, что несходство форм не означает различной природы. Думаю, что давным-давно мы были созданы из одного и того же генетического материала – так или иначе, наши предки были друг с другом в родстве.
– Стоит отметить, наша история противоречит этому предположению.
Она опустила голову и посмотрела на него поверх очков:
– Исторические хроники изобилуют ошибками, мистер Клинкер. Они состоят из услышанного, прочитанного и так называемых открытий. – Она обвела рукой пещеру и светящиеся механизмы. – Этот двигатель разговаривает со щелкуном, а щелкун разговаривает с двигателем. Но Тревенца-Рич несоизмеримо старше, чем первый контакт обезьян с этой расой. Выходит, что наши суждения ошибочны – причем в весьма значительной мере.
Адрана не видела лица ползуна, поскольку оно пряталось в тени капюшона. Однако у нее возникло отчетливое ощущение, что пришелец смотрит очень внимательно, что он изучает ее и оценивает.
– Эти вопросы ни к чему хорошему не приведут.
– Из-за них вы стали изгоем, мистер Клинкер? Из-за них Аспирантов отчислили и едва не сварили? Вы все спрашивали об одном и том же? Включая Тазакнакака?
Капюшон опустился еще ниже.
– Мне пришлось пожалеть о своем любопытстве.
Адрана перевела дух, испытывая – возможно, впервые – смутное сочувствие к инопланетянину.
– Мне тоже, мистер Клинкер. Я хотела лишь чуть-чуть расширить свой кругозор, но обнаружила, что Вселенной плевать на наши желания. Она позволяет нам пребывать в неведении; она это даже поощряет. Но стоит хоть чуть-чуть потянуться к знаниям, и Вселенная наказывает нас их избытком. Мы получаем их быстрее, чем успеваем переварить, и зачастую процесс бывает болезненным.
– Кроме того, – сказал Клинкер, – нельзя забыть то, чему ты научился.
– Увы, мистер Клинкер. Но я все равно предпочла бы нести бремя знания, чем оставаться невеждой.
– Мы едины во мнении, капитан Несс. Но наше мнение не является общепринятым.
– Даже в родном доме я умудрялась быть отщепенцем. Мою сестру всегда любили больше, чем меня, хотя никто в этом не признавался. Но вот что я вам скажу, мистер Клинкер: я ни о чем не жалею. Думаю, слишком поздно жалеть о путях, которые нам пришлось выбрать. Они привели нас сюда.
– Я замечаю перемену, капитан Несс.
– Я тоже. Огни немного успокоились, и пропало ощущение, что во мне трясется каждый атом. Неужели щелкун не справился?
Подошел Квелл. Он только что разговаривал с Бранкой, у которого к животу был пристегнут портативный телефон, а к уху прижата тяжелая черная трубка.
– Нет, у него получилось. Двигатель выдержал проверочный цикл, и сейчас он в нормальном режиме работы. У нас есть подтверждение от внешних наблюдателей: Тревенца-Рич движется.
Глава 30
Рутер крутил ручки калибровки на боку подметалы – сначала осторожно, затем все энергичнее. Что-то выключил, что-то включил. Хлопнул по консоли ладонью, помолчал и ударил сильнее.