Мальчик пожал плечами: он даже не заметил, что пропало электричество, хотя его родителям и односельчанам это доставило немало неудобств.
– Где Дорита? Или твоя мать? – вмешалась Элена. – Как же они оставили тебя одного?
– Дорита – моя мама. Она пошла чинить свет.
– А мы думали, что Дорита – твоя бабушка…
– Она моя мама.
В помещении чем-то неприятно пахло. Сарате первым обратил на это внимание.
– Похоже, здесь что-то испортилось. Наверное, из-за того, что свет отключили, – сказал он. – Если они всю ночь сидят без электричества, в холодильнике могло что-то протухнуть.
– Это дети.
Полицейские с удивлением посмотрели на Чимиту, который гладил мертвую птицу.
– Что за дети?
Мальчик положил воробья на стол, встал и направился к лестнице в погреб. Он передвигался очень ловко, ощупывая стены и мебель: очевидно, проделывал этот путь не впервые. Ордуньо зажег фонарь, чтобы осветить Элене и Сарате крутой спуск.
В погребе стояла морозильная камера, и Чимита указал на нее. Сарате откинул крышку. Ордуньо протянул фонарь Элене, и инспектор посветила внутрь. Там были два крошечных трупа нерожденных младенцев. Вдруг в помещении вспыхнул свет; с жужжанием включилась морозилка. Обернувшись, Элена вздрогнула: у нее за спиной возникла Дорита. Однако она не выглядела угрожающе, напротив, протягивала руки, чтобы Элена надела на нее наручники.
Часть третья
О, как невиносимо
Жить без твоих объятий.
Время сиесты на ферме Лас-Суэртес-Вьехас было священным. Женщины ложились в постель, задергивали шторы, и дом погружался в тишину, лишь изредка нарушаемую звоном бубенцов. Это Чимита играл в мяч.
Виолете было жаль мальчика. Он родился слепым, и отец отказался его забирать. Дорита сжалилась над ребенком, забрала к себе и растила как собственного сына. Когда Дорита приходила на ферму осматривать их, она всегда брала Чимиту с собой, и мальчик играл во дворе в мяч. Женщины были рады ему, хоть его присутствие и напоминало, что они никогда не увидят детей, которых сейчас носят под сердцем.
Первый рожденный на ферме ребенок, сын Серены, которая жила здесь дольше всех, был ровесником Чимиты. Ему было пять лет.
Жизнь в Лас-Суэртес-Вьехас текла неторопливо. Женщины дремали или смотрели телевизор, и порой им казалось, что время здесь остановилось. Они уже привыкли существовать в этом сонном царстве, покой которого нарушали лишь роды да редкие гости. Прибытие новенькой, Виолеты, произвело настоящий фурор. Девушки окружили ее, засыпали вопросами (откуда ты? как сюда попала?) и объяснили, что ждет ее дальше. Их предсказания не замедлили сбыться: через неделю после того, как Виолету привезли на ферму, там появился доктор, дон Рамон. Девушку отвели в подвал, где был устроен родзал, раздвинули ей ноги, осмотрели, взяли анализы, а потом ввели сперму. Месяц спустя, после второй попытки, Виолета забеременела. Процесс оплодотворения оказался болезненным, и доктор на два дня прописал ей постельный режим. Все это время Росаура, белая кубинка, сидела с Виолетой и рассказывала истории о жизни на ферме. Например, историю слепого мальчика Чимиты; он был сыном румынки, которую выгнали с фермы, очевидно, потому, что она родила больного ребенка. Некоторые говорили, что ее убили, другие – что теперь она работала в борделе Ригоберто. Постепенно темы для бесед иссякли, и на ферме воцарилась прежняя скука. К Виолете привыкли, а сама она усвоила здешние правила.
Женщин не запирали, чтобы удержать от бегства. С ними жил Лусио, или Паночо. Иногда он напивался или просто злился – и это отбивало желание планировать побег. Однажды Лусио до полусмерти избил Елену, румынку, которая вскоре после родов попыталась сбежать. Впрочем, подобное случалось редко: фертильные женщины были дорогим товаром, и ему приходилось сдерживаться. К тому же одного имени Ригоберто было достаточно, чтобы пленницы отказались от мыслей о неповиновении. Часто Лусио заходил к ним в комнату, пока они спали, и мастурбировал. Но прикасаться к ним он мог только в перерывах между их беременностями.
Нарушительницы нехитрых правил: хорошо есть и много спать, принимать прописанные лекарства, гулять по окрестным пустошам, не слишком удаляясь от дома, – могли исчезнуть, как мать Чимиты. Только Серене и Марии, которые успели доказать хозяевам свою преданность, позволялось изредка дойти до деревни.
Любые, даже самые незначительные отклонения от привычного распорядка радовали женщин. Например, визиты Дориты, исполнявшей обязанности акушерки и периодически навещавшей их вместе с Чимитой, чтобы произвести осмотр. Или УЗИ раз в несколько месяцев, которое проводил дон Рамон. Или появление Херардо, привозившего на своей «сеат панде» лекарства. Или роды.
При Виолете роды на ферме случились дважды. Первой родила Мария. Второй – Росаура. У нее возникли осложнения, и подруга Виолеты умерла в родзале.
В первые дни после родов младенцы плакали в кувезах. Потом приезжал Ригоберто и увозил ребенка, чтобы передать отцу. На ферме вновь воцарялись тишина и апатия – до следующих родов.
