– Идрина, ты несчастна?
– Мне жаль, что моё состояние столь очевидно, – сказала Идрина с бледной улыбкой, откладывая шляпу в сторону. – Конечно, я несчастна. Но это не имеет значения.
– Не имеет значения?
– Нет, с чего бы? Людям не свойственно быть счастливыми в этом мире. – Она села и, сложив ладони, подняла серьёзный взгляд. – Мечты гибнут, иллюзии умирают – жизнь никогда не бывает такой, как думаешь. Это случается с каждым, как случилось и со мной. Я не жалуюсь.
– Но ты ведь вышла замуж по любви, Идрина?
– Конечно да, – отвечала она. – Ты точно это изложила – по любви. Я хотела любви – я жаждала её, как, говорят, святые жаждут встречи с Богом. Когда столько слышишь и читаешь о любви в юности, знаешь, тогда начинаешь верить в неё. Я верила – как глупо с моей стороны было основывать свою веру на простых слухах. Ты тоже вышла замуж по любви?
Слабый румянец окрасил прекрасно сохранившуюся кожу миссис Эннсли.
– Нет, дорогая, – честно призналась она. – Я вышла замуж… ну, потому что настало время. Я уже приближалась к тому возрасту, который зовётся увяданием. Я хотела серьёзного и важного мужа. И Колонель Эннсли как раз таков.
– Ах! – и прямые брови Идрины нахмурились. – Что ж, а капитан ле Марше – не таков.
Миссис Эннсли вздрогнула. Так значит, слухи, которые доходили до неё через знакомых, были правдивыми.
– Моя дорогая, мне жаль, – начала она утешительным тоном.
– Не сожалей, – сказала Идрина, поднимаясь и начиная приводить в порядок волосы перед зеркалом. – И давай не будем об этом. Ты знаешь, какие фантазии у меня были? Так вот они мертвы, и с ними покончено. Я похоронила их, но порой размышляю над их могилой. Но ты всегда была благоразумной, никогда не заблуждалась, а моё горе произошло по вине лишь моего собственного незнания вещей. Теперь я знаю жизнь и вполне готова прожить её без лишних причитаний над неизбежным.
Она подняла узел ярких волос и уложила на место. Миссис Эннсли с удивлением смотрела на неё, и прежнее романтическое очарование этим хрупким созданием, которое происходило от её собственного материалистического нрава, возвратилось:
– Как ты хороша, Идрина! – проговорила она с искренним восхищением. – Как мила! Хоть ты и страдала, но выглядишь прекрасно!
– Я рада, – ответила миссис ле Марше с кратким смешком, в котором прозвучала горечь. – Ни одна женщина не хочет дурнеть – сознание собственного уродства почти заставляет терять самоуважение. Но, моя дорогая Лаура, – тут голос её смягчился, – ты всегда слишком много обо мне думала. Ты была красавицей в девичестве – не то что я.
– Нет, ты никогда не была красавицей, – задумчиво проговорила миссис Эннсли, – но ты была такой же, как и сейчас, – неземной. И, знаешь, не думаю, что мужчинам легко с неземными девушками. Антоний любил Клеопатру, и она была неземной, но среди современных мужчин не встретишь Марка Антония, хотя, я верю, что немного Клеопатр среди современных женщин ещё есть. Ты нечто вроде загадки, знаешь; и ты не можешь от этого уйти – ты такою родилась, а мужчины обычно с трудом разгадывают загадки.
Идрина улыбнулась весьма печально.
– Думаю, ты во мне ошибаешься, – отвечала она мягко, – я никакая не загадка. Я всего лишь слабая, влюблённая женщина, чьи лучшие чувства были убиты, словно листья жестоким морозом. В моей природе никогда не было никакой тайны, и если тебе сейчас показалась какая-то тайна, то лишь потому, что я пытаюсь спрятать в себе секрет разочарования в жизни и свою печаль. Если сердце моё разбито, то миру не нужно об этом знать. И ты мне в этом поможешь, правда? – добавила она с каким-то трепетными нетерпением. – Ты не позволишь никому догадаться о пороке… моего мужа. Нужно всегда сохранять лицо, и нет причин для разглашения домашних неурядиц на радость жестокому обществу. Пока мы здесь, ты, как хозяйка, можешь столько для меня сделать; в твоём гостеприимстве ты не станешь, я уверена, подталкивать капитана ле Марше к его страсти.
Она замолчала, и её самообладание слегка пошатнулось. Миссис Эннсли заметила слёзы на её глазах, и ей самой неприятно защекотало горло.
– Конечно же нет, дорогая моя, – поспешно сказала она. – Но я должна сообщить Клоду. Иначе, видишь ли, он предложит ему вина или ещё чего-нибудь. Он очень радушен и думает, что каждый порядочный мужчина знает, когда ему уже достаточно… – тут она замолчала, припоминая, что «бедный Клод» и сам был одним из этих порядочных мужчин.
«Он и вправду замечательный человек, – подумала она с самым искренним и несколько необычным чувством раскаяния. – Теперь я начинаю понимать, что он поистине один из самых замечательных мужей». Вслух же она сказала:
– Ты ведь согласишься со мною, не правда ли, Идрина, в том что лучше всего предупредить Клода?
Огромные грустные глаза миссис ле Марше, казалось, затуманились мыслями о будущем.
– Да, так будет лучше всего, – ответила она наконец. – Кроме того, твой муж – прекрасный человек, и естественно, что у тебя не должно быть никаких секретов от него.
