– Вы могли бы официально оформить опеку над Чимитой.
– Вы правда думаете, что Ригоберто оставил бы нас в покое? Полиция ему нипочем, Лусио мне много раз говорил, что с ним надо держать ухо востро. Да если бы я хоть намекнула кому-нибудь, чем мы занимаемся на ферме… Это смертный приговор.
– Кто такой Ригоберто?
– Хозяин всего этого. Я знаю только, что он мексиканец и ездит на черном «порше», но не всегда: новых девушек он привозил к нам в фургоне. Я сама с ним только раз словом перемолвилась, в основном с ним общался Паночо, в смысле Лусио.
Элена потянулась к ней через стол.
– Дорита, мне нужно, чтобы вы рассказали во всех подробностях, как функционировала ферма. Помимо вас и Лусио, там кто-то работал?
– Дон Рамон, гинеколог. Фамилии его я не знаю. Он приезжал, чтобы оплодотворять девушек, как только заканчивался послеродовой карантин. Еще он делал УЗИ, а я присматривала за беременными и помогала принимать роды. Постоянно на ферме жил только Лусио. Он закупал продукты и все необходимое, следил, чтобы девушки не отходили далеко от фермы, хотя некоторым иногда позволял прогуляться до деревни.
– Больше никого?
– Был еще один парень, кажется, его звали Херардо. Я его видела всего несколько раз и ни разу с ним не разговаривала. Он привозил лекарства для беременных.
– Когда мы впервые приехали к вам в отель, то показали его фотографию, верно? – В голосе Сарате звучала злость. – Вы сказали, что никогда его не видели, но вы солгали.
Дорита пристыженно отвела взгляд.
Сарате был прав. Так вот как Херардо, или Гильермо Эскартин, полицейский под прикрытием, был связан с фермой Лас-Суэртес-Вьехас: привозил лекарства, добытые в обход закона, чтобы не оставлять следов, чтобы суррогатные матери превратились в призраков.
– Знаете, к чему привело ваше решение ничего не рассказывать? К новым жертвам. Гильермо Эскартина, или Херардо, как вы его называете, убили. И Рамиро Бейро, отца мальчика в инвалидной коляске; вы знаете, о ком я… Хотите знать, что с ними сделали? Обоим вырезали внутренности и засунули внутрь по младенцу. Каждому в живот впихнули его ребенка. И зашили. – Сарате подскочил к Дорите и прокричал ей все это прямо в лицо, но та словно не слышала чудовищных подробностей. – Вас что, даже это не впечатляет?
– Это несправедливо, она не виновата, – пробормотала Дорита.
– Послушайте, – вновь заговорила Элена, – получается, на ферме было шесть беременных женщин, всех детей убили. Мы нашли двоих, еще двоих у вас в подвале, в холодильнике. Где оставшиеся два? Где Виолета?
– Она была не в себе, будто в другом мире. Не соглашалась уйти без детей, а я же не могла ее бросить. Мы поселили ее в подвале, поставили ей там кровать и, конечно, следили, чтобы она никому не попадалась на глаза. Особенно Ригоберто, когда тот приехал в Усеро. Он явился в отель и стал расспрашивать, что произошло на ферме. Я сказала, что ничего не знаю, и… мне кажется, он поверил. Через неделю я еще раз съездила на ферму, и к тому времени там все убрали. Не было ни тел, ни крови, никаких следов бойни… И я подумала, что мы можем начать с чистого листа… Ради Чимиты, ради Виолеты… Бедняжка была на волосок от смерти. Но она не могла забыть. Повторяла, что не хочет новой жизни, а хочет только одного: справедливости. Восстановить порядок вещей.
– Что она имела в виду? Что она понимала под восстановлением порядка вещей? – задавая этот вопрос, Элена догадывалась, какой получит ответ.
Дорита молчала. Она перестала плакать и смотрела прямо перед собой. Дождь прекратился, в комнате слышалось только тихое жужжание лампы.
– Месяц назад Виолета ушла. Мы надеялись, что она не вернется… Трудно было прятать ее в подвале. Но через неделю она вернулась. Где была, не сказала. Вообще почти перестала с нами говорить. Однажды ночью я закрыла бар, спустилась в подвал – а она там разговаривает с трупами детей. Несла какую-то чушь: как пойдет с ними на прогулку… Бениньо тогда разозлился, сказал, что надо вызвать гражданскую гвардию, что нам самим с ней не справиться… Но вскоре она снова ушла. Ее опять не было где-то неделю. А потом она вернулась, и я заметила: из морозилки пропало два тела. Я рассердилась и спросила, что она с ними сделала, но Виолета только повторяла, что «восстановила порядок вещей», что «судьба велела ей вернуть все на свои места». Я тогда ничего не поняла, но сейчас…
– Мы обыскали отель, Дорита. Ее здесь нет.
– Она снова ушла незадолго до вашего приезда, до того, как вы начали расспрашивать людей в деревне. Забрала еще двоих детей. Думаю, вы уже поняли, что она сделает…
– Убьет отцов.
