Но процесс оформления опеки оказался небыстрым: помимо беспокойства сотрудников детского дома, ему мешали бюрократические препоны. Было бы проще, если Сарате согласился бы разделить с Эленой это испытание, но он и слышать не хотел о Михаэле. Ни разу к ней не зашел. Поначалу он еще выдумывал какие-то нелепые отговорки, но потом и от них отказался. Когда Элена заговаривала на эту тему, Сарате погружался в мрачное молчание. Элена знала: Малютка напоминала ему о том, чего он не смог сделать для Чески, и это причиняло ему боль. Да и ей тоже, но разве имели они право винить в случившемся Михаэлу? Разве девочка не была жертвой тех же безумцев? Нет, Анхеля наверняка грызло что-то еще, Элена в этом не сомневалась. Какая-то более глубокая рана, которую Сарате скрывал ото всех и которая отдаляла его не только от Михаэлы, но и от Элены.
Три-четыре раза в неделю Сарате оставался ночевать в квартире Элены на Пласа-Майор. Они ужинали, слушали музыку, занимались сексом, но с каждым разом все меньше разговаривали: слишком много запретных воспоминаний и скользких тем, в которые лучше не углубляться, разделяло их. Не в их привычках было устраивать скандалы, бить посуду и кидаться оскорблениями; их размолвки проходили без слов – невысказанные мысли, уклончивые взгляды.
Она ничего не рассказала Анхелю о Григоре Николеску, биологическом отце Михаэлы. Его удалось разыскать: он приехал в Мадрид через несколько недель после того, как Малютку поместили в детский дом. Сначала Николеску собирался забрать Михаэлу к себе, но, проведя несколько часов с девочкой, чьи повадки напоминали звериные, утратил решимость. Психологи объяснили ему, что жить с дочерью будет тяжело, и ей лучше провести некоторое время в детском доме, под наблюдением квалифицированных медиков. Григоре с радостью ухватился за этот предлог, прыгнул в автобус и отбыл назад в Румынию, пообещав оставаться на связи. Элена полагала, что отец больше не объявится в жизни Михаэлы и, несмотря на обещания, даже не станет ей звонить, но несколько месяцев спустя Алисия, соцработница, сказала, что Николеску звонил в детский дом и интересовался состоянием дочери.
– Думаешь, он правда за ней приедет?
Алисия разделяла сомнения Элены: кому захочется посвятить жизнь заботе об искалеченном ребенке?
И вот Малютка сидела, прижавшись щекой к тыльной стороне ее ладони. Только Элена могла спасти Михаэлу.
Элена вышла на осенний мороз. Октябрь принес с собой ледяной ветер, и по пути к «Ладе» она плотнее запахнула пальто. Сев в машину, включила обогреватель и радио. В новостях передавали одно и то же, а сама она, как лабораторная мышь, металась по лабиринту, откладывая неизбежное и отказываясь принимать решения. Разбираться с работой в отделе криминалистической аналитики, в отношениях с Сарате, с населенной призраками квартирой на Пласа-Майор.
Настырно зазвонил телефон. На экране высветилось имя Буэндиа и фото судмедэксперта, агента ОКА – румяного, с широкой улыбкой. Элена сделала этот снимок в баре на улице Баркильо, где они отмечали раскрытие очередного дела.
Пока Буэндиа делился с ней первыми полученными данными, Элена ощутила какой-то внутренний толчок. Неужели это дело позволит ей вырваться из заколдованного круга?
Глава 2
До того как рынок наркосбыта переместился в Каньяда-Реаль, главным центром наркоторговли в Мадриде был квартал Лас-Барранкилья в Вилья-де-Вальекасе, возле штрафной стоянки «Медиодия-2». В те времена три сотни метров до штрафной стоянки прозвали «дорогой страха». Водители молились, чтобы не заглохнуть по дороге: ведь вокруг ошивались больше пяти тысяч наркоманов!
Теперь здесь все изменилось: старые хибары снесли, территорию привели в порядок и начали возводить новый район, Вальдекаррос. Больше пятидесяти тысяч многоквартирных домов с гаражами, теннисными кортами и бассейнами – для тех, кому не удалось поселиться в Мадриде. Когда-нибудь исчезнет и «Медиодия-2», куда втиснули больше семи тысяч автомобилей (некоторые из них стоят там больше двух десятков лет; через один, говорят, проросло дерево). На ее месте тоже построят дома, бассейны и корты.
Сарате смотрел, как белый испанский мастиф опускает морду в контейнер с водой, который поставил для него дежурный охранник по имени Ромео. Пес жадно пил и отфыркивался, словно только что пересек пустыню.
– Он первый понял, что что-то не так. Кинулся к кузову, стал лаять как бешеный. А Каспер просто так лаять не будет! Я аж перепугался.
– А что владелец машины? Что он сказал, когда открыл кузов?
Краем глаза Сарате наблюдал за скорой: врачи приводили в чувство белого, как бумага, Сильверио Тенасаса. Полицейские, прибывшие на вызов первыми, сообщили Сарате, что сначала Тенасаса непрерывно рвало, а потом он потерял сознание, поэтому и пришлось вызвать скорую.
– Если он что-то и сказал, то я не слышал.
Охранник то и дело косился на бесконечные просторы автомобильной свалки, по которым курсировали полицейские машины и фургоны отдела криминалистики. Ощущение было такое, будто его дом захватили чужаки.
– Как долго простоял здесь фургон?
