– Как считаешь, он надо мной смеялся?
– Ты сразил его своими аналитическими способностями. – Рейес приподняла бровь, и у Ордуньо не осталось сомнений: он сказал глупость. – Запомни: женщины не нуждаются в постоянном подтверждении своих совершенств, потому что мы, возможно, не так уж совершенны. Как и мужчины. И мы имеем право работать так же паршиво, как мужчины-полицейские.
Когда настало время речей и тостов в честь виновника торжества, на сцену поднялись Гальвес и Рентеро. Пока они отпускали шутки насчет того, что Асенсио на старости лет пристрастится к рыбалке («Говорят, у пенсионеров наконец начинает клевать») и что рыбе в ближайших водоемах теперь несдобровать, Ордуньо украдкой поглядывал на Рейес. Он думал, что не успевает за ней и отстает даже не на несколько шагов, а на несколько километров. С первого рабочего дня, когда она подключилась к расследованию исчезновения Чески – одного из самых запутанных дел в истории ОКА, – Рейес демонстрировала не только завидную выдержку, но и умение по-новому смотреть на привычные вещи, что всегда давалось Ордуньо с трудом. Она одновременно привлекала его и пугала: он боялся, что никогда не сможет ей соответствовать.
– Помните, когда мы начали работать в центральном участке?
На сцене стоял Асенсио. С первой же фразы стало ясно, что короткой его речь не будет.
– Я вам скажу когда: в 1981 году. В год государственного переворота, за год до чемпионата мира по футболу… Команда у нас была что надо: Маноло Гаспар, Бенито Лоренте, Эухенио Сарате…
Рейес обернулась к Ордуньо и перехватила его взгляд. Эухенио Сарате? Неужели отец Анхеля?
– Франко уже умер, но в полиции мало что изменилось. Разве что нам больше не приходилось преследовать противников режима. Зато возникли другие проблемы: баскский террор, героин, ограбления банков… Помните, что несколько лет спустя выкинул этот охранник Диони? Я в тот день дежурил. Мы и сами думали предпринять что-нибудь подобное, много это обсуждали. А что – угнал бронированный автомобиль, в котором было триста миллионов песет, потом сбежал в Бразилию и живи себе там на широкую ногу! Но мы так и не решились. До сих пор жалею…
Истории из жизни Асенсио следовали одна за другой, и конца им не предвиделось. Он так и сыпал шутками для узкого круга, способными развеселить разве что его старых сослуживцев.
– Хочешь трахнуться? – прошептала Рейес на ухо Ордуньо.
Ее теплое дыхание и аромат духов застали его врасплох. Он задохнулся и ничего не ответил. Асенсио изрек очередную остроту, но Ордуньо ее не расслышал.
– Пошли.
Рейес схватила его за руку и повела к мужскому туалету. Гости слушали речь Асенсио, и в туалете было пусто. Рейес открыла дверь одной из кабинок. Ордуньо следовал за ней, как зомби. Рейес скинула пиджак от смокинга. Как и предполагал Ордуньо, под ним было голое тело.
– Что на тебя нашло?
– Не могу больше их слушать. Тоска! И не говори, что тебе нормально.
Рейес начала расстегивать ему брюки, но Ордуньо остановил ее, взяв за руки:
– У меня есть Марина.
– Я же не замуж за тебя собираюсь, Ордуньо.
– Я не хочу ей изменять.
– Так она же в тюрьме, как она узнает? – Рейес лукаво посмотрела на него. – И потом, кажется, не все части твоего тела с тобой солидарны.
Эрекцию не скроешь. Желание мешалось со стыдом; Ордуньо не знал, как освободиться от Рейес.
– Ты мне нравишься, я тебе тоже. У нас был длинный день, почему бы не закончить его так?
Она приблизила губы к его губам. Ордуньо больше не мог сдерживаться. Рейес стащила с него брюки, он схватил ее за затылок, притянул к себе и впился в ее губы. Она сбросила трусы и села на него верхом. Задавала темп она – вначале медленно, потом все быстрее, пока не достигла оргазма. Ни один из них не смог сдержать стонов.
Когда Рейес отстранилась от него, по лбу у нее стекала капля пота.
– Как думаешь, Асенсио уже закончил?
Ордуньо расхохотался. Они быстро оделись, и Рейес первой вышла из кабинки. Ордуньо поправил костюм и последовал за ней. У писсуара он увидел мужчину. Тот застегнул ширинку и направился вымыть руки. Гальвес! Ордуньо не знал, куда девать глаза.
– Твою ж мать, – шептал он, направляясь в зал.
Там к нему сразу подошла Рейес, предупредительно вскинув руку.
– Что такое?
– Видишь Элену? Не понимаю, что происходит, но явно ничего хорошего.
В углу инспектор Бланко ругалась с Рентеро. Тот схватил ее за локоть, пытаясь успокоить, но она, огрызнувшись, вырвалась. Рентеро огляделся: не смотрит ли на них кто-нибудь? – и повел Элену к выходу.
– Мне плевать, что это прием Асенсио! Я говорю о нашем коллеге! Ты что, правда думаешь, что твоих оправданий достаточно? – закричала инспектор, когда они оказались на улице Веласкеса.
– Черт бы тебя побрал, Элена, возьми себя в руки! Истеришь, как школьница.
– Пошел ты!
Элена перебежала на другую сторону улицы. Комиссар догнал ее.
– Я постараюсь выяснить о Гильермо Эскартине что-нибудь еще, – сказал он, пытаясь задобрить ее. – Пока я больше ничего не могу тебе обещать.
