– Грустно, да? – Мануэла перестала жевать, и в ее больших глазах мелькнула печаль. Мать больше ни в кого не влюблялась. Она знала только его имя – Хуан – и что родом он из деревни с разрушенной церковью в Центральной Испании.
– В каждой испанской деревне есть разрушенная церковь, верно?
Каждые свободные выходные мать Мануэлы брала дочь и отправлялась с ней в очередную деревню в надежде, что найдет там Хуана. Ее не волновало, что он наверняка давно женился и завел детей.
– Она до сих пор этим занимается. У нее есть карта Испании, на которой отмечены все деревни с разрушенной церковью, где она побывала, в некоторых по два-три раза. На прошлых выходных она ездила в Тригерос в Вальядолиде. «Нашла Хуана, мам?» – «Нет, я не нашла твоего отца» (она всегда называет его именно так: «твой отец»). – «А если бы даже нашла, ты не узнала бы его: тридцать четыре года прошло. Он превратился в пузатого лысого мужика и совсем не похож на красавчика, которого ты помнишь». – «Если увижу, я его узнаю».
Уже за полночь Сарате проверил телефон: сообщений от Элены не было. Он заказал еще джин с тоником и оплатил весь счет, после чего они переместились в бар в Чуэке. Мануэла опять пила «Аквариус», а он – алкоголь. Была среда, так что, когда в половине третьего они вышли из бара, большинство заведений уже закрылось.
– Я тут рядом живу, и у моей соседки наверняка найдется что-нибудь выпить. Джин у нее точно есть.
Таксист довез их до улицы Дос-Эрманас за площадью Тирсо-де-Молина. В квартиру они вошли на цыпочках, чтобы не разбудить соседку: та работала в больнице и вставала очень рано. Мануэла направилась на кухню, а Сарате сел у нее в комнате на диванчик, обитый тканью с узором из бабочек. Наконец она появилась, неся бутылку и стакан со льдом.
– Тоника не нашла.
Они немного поболтали, хотя Сарате беседа давалась с трудом. Комната у Мануэлы была большая, с собственной ванной; окно выходило во внутренний двор. Над письменным столом – полки с книгами по медицине, расставленными в идеальном порядке. Мануэла устроилась на стуле напротив Сарате. Он взял ее за руку, аккуратно притянул к себе на диван и, особо не раздумывая, поцеловал. Весь вечер он пил, стараясь затуманить сознание. Мануэла вздрогнула, секунду поколебалась, но все же решилась. Сарате словно хотел раствориться в ней: в запахе ее кожи, в ее дыхании, ее теле. Они занялись любовью, а потом в тишине уснули.
Он проснулся до рассвета, тихо оделся и вышел из комнаты, а потом из дома. Если Мануэла и слышала, как он уходит, то предпочла притвориться спящей. На улице Сарате достал телефон: было семь утра. Он увидел сообщение от Элены: «Я говорила с Рентеро. Он не может помочь нам с Гильермо Эскартином. Увидимся в девять в офисе. Люблю тебя».
Чувство вины пронзило его, словно приступ боли. До Пласа-Майор было меньше километра, и его охватило желание пойти к Элене и рассказать ей, что произошло ночью. Его вырвало выпитым накануне; в желудке было пусто, но Сарате почувствовал легкость, как будто сбросил балласт.
На улице Магдалена он поймал такси и четверть часа спустя стоял у барбершопа Бирама. Заведение еще не открылось, жалюзи были опущены. Сарате твердил себе, что должен отомстить за Гильермо Эскартина, но время шло, а он так и не убедил себя, что поступает правильно.
Наконец жалюзи с металлическим скрежетом поднялись. Сарате выждал на улице еще несколько минут. Когда он переступил порог, толстый парикмахер со шваброй в руках покосился на него с подозрением:
– Мы еще не открылись.
– Да я в жизни не доверю тебе свою голову. Мне надо поговорить с Бирамом. И прибереги свои отмазки для других, я видел, как он вошел.
Сарате смотрел на свое отражение в витрине барбершопа: под глазами синяки, кожа изжелта-бледная, как у больного гепатитом, – и сжимал в карманах кулаки.
– Ты меня не понял? Мы закрыты. Откроемся в девять.
В два прыжка Сарате подскочил к толстяку и нанес ему удар в челюсть. Тот попятился, но сдаваться не собирался. Он резко ткнул шваброй в поднятую в защитном жесте руку Сарате, а затем с неожиданной для его комплекции быстротой ударил полицейского кулаком в живот. Сарате ощутил рвотный позыв, но желудок был пуст. Толстяк схватил его за плечи и боднул в лоб. Не удержавшись, Сарате повалился на пол и увидел, как в глубине открылась дверь. До него донесся голос Бирама:
– Хватит, Леопольд…
Бирам принял его в маленькой тесной кладовке, заставленной офисными шкафами и коробками с шампунем. Еще туда удалось втиснуть расшатанный стул и письменный стол с компьютером. Бирам сидел за столом и с плутоватой улыбкой смотрел на Сарате. Его явно позабавило, как Леопольд отделал полицейского, лоб которого теперь украшала глубокая ссадина.
– Хотите, отвезем вас в больницу?
– Мужчину, за которым вы следили, на самом деле звали Гильермо Эскартин. Я хочу знать, в каких отношениях вы с ним состояли и какую сделку он тебе предложил.
