Африканец указал на испещренную дырами стену в глубине здания. Ордуньо направился туда и вдруг уловил какое-то движение. Обернувшись, он увидел, что у металлического бака никого не было. На лестнице послышались торопливые шаги, и Ордуньо понял: времени мало. Хоть он и был без формы и сказал, что ищет знакомую проститутку, они, скорее всего, догадались, что он полицейский. А полицейским здесь не были рады.
Он сразу увидел Дели: она, съежившись, сидела в закутке, который, судя по трубам на стене, раньше служил туалетом. Дели поднесла зажигалку к куску фольги, и пламя выхватило из темноты ее потерянное лицо. Наркотический транс саваном окутывал девушку, стирая ее красоту. На ней была старая футболка; возможно, в ней она и ушла из тюрьмы. Ниже пояса Дели была голой. Ордуньо огляделся: на полу дремало несколько человек, какой-то беззубый мужчина рылся в бумажнике, наверняка краденом. Кому-то из них, а может, охранникам-африканцам Дели предложила свое тело в обмен на героин.
– Дели, я Ордуньо. Парень Марины, вы с ней познакомились в Сото.
Наркотики уже начали действовать, и Дели не могла сфокусироваться на лице Ордуньо.
– Отвали, – пробормотала она.
– Я тебя не трону. Разве тебе не хочется уйти отсюда в место получше? У меня снаружи машина, я могу отвезти тебя в отель, оплачу номер.
– Думаешь, я тупая? Ничего не бывает за просто так…
– Я хочу с тобой поговорить. Я знаю, что ты не убивала того журналиста. Сейчас ты на свободе, но скоро тебя упекут в тюрьму на двадцать лет, это несправедливо.
Ордуньо наклонился к ней, взял за предплечья и попытался поднять. Она завизжала и стала отбиваться. Шум напугал посетителей притона, и вскоре в помещении остался только беззубый; он не сводил глаз с Ордуньо.
– Доверься мне.
– Я знаю, кто ты. Марина мне про тебя рассказывала. Говорила, ты красивый. Это правда. Эта дура думает, что ты ее дождешься…
Ордуньо подхватил Дели под мышки и с трудом поставил на ноги; она не прилагала ни малейших усилий, чтобы ему помочь. Думать о Марине и об обещаниях, которые он ей дал и которые было все труднее выполнять, Ордуньо не хотелось.
– Я шлюха, но подсаживаться на наркоту не хотела, мне это не нравится. – Дели вдруг разрыдалась. – Меня заставляли продавать клиентам героин и кокаин, а они меня угощали, и вот… Под наркотой не холодно, ты знал? Ни холода, ни голода не чувствуешь… Все тебе улыбаются, называют красоткой, говорят, что ты сможешь заработать, на улице-то жить тяжело… У меня не было документов… Если бы только у меня были документы…
Перетаскивая Дели к лестнице, Ордуньо вслушивался в ее беспорядочный монолог. Без документов ей не оставалось ничего, кроме как стать проституткой; сутенер не только забирал процент, но и заставлял ее торговать наркотиками. Ордуньо чувствовал, что за ними следят. Ему казалось, что все здание скрипит, будто готовясь зашевелиться. Он продолжал разговаривать с Дели, скорее чтобы не дать ей уснуть, чем в надежде добиться внятного ответа.
– Кто втянул тебя в историю с журналистом?
– Полицейские. Они хорошо со мной обращались, но кто же дает наркоманке полкило? Они сами виноваты. Я его потеряла, или у меня его украли, или… или я сама его скурила.
Ее смех походил на скорбный вопль.
– Отойди, – сказал Ордуньо тучному африканцу, который загородил им проход. Раньше его тут не было; видимо, вызвали специально.
– Эту шлюху ты не заберешь. Она моя.
– Заберу.
– Я же сказал: она остается.
Вокруг появилось еще несколько силуэтов. В кармане куртки Ордуньо сжимал пистолет; с его помощью он надеялся расчистить себе путь.
– И я должна была вернуть им долг, надо было просто пойти в «Гетеры» и…
– Заткнись! – Африканец дал Дели пощечину.
Возможно, это было неправильное решение, но Ордуньо инстинктивно выхватил пистолет и приставил его ко лбу африканца.
– Не трогай ее.
– Давай, всади в меня пулю. Думаешь, после этого тебе удастся выйти отсюда? Ты тут не единственный с пушкой.
– Оставь меня, я не хочу уходить, – пробормотала Дели, пытаясь высвободиться из рук Ордуньо. – Они обо мне позаботятся.
– Это правда, мы позаботимся о Дели. Мы всегда о тебе заботились, правда, красотка?
Ордуньо огляделся, оценивая обстановку. Рядом стояли несколько мужчин; еще один сидел на лестнице; в руках у него что-то поблескивало. Пистолет. Ордуньо понимал: сейчас ему Дели не увести. Он осторожно опустил ее на пол. Теплое дыхание девушки коснулось его уха, она прошептала:
– Я должна была отдать долг, и на меня повесили этого журналиста… Но меня вытащат…
– Кто убил журналиста?
– Полицейский без уха…
Африканец схватил его за локоть и оттолкнул. Ордуньо поднял пистолет:
– А ну отвалите, если не хотите, чтобы сюда приехал спецназ. Дели пойдет со мной.
– Нет, – пробормотала девушка. – Они обо мне позаботятся.