– Двенадцать дней. Я передал документы вашему коллеге. Фургон привезли с пустыря около Каньяда-Реаль. Нам и раньше приходилось забирать оттуда брошенные автомобили. Этот хоть не сожгли, как часто поступают с крадеными машинами, которые использовали для каких-то темных дел. Но, клянусь вам, когда его привезли, никакого запаха не было, я бы точно учуял. Ну, или Каспер.
К воротам свалки подъехала красная «Лада» Элены.
– Не вылезай.
Сарате сел рядом с ней и показал, куда ехать дальше. По обе стороны дороги тянулись вереницы ржавых внедорожников, полуразвалившихся трейлеров, грузовиков и автобусов, на боку которых еще виднелись рекламные слоганы. Madrid Bus Vision – гласила надпись на одном из них, двухэтажном, с открытой верхней палубой. Видимо, в лучшие времена он возил по городу туристов.
– Сильверио Тенасас, из Сеговии, уроженец Саукильо-де-Кабесас. Семнадцать дней назад у него украли фургон, белый «Ситроен С15». Сейчас такие уже не выпускают. Мог бы и порадоваться, вообще-то угонщик ему одолжение сделал. Через пять дней машину подобрал эвакуатор на пустыре возле Каньяда-Реаль и доставил сюда. Сегодня утром Сильверио приехал за ней из своей деревни, а там… Буэндиа ввел тебя в курс дела? Короче, Сильверио не был готов к тому, что увидел в кузове.
Навстречу им проехал фургон компании «Тедакс», занимающейся обезвреживанием взрывоопасных предметов. Элена поглядела ему вслед в зеркало заднего вида.
– Сначала они решили, что там может быть бомба, но после первого осмотра отмели эту идею. Начальник группы знаком с Буэндиа и… короче, он ему позвонил.
Элена остановилась возле автомобиля криминалистов. Им не пришлось окружать «ситроен» лентой – ограда с колючей проволокой неплохо защищала его от зевак. Фургон стоял с открытыми задними дверцами, будто разинув широкую пасть. Перед ним, как пчелы в улье, сновали техники и фотографы. К Элене подскочила женщина лет тридцати.
– Здесь нельзя парковаться. Вы откуда, из суда? Сдвигайтесь на обочину, я помогу. Нам тут нужен свободный проезд. Слышите? Давайте-давайте, тут нельзя стоять.
Она тараторила, не давая Элене вставить ни слова, поэтому та просто вытащила удостоверение. Девушка поправила круглые очки, прочла имя и должность Элены; ее скулы порозовели, на лице расцвела широкая улыбка. Из-за растрепанных каштановых кудрей она казалась девочкой-шалуньей.
– Очень приятно, инспектор. Меня зовут Мануэла Конте. Доктор Буэндиа мне… Я с ним работаю, вы, наверное, в курсе. Я вроде как его заместитель. Вы не могли бы вернуться в машину и немного отъехать? Здесь она мешает.
И опять улыбнулась – от уха до уха. Сарате тоже вылез из машины и направился к фургону.
– Ну правда, Буэндиа, неужели нельзя было найти кого-то посообразительнее?
– Мануэла, пускай машину отгонит кто-нибудь другой. Элена нужна мне здесь.
Элена передала ключи девушке, предварительно прошептав ей на ухо с нежностью, переходящей в угрозу: «Я эту машину очень люблю».
– У нее протокол в мозгу выжжен. – Буэндиа взял Элену под руку и повел к фургону, извиняясь за свою помощницу.
– А мне она понравилась, вроде соображает. Это ее ты прочишь на свое место?
– Если я в ближайшее время не перееду к морю, мне придется сидеть с внуками, а это, клянусь тебе, последнее, чем я хочу заниматься. Лучше удрать в Бенидорм и перебиваться на там фиш энд чипс, чем терпеть этих сопляков.
Элена резко остановилась: ей в нос ударил зловонный запах. Буэндиа протянул ей защитную маску. Криминалисты посторонились, пропуская инспектора к кузову.
– Судья вот-вот приедет для осмотра трупа, но я подумал, что тебе тоже будет интересно взглянуть.
Кто ты? Это первое, что пришло ей в голову. На лице покойника застыла гримаса боли – последнего, что он испытал в жизни. Неопрятная борода, запачканная кровью, как грязью; оскал, напомнивший Элене картину экспрессиониста Фрэнсиса Бэкона; казалось, последний выдох убитого стал криком. Глаза подернулись сероватой дымкой смерти, но остались открытыми и глядели – куда? Быть может, на того, кто совершил с ним такое. Мужчине было на вид около тридцати, может, чуть больше. Он был полностью раздет и привязан к металлическому стулу, самому обычному, из тех, что стоят на террасе любого бара; на ножках стула засохла кровь. Член убитого жалко болтался между расставленных ног. Прямо над ним начинался и тянулся до самой грудины длинный шов. Шов был грубый, тело окоченело, и стежки немного разошлись. Так вот почему вызвали «Тедакс». Что зашито у мертвеца внутри?
Судмедэксперт прочел этот вопрос во взгляде Элены.
– Его, очевидно, выпотрошили. Возможно, пока он был еще жив. И…
Буэндиа подтянул перчатки и залез в кузов, чтобы прощупать шов, пересекавший живот убитого. Он аккуратно раздвинул края раны и посветил внутрь фонариком. Элена различила бесформенную массу – груду органов? – но потом фонарик выхватил из темноты узнаваемые очертания. Ей показалось, что на абстрактном полотне проступил реалистический элемент, придав смысл всей композиции.