ану говорить, что мы не заслуживаем вашего презрения, мы ведь сами позволяли держать себя под гнётом злых традиций и варварских предрассудков в течение бесчисленных лет, и мы никогда по-настоящему не ведали собственной интеллектуальной мощи. Быть может, однажды мы её поймём, кто знает. Вы великая нация, но люди, подобные вам, позорят её. Вы покупаете наших индийских женщин, но презираете и унижаете собственных. Этого я понять не могу. Но я напрасно трачу слова. Я принёс вам свои извинения, которые вы приняли; так что для полной ясности я попрошу вас об одном одолжении, прежде чем мы расстанемся навсегда: дайте мне слово мужчины, что вчерашняя сцена никогда не повторится; что вы будете заботиться о своей жене со всей нежностью, какой она заслуживает, и никогда не подадите ей повода для того, чтобы жалеть о её замужестве. У меня нет права просить вас, знаю, но хоть на миг забудьте о разнице в национальности и религиях и как мужчина мужчине перед лицом Всевышнего дайте мне ваше слово!
Он говорил красноречиво и со страстью и, когда закончил, протянул руки в просительном жесте. Но капитан ле Марше уже снова стал самим собой. Он полностью оценил ситуацию и ощутил себя хозяином положения. Он опустил руки и прямо поглядел на Махараджа.
– Ваша просьба самого невероятного сорта, – сказала он холодно и со злобным взглядом. – Я ничего не могу пообещать такому типу, как вы!
Махарадж сделал один шаг ему навстречу.
– Вы христианин? – спросил он.
Ле Марше утвердительно кивнул.
– Мне часто говорили, что Христианство – истинная вера, – сказал Махарадж пугающе медленно, – очень добрая вера. У меня тоже есть вера – не Христианская. Но в моей вере есть клятвы, которые связывают. А ваша вера вас ничем не связывает?
Капитан высокомерно улыбнулся и стряхнул пыль со своего пальто.
– Ничем! – ответил он.
Издав сдавленный крик возмущения, Махарадж внезапно выхватил кинжал из-за пояса. Высоко подняв его вверх, он сделал один тигриный прыжок вперёд; затем, так же быстро, отступил назад и швырнул сверкающее оружие на пол. Бледный и едва дыша, он смотрел горящим взглядом на напуганного капитана, который при виде угрожающей острой стали отпрянул, и повелительно указал на дверь:
– Убирайтесь! – сказал он.
И без единого слова и взгляда ле Марше ушёл.
Через два часа Махарадж со своим эскортом уехал, учтиво распрощавшись с Колонелем и миссис Эннсли и многократно поблагодарив за оказанное гостеприимство. Никакого особенного сообщения индийский принц не оставил для миссис ле Марше, не считая формального сожаления о том, что ей всё ещё не здоровилось. Ничего двусмысленного не было сказано, и общество, которое вращалось вокруг блистательной «Лолли», быстро разъехалось по домам, чтобы посудачить о событиях прошлого вечера в обычной своей манере, выдвигая крайне неверные предположения и приходя к совершенно ошибочным выводам. Все сплетни, однако, единогласно умолкали при виде самой «Лолли», которая была крайне молчалива и, что самое удивительное, внезапно полюбила своего мужа Колонеля.
В ту же ночь на сияющей плоской крыше его дворца, на крыше, которая походила на открытую террасу, обставленную вьющимися растениями и цветами в стиле висячих садов древнего Вавилона, Махарадж сидел в одиночестве. Над ним плотная синева неба изогнулась аркой, как купол, пробитый насквозь золотым огненным шаром индийской луны, что медленно плыла своим курсом, неспешным, размеренным шагом навевая сладострастную праздность и сонливость. Рядом с ним огромный телескоп стоял – человеческий вопросительный глазок в неизведанные миры; но он не обращался к любимому товарищу своих исследований, как обыкновенно бывало по ночам. Он беспокойно сидел на низком кресле, круглая спинка которого имела искусную резьбу и была обита бирюзой, на которой то и дело искрились лунные лучи зеленовато-белой рябью.
Его занятием было лишь спокойное размышление; глаза его мечтательно наблюдали за торжественной прелестью полуночных небес. Алмазная застёжка на его тюрбане горела в свете луны, как случайная звезда, упавшая с небес, равно как и бесценный рубин, вставленный в кольцо на его руке, тепло горел кровавым оттенком. Он пребывал в глубокой задумчивости, и мысли его были о любви, но разительно отличались от мыслей обычных людей на эту тему.
– Не буду обманывать себя, – сказал он вслух. – Это грех и это слава. Грех – любить ту, которую любить нельзя, но только если я продолжу жить дальше и брошу тень своего греховного существования на неё; но это и слава, если я умру и вместе со мной погибнут все эти запретные страсти. Он – её муж – догадался и, скорее всего, не расскажет ей о моей глупости. Я прочёл это на его жестоком лице. Она, с её добротой, будет горевать, быть может, она даже обидится, – и заслуженно – если узнает, что я посмел любить её и продолжаю жить. Своей страстью и этой лихорадкой в крови я оскорбляю её одним своим существованием. Кроме того, любовь – это жизнь; а без любви жизнь мертва. Так что мне следует покинуть этот мир; я узнаю о других мирах. Любовь – это тайна, которую может объяснить лишь Бог. В одном только я уверен: если человек полюбил однажды, то эта любовь навеки. Ни традиции, ни закон, ни религия не могут управлять этой любовью, ничто её не утешит, ничто не изменит, ничто не угасит огня, разгоревшегося вот здесь, – и он приложил одну руку к сердцу, – кроме полного обладания возлюбленной.