– Мне казалось, что мы договорились. С вашей начальницей. Я рассказываю, что мне известно, а вы оставляете меня в покое.
– Твой друг может проломить мне башку, мы оба это знаем. Но ты не знаешь, что я не просто участковый полицейский. Если со мной что-нибудь случится, завтра, будь уверен, вас ждет обыск. Здесь, у тебя в особняке, в домах твоих сотрудников. А потом еще один. Возможно, мы не найдем ничего, кроме шампуня и ножниц, но мы не только не держим слово, мы еще очень настырные. Мы от вас не отстанем. Будем приезжать каждый день. И так целый год, если понадобится.
Бирам щелкнул языком.
– Ты правда думаешь, что я такая важная персона? – Он тоже перешел на «ты».
– Спрашиваю еще раз: в каких отношениях вы были с Гильермо?
– Херардо… В смысле Гильермо… пришел к нам подстричься около года назад. Его стриг Леопольд. Он был торчком и выглядел как торчок, но, прежде чем сесть в кресло, показал нам деньги. И вышел отсюда с волосами короче, чем были.
– Думаешь, сейчас время шутить?
– Во второй раз он пришел с пушкой и ограбил кассу. Явился без маски, и мы его узнали. Он унес все деньги.
– И ты ничего не сделал? Я не верю, Бирам. Этот район твой, и никто не осмелился бы тебя ограбить.
Бирам довольно кивнул. Пошарил в ящике стола, достал упаковку сигар и предложил Сарате, но тот отказался. Бирам раскурил сигару и, когда его лицо окутало облако дыма, продолжил рассказ:
– В одном ты ошибся. Этот район не мой, тут всем заправляет Отдел. За неделю до того, как сюда заявился наш торчок, я отказался платить им за крышу. Послал их к черту, а такое даром не проходит. Раз Гильермо… пришел сюда совершенно спокойно, не пряча лицо, значит, он был под их защитой.
– Что за Отдел?
– Это полицейские, и круче их тут никого нет. – Бирам не скрывал сарказма. – Ты даже представить себе не можешь, что тут творится.
– Расскажешь?
– Это бригада из комиссариата Вильяверде. Они называют себя Отделом и берут деньги с каждого бизнеса. Назначают любую сумму, сколько захотят, а если отказываешься, вначале посылают тебе предупреждение – вот как со мной, когда меня ограбил торчок. Одним бунтовщикам они устроили пожар, другие… просто исчезли.
– Ты пытаешься меня убедить, что полиция ведет себя как мафия? – В голосе Сарате звучало жгучее презрение.
– А чего тут убеждать, ты сам посмотри. Прогуляйся по району, поспрашивай народ, если, конечно, кто-то решится с тобой заговорить. Может, такой смельчак и найдется, но по большому счету все делают, как я: молча отстегивают им, сколько просят.
– Какое отношение имел Гильермо к Отделу?
– Он приходил сюда еще раз полгода назад, как ни в чем не бывало уселся в кресло и попросил его подстричь. Я хотел вышвырнуть его, но он сказал, что на следующий день в Сан-Хенаро планируется облава: будут искать наркотики. И он не солгал. Они все заведения перевернули вверх дном. Кроме нас, потому что мы в тот день не открывались. Я, естественно, заплатил. Ясно, что Гильермо прислал Отдел.
Сарате перебирал в уме фрагменты головоломки. Если Эскартин работал под прикрытием, что связывало его с полицейскими-рэкетирами? И что ему понадобилось от Бирама?
– Ты сказал, он предложил тебе сделку. Что за сделка?
– Очень крупная. Слишком крупная для торчка, как я уже говорил. Они явно хотели поймать меня на чем-то серьезном. Не для того, чтобы посадить, это не их стиль, а чтобы выкачать из меня все деньги. Когда мы увидели его дом в Сарагосе, то поняли: он тоже из Отдела. Полицейский, который прикидывается торчком.
Сарате прижал пальцы к вискам. У него болела голова. Не хотелось верить, что Бирам сказал правду.
– Эскартин не пытался подкопаться под Бирама. Он три года притворялся обычным нариком, чтобы втереться в доверие к полицейской бригаде из Вильяверде. Они называют себя Отделом, и, судя по всему, это настоящая мафия.
С этими словами Сарате ворвался в переговорную на Баркильо, где уже сидели другие сотрудники ОКА. Он не дал ни Элене, ни остальным возможности спросить, откуда у него ссадина на лбу, и с порога выложил все, что ему удалось вытрясти из Бирама. Вероятно, Гильермо расследовал преступления, совершаемые другими полицейскими. Вот почему все его отчеты засекречены, вот почему даже Рентеро не имеет к ним доступа.
Элена молча выслушала Сарате и знаком пригласила его пройти с ней в кабинет. Закрыв дверь, Анхель сказал:
– Мы не можем прочитать отчеты Гильермо Эскартина, и ты знаешь, что есть только один способ проверить, правду говорит Бирам или нет. Надо внедрить в Отдел своего человека.
– Да, это я уже поняла.
– Я хочу туда, Элена, хочу в эту бригаду. Договорись с Рентеро. Пусть меня официально переведут к ним. Я ведь не так давно был обычным полицейским, работал в такой же бригаде.
Элена впервые подняла на него глаза. Он заметил в ее взгляде печаль, которая, впрочем, тут же рассеялась, сменившись решимостью:
– Ты на эту роль не подходишь.
Возражений Элена слушать не стала.