говорить.
– Ну вот! – сказала миссис Эннсли с кокетливым взглядом, закончив украшать мужа. – Теперь ты делаешь мне честь!
От удивления у него перехватило дыхание. Он нервно кашлянул.
– Я? – попытался он выговорить наконец. – Я… эээ… спасибо! – И вышел вон в невероятном удивлении. Она тем временем усмехнулась и поругала себя за этот позволенный своего рода флирт с собственным мужем.
– Бедный Клод! – пробормотала она, повторяя свою излюбленную фразу, ставшую уже избитой. – Но он действительно джентльмен!
Ужин этим вечером прошёл успешно. Капитан ле Марше вёл себя самым приличным образом и, так или иначе, создал о себе впечатление поистине «очаровательного» человека. Даже миссис Эннсли решила, что он не так уж плох, в конце концов, и что, вероятно, Идрина, которая вечно воображает, неосознанно преувеличила его недостаток. Колонель сидел и слушал его, как добрый хозяин с вежливым и почти искренним вниманием. Джентльмены, которые обычно добавляли изысканности и блеска их столу, были главным образом молодые младшие офицеры, открытые почитатели, дарившие цветы миссис Эннсли, которая поочерёдно льстила им, смеялась над ними, презирала, насмехалась и доводила до отчаяния, когда её настроению это соответствовало; однако в этот особенный раз «мальчики» оказались довольно неуклюжими и застенчивыми в присутствии прелестной миссис ле Марше. Идрина, одетая в белоснежное платье с её золотыми волосами, завязанными в греческий узел, и с её нежно-печальными глазами была прекрасна. Она мало говорила, а всё больше смотрела. Она была лишь маленькой женщиной, но для удивлённых офицеров она представлялась невероятной! Они нашли её, как миссис Энссли сказала, «неописуемой» и толком не знали, как с ней общаться. Сам её муж, казалось, слегка трепетал перед нею. Мнение Колонеля Эннсли о ней было не новым. Его первая мысль – «несчастное создание»! – прочно закрепилась в его сознании. Для всей компании стало облегчением заговорить о приезде Махараджа. Что он будет делать, и что они будут делать, составляло неисчерпаемую тему для разговоров. «Мальчики» молчаливо отметили, что и Колонель, и миссис Эннсли не слишком обильно выставляли вина за ужином и что выпивка подавалась в довольно скудных объёмах. Но они были снисходительными «мальчиками» и заключили, что у «Лолли» кончались припасы и она рассчитывала на свежий привоз. Так что тот вечер прошёл приятно, без всяких помех, и капитан ле Марше не выказал ни намёка на стремление продемонстрировать свою страсть.
Миновало несколько дней в приятном спокойствии. Колонель Эннсли, хоть и не спускал глаз со своего гостя, начал сам думать, что проблема была преувеличена. Не считая некоторой мрачности поведения, капитал ле Марше ничем не отличался от любого солдата. Он не был умён и в разговоре проявлял порой грубость, но в целом он демонстрировал сносное и воспитанное поведение. Это был великолепный атлет и ярый спортсмен, и эти качества создавали ему популярность в мужском кругу. Идрина стала выглядеть счастливее; часть печали покинула её взгляд, оставив свет надежды вместо себя, чему миссис Эннсли искренне порадовалась.
И вот, наконец, приехал Махарадж. Он явился в шикарном костюме и показал себя выдающимся представителем Восточного человека. В первую очередь, он был восхитительно красив; во-вторых, исключительно воспитан. Учтивость, но не заискивание выдавали его достоинство; он с немногочисленным багажом – немногочисленным, чтобы не злоупотреблять гостеприимством миссис Эннсли, – занял ту часть дома, что была подготовлена специально для него. Все особенности его касты были учтены, и он выказал благодарность за внимательное отношение к себе, показав себя, как уже окрестили его сплетни, блестящим и одарённым человеком, остроумия чьих речей нельзя было не отметить. При первом же появлении он остановил взгляд своих ярких тёмных глаз на прекрасной и одухотворённой красоте миссис ле Марше и в самое краткое время пал тайной жертвой её бессознательного огромного очарования. Для неё он старался выглядеть наилучшим образом; чтобы заинтересовать её, он говорил о своих долгих ночных дежурствах на украшенных гирляндами цветов плоских крышах своего дворца, где стоял, устремлённый к звёздам, его огромный телескоп; ей он рассказывал странные восточные легенды, мифы и сказки об Индии древних времён; чтобы глаза её заблестели и нежные губы раздвинулись от удивления, он рассказывал головокружительные истории о спасении от зубов диких животных и об удивительных приключениях в джунглях. И прочие гости тоже потрясённо внимали ему, но не только из-за привлекательности его личности, а ещё и благодаря бесценным драгоценностям, что сверкали на его груди, чистейшим бриллиантам, подобным капле росы, и опалам, сверкавшим таинственным мимолётным светом застывшей пены. Вокруг себя он создал некоторый суверенитет, который так ему шёл и который сдерживал в узде модную вульгарность торопливости. Он был элегантен, мудр, остроумен и добр и отчётливо доказал своим поведением, что нет никакой необходимости подтрунивать или