Изредка женщины задавались вопросом: кто эти мужчины, отцы их детей? Все ненавидели пару, отказавшуюся от Чимиты. Пару, или мать-одиночку, или урода-отца, бросивших собственного ребенка, потому что тот родился слепым. Женщины не знали, кто заказывает на ферме детей. Виолету это и не интересовало. Кем бы ни был тот, кто платит хозяевам этого места и в итоге заставляет их, как рабынь, рожать без передышки, он – последняя сволочь. Живет в удобном доме, не знает никаких забот, заплатил Ригоберто – и через девять месяцев получил ребенка. Будет гулять с ним, чуть не лопаясь от гордости, покупать ему подарки, наряжать, как куколку, знакомить с бабушками и дедушками, смеяться и плакать над его первыми шагами, первыми словами и другими достижениями. А женщины на ферме будут снова беременеть и рожать детей, которых никогда не увидят.
Виолета смотрела в зеркало на свой шестимесячный живот. Она ненавидела новую жизнь, которая росла у нее внутри, ее злило счастье, которое ребенок принесет неизвестным мужчине и женщине. Весь этот ужас творится из-за таких, как они. Разве могла Виолета предположить, что во время первой беременности будет испытывать подобные чувства? Когда она жила в Сьюдад-Хуаресе, когда познакомилась с Нестором, она столько мечтала о счастливом будущем… Теперь даже вспоминать об этом было глупо.
На ранчо Санта-Касильда она встретилась с Ийями Ошоронгой, и богиня с птичьими крыльями определила ее судьбу.
На солнце было тепло, но Виолета знала: это ненадолго. Август подходил к концу; сентябрь принесет с собой холода. Виолета боялась зимы: она родилась в жарком климате и с трудом переносила температуру ниже нуля. Серена принесла ей из деревни шерстяные перчатки, и Виолета всю зиму просидела в них у камина. После смерти Росауры мексиканка Серена стала ее ближайшей подругой. Они делились друг с другом воспоминаниями о жизни на родине. Виолета рассказала Серене о Несторе и сутенере Уго, об отеле «Торребуэна», где она прожила неизвестно сколько и где ее постоянно насиловали. История Серены оказалась очень похожа на ее собственную: она тоже родилась в маленькой деревушке, ей тоже сулил счастливое будущее богатый мужчина, и в итоге она тоже попала в отель «Торребуэна» и пережила тот же кошмар, что и Виолета. Потом Ригоберто отвез ее на ферму Лас-Суэртес-Вьехас. Сначала Серена хотела умереть, но потом все изменилось.
– Я не думала, что снова буду счастлива. Потерпи, Виолета, тебе тоже улыбнется удача. Даже в самом страшном месте можно встретить любовь.
Серена была на девятом месяце, но в отличие от остальных женщин, знала, кто отец ее ребенка. Свой секрет она доверила только Виолете. Отцом был мужчина, привозивший им на старой «сеат панде» лекарства. Его звали Херардо. Долгое время они с Сереной просто переглядывались да изредка перекидывались парой фраз, но в итоге нашли способ видеться тайком от Лусио. В первый раз это произошло во время карантина, вскоре после того, как Серена родила. Лусио напился и не заметил, как она выскользнула из дома вместе с Херардо. Они занялись любовью. Вскоре Серена поняла, что беременна, но для уверенности сделала тест: их на ферме хватало. Тест подтвердил ее подозрения. Несколько дней спустя, как только закончился карантин, на ферму приехал дон Рамон, чтобы оплодотворить Серену. Она боялась, что доктор заметит беременность и спровоцирует выкидыш, но этого не произошло. Все решили, что ее новая беременность – результат последнего оплодотворения. С того самого момента Херардо и Серена начали планировать побег. Они хотели исчезнуть до того, как она родит; этого ребенка у них никто не отнимет.
– Куда же он тебя отвезет? Ригоберто вас поймает.
– Если обещаешь молчать, я тебе расскажу. На самом деле Херардо – полицейский, он сделает мне паспорт, и мы уедем за границу.
– Если он полицейский, почему не освободит всех нас?
– Освободит. Он обязательно это сделает, просто пока это невозможно. Его расследование еще не окончено, а ему надо добиться, чтобы все они – и Ригоберто, и Паночо, и дон Рамон – сели в тюрьму. Меня он вытащит раньше, чтобы у нас не отобрали ребенка, понимаешь?
Виолета промолчала, но почувствовала, как в душе поднимается ненависть к этому Херардо; в отличие от Серены, она не верила его обещаниям. Вскружил наивной дурочке голову сказкой про полицейского под прикрытием… На самом деле судьбами женщин с фермы Лас-Суэртес-Вьехас повелевала Ийями Ошоронга. Виолета чувствовала, как та простирает над домом свои черные крылья, как тень богини ложится на их будущее. Их тела – жертвы, которые мужчины используют в своих обрядах. Их плоть – средство, с помощью которого они получают то, что хотят.
Ребенок шевелился и толкался у нее в животе, ей было неудобно. Во время сиесты она не смогла уснуть и решила пройтись. Осторожно вышла во двор, где слепой мальчик бил мячом о стену, всегда в одном и том же ритме. В его игре, в тихом монотонном звоне бубенцов было что-то гипнотическое. У курятника кудахтала курица.