– Ты не сообщил мне ничего полезного, Рентеро. Выпустился в 2007 году с красным дипломом, изучал криминологию. Я что, ради этого тебе звонила?
– Информация об операции засекречена. Даже у меня нет к ней доступа.
– Напомнить тебе, как его убили? Распороли сверху донизу и засунули между кишок его ребенка! Этого недостаточно, чтобы отказаться от секретности? Мне нужно знать, какое дело он расследовал!
– Мне очень жаль, Элена, поверь.
– Невероятно. – Элена фыркнула от бессилия. – Он был полицейским, таким же, как ты и я. И пожертвовал жизнью ради работы. А мы ничего не сделаем, чтобы найти его убийцу?
– Я же не говорю, что надо прекратить расследование.
– Но ты нам не помогаешь.
Рентеро промолчал, и она поняла, что настаивать нет смысла. Таковы правила, и ей придется им следовать.
Глава 12
– Он выслеживал Эскартина. Ждал удобного момента, чтобы на него напасть.
Дотошность Марьяхо наконец принесла плоды. На записях с камеры наблюдения, установленной у магазина техники, она нашла белый «Ситроен С-15», в котором обнаружили тело Эскартина. Автомобиль был припаркован в конце улицы Сан-Хенаро, возле парикмахерской Бирама.
– Водителя не видно? – спросил Сарате.
– Нет, но теперь мы можем установить дату убийства. Преступник караулил его, но не спешил с нападением. Терпеливый какой…
Буэндиа разложил на столе свои отчеты. Они подтверждали слова Мануэлы. В теле жертвы были обнаружены остатки скополамина, которым Эскартина усыпили. Убийство было совершено при помоши хирургических инструментов, но преступник явно не был профессиональным медиком. Отпечатков, снятых в машине, в базе не нашлось.
– Тебе удалось выяснить, как долго был заморожен плод?
– Это невозможно.
Знал ли Эскартин, что мать его будущего ребенка погибла? У Сарате не было сомнений, что после аборта, проведенного столь чудовищным образом, она не выжила.
– Мы теряем время. Сейчас мы уже должны бы выламывать дверь Бирама, он же один из главных наркодельцов Мадрида. Гильермо расследовал его дела. Бирам его раскрыл, о чем имел наглость рассказать нам! Выследил, поехал за ним в Сарагосу и убил.
– Но зачем такие зверства? – робко возразила Мануэла. – Логичнее было бы прикончить его тихо, не привлекая внимания.
– Ты не была у Бирама. Может, такие убийства – еще одна традиция его народа.
Буэндиа упрекнул Сарате в предвзятости: то, что видели они с Эленой, действительно просто традиция. Девушке никто не причинял вреда. Может, на родине Бирама это что-то вроде бала дебютанток, какие еще недавно устраивали в Мадриде.
– Пойду съем что-нибудь в «Синем лебеде», пока от Элены нет вестей. Вы со мной?
Буэндиа отказался: он устал и предпочел немного вздремнуть. Марьяхо тоже покачала головой.
– Криминалисты передали мне компьютер Гильермо. Я знаю, что жесткий диск пуст, но все же покопаюсь в нем. Вдруг удастся восстановить хоть какие-то документы.
Сарате не стал настаивать. На улице ему в лицо ударил холодный ветер; Анхель дошел до славившейся своими грибными блюдами таверны «Синий лебедь» на улице Гравина и занял столик в углу. Это было одно из немногих старых заведений в районе, где без конца открывались новые рестораны и дизайнерские бутики. Сарате откупорил вторую бутылку пива, когда в таверну вошла Мануэла.
– Доктор Буэндиа сказал, что тут надо брать лисички. Я присоединюсь, ты не против? Умираю с голоду.
Сарате прихватил свою бутылку, и они переместились за столик под телевизором. Кроме них в зале сидела лишь одна молодая пара. На экране надрывались юные таланты, и их голоса нарушали тишину ресторана.
– А ты есть не будешь? – спросила Мануэла, просмотрев меню.
– Я не голоден.
Он в несколько глотков осушил третью бутылку пива. Мануэла заказала лисички, белые грибы с фуа-гра и газировку «Аквариус».
– Сочетание жуткое, я знаю, – улыбнулась она.
Мелкие, идеально ровные зубы, огромные темные глаза, как у персонажа старых мультиков Бетти Буп. Мануэла склонилась над тарелкой, прижав локти к бокам, с видом ребенка, который понимает, что делает что-то нехорошее, и не хочет, чтобы его за этим застали. Она извинилась, что пьет газировку. Короткие каштановые кудри падали ей на лицо, и Мануэле приходилось то и дело откладывать приборы, чтобы откинуть волосы и поправить очки. Сарате никогда не обращал на нее особого внимания, но сейчас рассматривал ее губы, большие глаза и гладкую кожу, и она казалась ему красавицей. Он как будто обнаружил в ящике стола забытую всеми драгоценность.
Она не пыталась вовлечь его в разговор, чему Сарате был только рад: он не испытывал желания поддерживать беседу, да и не знал, о чем с ней говорить. Мануэла болтала без умолку, а он тем временем заказал джин с тоником. Она рассказала, что ее мать итальянка, родилась в деревушке Пату, на каблуке итальянского сапога. Влюбилась в заезжего испанца и поехала его искать – потому, что влюбилась, и потому, что забеременела, но в первую очередь – потому, что влюбилась. Но так и не нашла.