Миссис Эннсли слегка поморщилась и вспыхнула. Дела обстояли не совсем так, как Идрина полагала. Но неважно! Идрина всегда была мечтательницей. Она промолчала, и тогда миссис ле Марше снова заговорила:
– Одной вещи я тебе не сказала. У меня был ребёнок.
– У тебя был ребёнок, Идрина! – и миссис Эннсли раскрыла глаза, ощутив укол зависти в душе, поскольку в этом отношении судьба не была к ней столь же благосклонна. – Когда?
– О, примерно два года назад. – И благородное лицо La Belle Dame sans Merci побледнело и стало ещё печальнее. – Это был замечательный крошечный ребёнок, и я всегда думаю, что он любил меня, хоть и был так мал. Он умер, когда ему было три месяца.
– Моя бедная, – воскликнула миссис Эннсли, обнимая свою молодую подругу за талию. – Какое несчастье! Какое горе!
– Нет, это была радость, – спокойно сказала Идрина. – Я много раз благодарила Бога за смерть моего малыша. Если бы он жил, – тут она содрогнулась, – то мог бы вырасти похожим на своего отца!
Явный ужас в её голосе породил весьма неприятный холодок в крови её слушательницы. Это прозвучало ужасно! Идрина пугала её, разговор был чудовищным! Его следовало прекратить. Миссис Эннсли, неизменно практичная натура, внезапно перехватила инициативу:
– Моя дорогая девочка, ради бога, давай не будем углубляться в столь печальные темы, – сказала она поспешно, и общественная маска «Лолли» начала сиять в каждой черте её всё ещё красивого лица. – Ты не должна думать о проблемах, пока гостишь у меня. Ты здесь ради небольшой смены обстановки и веселья, и я постараюсь, чтобы ты насладилась этим временем. Мы управимся с капитаном ле Марше – не нужно пугать себя. Просто переоденься теперь в симпатичное платье, какое тебе понравится; несколько приятных молодых людей приедут к вечеру, и я хочу представить тебя им. А сейчас мне нужно бежать, чтобы переодеться самой. Ты долго?
– Нет, – вежливо отвечала миссис ле Марше, – я не долго.
Миссис Эннсли обернулась на пороге с радостным видом:
– Ах да, забыла сказать, что у нас будет удивительный урождённый принц Махарадж, чрезвычайно образованный. Он прекрасно говорит по-английски, и носит такие – о, дорогая моя! – такие бриллианты! Мы устраиваем роскошный приём в его честь и танцевальный бал. Уверена, тебе очень понравится.
Она кивнула и выскочила наружу, встретив капитана ле Марше по пути. Он шёл в свою комнату, чтобы переодеться к ужину, в сопровождении Колонеля Эннсли.
– Клод, – проворковала она слащавым голосом, – когда покажешь капитану ле Марше его комнату, зайдёшь ко мне? Я хочу поговорить.
Колонель возвратил ей кивок и позже вошёл в гостиную, где его ждала жена.
– Клод, – начала она нерешительно, – я должна сказать тебе нечто ужасное. Капитан ле Марше пьёт!
– Он и выглядит так же, – кратко ответил Колонель и стоял в ожидании дальнейших новостей.
– О, Клод! – невпопад воскликнула «Лолли». – Но я никогда не видела тебя пьяным!
Колонель Эннсли смотрел на неё.
– Конечно нет! Зачем мне это?
– Я не знаю. – И миссис Эннсли подняла глаза, а затем нервно опустила взгляд и наконец, собрав всю свою самую женскую благодарность, добавила: – Я просто очень рада и горжусь, Клод, что это так!
Высокий Колонель вспыхнул и показался чрезвычайно молодым. Незнакомец при виде него сказал бы, что он явно устыдился, быть может, так и было, но он ничего не ответил, а лишь неясно улыбнулся.
– Клод, – продолжила миссис Эннсли, – ты должен постараться удержать этого человека в трезвости! Представь, если он закатит сцену Идрине! Да ещё здесь и перед людьми!
– Он закатывает ей сцены? – спросил Колонель.
– Ну, она не так уж много мне рассказала, но я полагаю, что да. Так или иначе, держи вино и алкоголь подальше от него, потому что, видишь ли, он не знает меры.
– Животное! – пробормотал сквозь зубы Клод.
Его жена почти со смирением посмотрела на него.
– Да, так и есть. Бедная Идрина!
Колонель ничего не ответил на это выражение чувств. Он поигрывал маленькой пулей, что была приделана для красоты к его цепочке для часов (пуля эта имела историю), и казался совершенно безучастным.
– Ты понял, Клод, правда? – продолжала его жена. – Ты хозяин и не должен подвергать его подобным искушениям. Не позволяй ему опозориться.
Колонель, казалось, был в замешательстве.
– Я постараюсь, – сказал он кратко и повернулся на каблуках, собираясь уйти.
– Клод! – нежно позвала его жена.
Он послушно вернулся.
– У тебя для ужина нет цветка в петлице, – сказала она с маленьким смешком. – Позволь мне дать тебе его.
Она взяла небольшой ароматный расцвет из вазы и прикрепила к его груди. Под его бледной кожей кровь стремительно потемнела, и румянец залил его лицо до самых корней каштановых волос. Он внезапно покраснел и снова помолодел на глазах. Новое невероятное ощущение своей значимости и наличия сочувствия к своей персоне охватило его, но он молчал, слишком удивлённый, чтобы