Он поднял взгляд на яркую луну и звёзды.
– Неизведанные миры, загадочная вселенная, тайны бытия! – пробормотал он. – Несомненно, что-то должно быть там, обещая большее. Должно быть что-то за этой вуалью, где духи встречают людей без страха! Там должна быть любовь, там должен быть мир! Боже! Помоги мне найти их в неизведанных глубинах жизни!
Сидя всё в том же положении, он медленно поднял правую руку и задумчиво поглядел на рубиновое кольцо, которое горело на ней; затем он легко положил великолепный драгоценный камень на язык, аккуратно пробуя его, словно человек, который впервые дегустирует некое редкостное и изысканное кушанье. Прошла минута, и руки его безвольно опустились. Рубиновый центр кольца был открыт, а внутри него темнела маленькая выемка, которая теперь была пуста.
Прошёл час, а Махарадж не шевелился. Очевидно, он уснул, и спокойная улыбка покоилась на его лице. Его можно было принять за бронзовую скульптуру, настолько неподвижен он был. Луна исчезла из виду, и бледный розоватый огонь рассвета начал мягко окрашивать горизонт. Великолепные ароматы распространяли тысячи цветов и кустарников, которые росли в сказочных садах вокруг дворца, и вот настало утро, личный слуга Махараджа явился, как обычно, чтобы принести хозяину завтрак и получить дневные распоряжения. Он бесшумно подошёл и с удивлением во взгляде, которое тут же превратилось в страх, посмотрел на своего господина. Он прикоснулся к его одежде – ни единого ответного движения не было заметно во всей его неподвижной фигуре, таинственной в своём величественном положении; он позвал его, сначала тихо, затем громче – ответа не было. Опустившись на колени он схватил безвольную правую руку и увидел рубиновое кольцо с открытым тайником – кольцо это, как знал он один из всего дома, содержало в себе один из самых смертоносных и быстродействующих восточных ядов. С ужасным криком он подпрыгнул и дико огляделся по сторонам, затем, поняв, что помочь уже ничем нельзя, он упал к ногам хозяина и отчаянно зарыдал, скрывая лицо ладонях.
Примерно в сотне миль отсюда «офицер и джентльмен» отпускал грубые остроты в кругу своих приятелей в адрес «жалкого местного принца», который умудрился влюбиться в его жену – «в замужнюю англичанку! какое нахальство!» Однако сам «жалкий местный принц» уже далёк был от этого неимоверного британского презрения, которое изливается на всё, не принадлежащее к нашей культуре и стране. Яркая золотая точка, как воздетое копьё, засверкала над восточными холмами – солнце вставало – слабое жужжание насекомых и щебетание птиц звучали сквозь тёплую и ароматную листву; свет быстро распространился вверх и разлился горящими волнами жара и блеска над всей крышей дворца и её переплетёнными гирляндами цветов, окутав нежным теплом застывшую фигуру, сидящую позади огромного телескопа, устремлённого в небеса; все знакомые и нежные звуки пробуждавшейся жизни, начиная новый день, заполняли воздух их обычным сладостным гомоном. Но молчание Махараджа было совершенным и теперь уже навеки нерушимым.
Мария Корелли
Популярность
При жизни Мария Корелли (Мэри Маккей, 1855—1924 гг.) была одной из самых знаменитых и высокооплачиваемых писательниц своего времени и пользовалась международной известностью. Ее самый успешный роман 1895 г. «Скорбь сатаны» был распродан тиражом более 50 000 копий в первые семь недель и заслужил звание первого бестселлера своего времени. И хотя она впала в безвестность после своей смерти, однако в Викторианскую и Эдвардианскую эпоху суммарные продажи ее романов опережают Редьярда Киплинга, Герберта Уэллса и Артура Конан Дойля, вместе взятых.
Творчество Корелли включает тридцать один роман, несколько томов рассказов, томик стихов и ряд сборников эссе.
Ходили слухи о том, что сама королева Виктория называла романы Корелли своим излюбленным чтением, а личное знакомство с принцем Уэльским до конца дней оставалось исключительной гордостью писательницы, о чём она не медлила напоминать при каждом удобном случае.
Внешность
Согласно некоторым биографическим исследованиям, М. Корелли была очень маленького роста (ок. 122 см), обладала от природы непропорционально короткими руками, крупной головой и маленьким туловищем. Большинство дошедших до наших дней фотографий не отражают её истинного обличья: прежде своего выхода в свет все они подвергались скрупулёзной ретуши и строгому рецензированию самой писательницей.
Достоверность фактов о писательнице
Биография М. Корелли как минимум наполовину была выдумана ею самой, чтобы ещё более подогреть интерес публики к своей персоне, а также скрыть тот факт, что она была незаконнорождённым ребёнком своего отца (Чарльз Маккей), который завёл вторую семью ещё при жизни первой супруги. Как видно, это сильно раздражало и задевало гордость М. Корелли в те времена, когда происхождение и положение в обществе играло первостепенную роль.