– Простите меня. Но разве я могла подумать, что Виолета совершит такое? После всего, что с ней сделали на ферме, я чувствовала вину. Хотела ее защитить…
Элена с Сарате переглянулись. Дорита была полностью раздавлена. За эту дождливую ветреную ночь она, казалось, постарела лет на двадцать. Ее рассказ показался полицейским убедительным; наверное, она приукрасила условия жизни на ферме, но не исключено, что ее визиты и правда были для женщин единственной отдушиной в этом аду. Тюрьмы ей не избежать. По трусости или по неосторожности, она стала сообщницей преступников. Добро и зло слишком тесно переплелись в душе этой женщины. Больше ей не обнять Чимиту. Она не сможет растить ребенка, которого считает сыном.
– Откуда Виолете известно, кто отец каждого ребенка? – спросила Элена.
– Я не знаю. На ферме отцы не появлялись. А список был только у Ригоберто.
Глава 39
От выпитой накануне соль-и-сомбры ее до сих пор мутило. Рейес сдержала рвотный позыв, криво улыбнулась Фабиану, вдохнула и залпом осушила стакан. Она уже поняла, что этот ритуал – святое для ее напарника, его единственное суеверие. Желудок мгновенно скрутило. Только бы не вырвало, думала она, пока они ехали в Колонию-Маркони.
– Эй, так и будешь молчать всю дорогу? И без того тошно по району круги наматывать, так еще ты сидишь, как будто язык проглотила.
– Я, похоже, вчера простудилась. Кажется, у меня температура.
Фабиан положил ей ладонь на лоб.
– Все с тобой нормально, никакой температуры. Это все работа в Отделе. Думаешь, мне первое время не бывало хреново? Но постепенно привыкаешь. Либо привыкаешь, либо это не для тебя…
– Долго ты еще будешь во мне сомневаться?
– Пока не перестанешь загибаться после каждой заварушки.
Рейес избегала взгляда Фабиана. За окном показались первые здания Колонии-Маркони. Наркопритон на улице Ресина, в дверях – сутулый мужчина. Ей сказали, что Дели умерла от передоза, но тогда откуда на мешке кровавое пятно? Фабиан ошибался, полагая, что Рейес плохо от того, чем им пришлось заниматься накануне: везти тело проститутки на пустырь и там его закапывать. Она действительно всю ночь ворочалась, тщетно пытаясь заснуть, но причина беспокойства Рейес заключалась в разговоре с Рентеро. Она не боялась столкновения с высоким начальством и была готова довести расследование до конца, добыть доказательства и выдвинуть официальное обвинение против главы национальной полиции. Но дядя не позволил ей этого сделать и заставил пообещать, что она забудет о своих подозрениях. Почему он так поступил? Вот что не давало ей покоя.
Из всех родственников Рентеро больше всех поддерживал Рейес. Он всегда вызывал у нее восхищение. Он был предан своей работе и сделал блестящую карьеру. Вдохновившись его примером, Рейес и пошла в полицию. Несмотря на занятость, он был рядом, когда она в нем нуждалась, и, не впадая в сентиментальность, заботился о ней. И вот теперь этот человек требовал от нее молчания. Это не укладывалось у Рейес в голове.
– На выходных ни ты, ни я не работаем. Может, съездим куда-нибудь на природу, снимем номер в отеле? – предложил Фабиан, притормозив на улице, где собирались транссексуалы.
– Хм… Куда, например?
– Да все равно. Будем трахаться двое суток напролет, не выходя на улицу.
Рейес не сдержала улыбки:
– Да ты романтик! Тебе это говорили?
К машине подошла проститутка. В очках и юбке-карандаше она вполне могла сойти за кинодиву из пятидесятых.
– Давай выпьем кофе, София. Забирайся к нам, а то холодно. – Грубость Фабиана сменилась теплотой, как всегда, когда он разговаривал с теми, кому в жизни не повезло.
– И правда, я заслужила перерыв. Но лучше поехали ко мне. Меня в таком виде ни в одно кафе не пустят.
Девушка села на заднее сиденье, и Фабиан познакомил их с Рейес. София говорила с бразильским акцентом. Она жаловалась, что вчерашняя гроза распугала всех клиентов.
– Слава богу, есть те, кому с утра пораньше невтерпеж, – заметила она абсолютно серьезно.
Было половина двенадцатого, но София уже успела обслужить пару клиентов: водителям службы доставки захотелось скрасить хмурое утро.
Фабиан припарковался у какого-то склада, и они направились в гости к Софии. Салон ее новенького красного фургона был оборудован для встреч с клиентами: помимо безупречно заправленной постели там был даже телевизор.
– Добро пожаловать в мой мотель. Что будете пить? Кофе? Или пиво? – София наполнила из термоса три чашки. – Кофе хороший, из Бразилии, я его делаю для себя. Сахар вон там.
Несмотря на акцент, София говорила понятно, ей не приходилось прибегать к португальскому из-за плохого словарного запаса. Они с Фабианом, как старые друзья, поболтали о футболе (София болела за «Фламенго», а испанскими клубами не интересовалась), о ее коллеге-транссексуалке (ту положили в больницу из-за проблем с силиконом), о разных мелочах. Наконец Фабиан решил, что реверансов достаточно.
– Давай к делу, детка. Что ты нам расскажешь?
– А что мне за это будет?
Фабиан достал из кармана купюру и призывно помахал ею в воздухе. София схватила деньги и быстро засунула себе в вырез.
– Приходил Дуби, спрашивал про Херардо.
– Дуби? Да что ж старик никак не угомонится!
– Вот и я так подумала.
Рейес помешала горький кофе и поставила чашку на коробку, служившую им столом, чтобы подрагивавшие руки не выдали ее волнения.