употреблять жаргонные слова, чтобы считаться умным. Некоторым англичанам преподал неплохой урок воспитания этот Махарадж; и пара человек из самых дальновидных нервно размышляли над тем, что бы сталось с Индией, если бы университетское образование было доступно большинству таких вот «коренных жителей», как он. Его приезд в поселение имел несомненный успех; больше ни о чём и не говорили тогда, и миссис Клод Эннсли вновь прославилась и добавила ещё очко пользу своих многочисленных общественных успехов. Тем временем, говоря по правде, сам Махарадж испытывал страшные муки. Ему с трудом удавалось поддерживать свои прекрасные манеры, свободный разговор, непринуждённость и напускное спокойствие, прикрывавшее страсть и неистовство, подобные инстинктам тигрицы. Поскольку La Belle Dame sans Merci полностью захватила власть над ним. Странная, едва заметная истома во взгляде её огромных печальных глаз, изящная эльфийская красота быстродействующим ядом просочились в его восточную кровь и разожгли её огнём. Каким-то образом – он и сам не знал каким – она была абсолютно недоступна для него, подобно тем звёздам, которые он изучал жаркими летними ночами. Тем не менее он полюбил её со всем отчаянным неистовством, которое сводило его с ума. Приближение к ней бросало его в дрожь; блуждающие, неосознанные, полузадумчивые взгляды, которые она бросала на него, заставляли сердце его биться до того сильно, что выступали слёзы и начиналось удушье. Однажды, когда она случайно обронила цветок, что был у неё на груди, он потихоньку и незаметно поднял его и думал, что сойдёт с ума от счастья, целуя его лепестки. И всё же он молчал, сдерживая свой пыл; ни намёка на его страсть не выказал он ни двусмысленным взглядом, ни дрожью в голосе, ибо он был смел. Он получил свою смертельную пулю, как он думал про себя, но никто не должен был видеть раны. И он играл свою роль, как и любой мужественный человек должен это делать, час за часом героически переживая свою агонию, пока не настал последний день его пребывания в доме, день, на который у миссис Эннсли был назначен грандиозный бал.
Это мероприятие должно было стать кульминацией праздника и превзойти всё, что когда-либо происходило в этой местности. Для танцев был возведён роскошный павильон, украшения поражали глаз, всё было великолепно, и миссис Эннсли и сама была довольна. Она и в самом деле находилась в состоянии благодарности ко всем – она даже была благодарна своему мужу. Она инстинктивно ощущала, что это благодаря его незаметной опеке капитан ле Марше не поддавался своему пороку и всегда сохранял достоинство джентльмена и офицера, достойного служить Королеве.
Вечером, прямо перед началом бала, был устроен грандиозный ужин, на который Махарадж не явился. Через полуоткрытую дверь своих апартаментов он видел, как Идрина спустилась по ступеням, одетая к ужину и балу, и, тайком наблюдая за нею, он почувствовал, как сердце его тяжело упало в груди. Что значил закон, или кастовые обычаи, или вообще что-либо в мире в сравнении со страстным желанием обладать этой эфирной маленькой женщиной, одетой в летящие белые одежды, с золотыми волосами, уложенными на шее и странным алым цветком на груди! Он смотрел ей вслед, затем, слегка выглянув наружу, он закрыл дверь и уронил лицо на ладони, устыдившись тех слёз, что прорвались сквозь ресницы. «Расовые отличия, различия в вере, различия в законе, – бормотал он, – всё это разделяет мужчину и женщину сильнее, чем Бог или природа!»
Вечером, когда около двадцати человек собралось за ужином у миссис Клод Эннсли, естественно, ограничений в количестве подаваемого вина быть не могло. Колонель внимательно следил за капитаном ле Марше и оценивал его состояние, как умеренно пьяное, но в пределах нормы. Прежде чем был подан десерт, дамы вышли в танцевальный павильон, и миссис Эннсли настояла на том, чтобы её муж сопровождал их, чтобы помогать ей встречать приезжающих гостей. Махарадж, весь в умопомрачительных бриллиантах и золоте, вошёл в сопровождении слуг и занял место на позолоченном кресле, установленном на помосте под балдахином для удобства специального гостя.
Музыка заиграла, и начались танцы. При первых же звуках все остальные лентяи встали из-за стола и вошли в павильон, среди них был и капитан ле Марше. Колонель Эннсли, занятый помощью своей жене, бросил на него взгляд, решив, что всё в порядке, и больше на него смотрел. Капитан немного поблуждал бесцельно по залу, заговорил с парой человек и затем вышел из бального павильона, никем не замеченным. Танцы были уже в полном разгаре, и приятное, стремительное движение и веселье быстро достигало своего пика. Махарадж сидел на своём троне в стороне, и сверкающие бриллианты составляли яркий контраст с его смуглым и довольно серьёзным лицом, он был полностью сосредоточен на танцевавшей миссис ле Марше. Его яркие, томные глаза следовали за ней повсюду, пока она витала из стороны в сторону и по кругу с различными партнёрами, и плотный узел её золотых волос сиял на её голове, и алый цветок пламенел на груди.