Ордуньо понимал, что затевать перестрелку глупо. Он посмотрел на Дели: та прижималась к африканцу, словно уличная кошка, жаждущая ласки. Ордуньо стало не по себе: он чувствовал, что подверг девушку опасности, хотя большую часть их разговора никто не слышал. Он убедил себя, что вернется за Дели завтра – с ордером и опергруппой.
Здание он покинул без проблем. На улице уже стемнело. Ордуньо сел в машину и резко рванул с места. Всю дорогу он вспоминал сбивчатый рассказ Дели. Значит, автор конспирологической чуши Амансио Руис в одном из своих расследований все-таки приблизился к правде, и за это одноухий полицейский его убил. Тот самый полицейский, который каждый день патрулирует Вильяверде вместе с Рейес.
Глава 31
Рядом с площадью Оперы находился ресторан итальянца Бруно, бывшего актера, который готовил лучшую в Мадриде пасту. По вечерам он иногда брал гитару и исполнял песни пятидесятых, а гости хором подпевали. Элена вспомнила, как любила караоке, и присоединилась к поющим песню Ренато Карозоне:
– Ты хочешь быть американцем! / Американцем! Американцем! / Но ты родился в Италии! / Послушай меня, / Ничего такого не надо делать, / Окей, неаполитанец…
Сарате пил вино, но Элена подавила желание заказать рюмку граппы. Вернувшись из Алуче, они решили поужинать в ресторане, а не разогревать очередную замороженную лазанью.
– У тебя прекрасный голос. Что, если нам уйти из полиции? Ты станешь певицей, а я твоим менеджером.
– Или будешь петь на бэк-вокале.
– Менеджер из меня выйдет лучше, поверь. Или телохранитель – стану защищать тебя от фанатов.
Оба расхохотались. Давно они так не смеялись. По негласному соглашению, они не обсуждали работу. Вспоминали Сальвадора Сантоса и песни Нино Браво, которые тому когда-то ставила жена; говорили о причудах матери Элены и чудовищном вине, которое делал бывший муж Элены Абель. Их словно окутало облаком теплоты, в котором даже молчание не тяготило.
Когда Сарате вышел в туалет, Элена получила сообщение. Она колебалась, прочитать его сразу или отложить на потом, чтобы не разрушить хрупкое счастье.
Сарате вернулся, они вышли на улицу и, обнявшись, направились в сторону Пласа-Майор; там они поцеловались; взглянув на отражение в витрине, Сарате гордо обнял ее за талию.
– Мы хорошая пара. Красавцы.
Элена с трудом выдавила улыбку: ее мысли крутились вокруг полученной новости. К тому же она считала неправильным и дальше утаивать от Сарате свои планы.
Они поднялись к ней в квартиру. Анхель разулся и пошел на кухню выпить воды. Она села на диван. Вновь навалилась усталость, ноги и веки отяжелели. Элена позвала Сарате в гостиную, хотя он тоже устал и мечтал поскорее лечь в постель.
– Я получила сообщение, – сказала Элена, не поднимая глаз. – Михаэла поправляется, и… в общем, сотрудники детского дома считают, что ей будет полезно ненадолго выйти оттуда.
Комок в горле мешал ей говорить. Она понимала, к чему приведет этот разговор.
– Ты же знаешь, я не хочу говорить про Малютку. Особенно сейчас.
По тону Сарате она поняла: он сдерживает злость, чтобы не испортить остаток вечера.
– Про Михаэлу. Но нам нужно поговорить о ней, Анхель.
– Зачем? Ты же знаешь, она напоминает мне о Ческе. Об этих чертовых психах, которые ее убили.
– Я хочу в ближайшие дни позвать ее в гости.
Сарате больше не мог сдерживаться: он вскочил и нервно зашагал по комнате.
– Да что с тобой, Элена? Почему нельзя хорошо провести хотя бы один вечер? Тебе нужно обязательно все испортить, как будто быть счастливыми запрещено. Мы пережили настоящий ад, а тебя почему-то тянет в него вернуться, да еще и меня с собой захватить. Я ничего не хочу знать об этой несчастной девочке!
– Я должна быть честной. Я люблю тебя, Анхель, и хочу быть с тобой. Поэтому я не стану ничего от тебя скрывать.
– Ты о чем?
– О Михаэле.
– А что с ней? Она что, жить с тобой будет?
– Я начала оформлять опеку.
Время остановилось. Элена чувствовала, что не смогла бы сейчас встать с дивана – силы оставили ее. Сарате бродил по гостиной, опустив руки, потом сел на стул подальше от Элены.
– Ты сама знаешь: это значит, что мне больше нет места в твоей жизни.
– Это не так.
– Что ты творишь, Элена? Ты что, влюбилась в нее? Или тебе не терпится снова побыть матерью? Что, обязательно нужно кого-то спасать, чтобы исправить ошибки прошлого?
– Ты жесток.
– Я?! А ты? Ты эгоистка, думаешь только о себе! – В каждом его слове сквозила ярость. – Хочешь взвалить на себя заботу об этой ненормальной вместо того, чтобы быть со мной. И еще говоришь, что любишь меня!
– Это правда. Я тебя люблю. И я доказала это, Анхель. Я много чем пожертвовала ради тебя.
– Чем это, интересно? Я у тебя ничего не просил!
Элена промолчала. Она могла бы ответить, что осталась во главе ОКА только ради него: чтобы не выплыл отчет судебной экспертизы, из которого следовало, что Сарате мог хладнокровно расправиться с убийцами Чески. Что она хотела начать новую жизнь, но вернулась к ежедневному кошмару работы в полиции, который ей все труднее выносить. Она сделала это, потому что не хотела бросать Анхеля в этом аду одного.