Глава 4
– Подведем итоги. Убитый мог быть связан с наркоторговцами, мог быть наркоманом. Труп человека, в котором зашит его ребенок, – конечно же, своего рода послание.
Сарате пытался найти ответ на вопрос: зачем? Что заставило преступника пойти на такое? Они с Эленой шли к «Ладе», и их шаги гулко звучали на бетонной парковке на улице Баркильо. Чтобы понять мотивы преступника, нужно проникнуть в его больное сознание: каждый убийца творит собственную историю, подчиненную его извращенной логике. За время работы в ОКА Сарате пришлось расследовать множество страшных преступлений, и он знал: только расшифровав безумную логику убийцы, можно понять, откуда берется самая страшная жестокость, вплоть до каннибализма. Но пока до этого было далеко: они не установили даже личность погибшего, не говоря уже о матери, из чрева которой вырвали плод. Что толку строить предположения? Смутная тревога, которая преследовала Сарате после дела Санта-Леонор, усилилась, перерастая в настоящее беспокойство.
– Где ключи?
– Вроде положила в маленькое отделение.
Сарате рылся в сумке Элены. Она разговаривала по телефону с Рентеро и предлагала ему встретиться; обстоятельства, связанные с обнаружением трупа на свалке «Медиодия-2», нужно попытаться сохранить в тайне. Внимание журналистов наверняка привлекут жуткие детали; их будут обсуждать в новостях и утренних шоу, что, разумеется, затруднит работу ОКА. Чем меньше станет известно публике, тем больше шансов выйти на след убийцы.
– Да плевать мне, что у тебя встреча с главой полиции… Скажи Гальвесу, что у тебя срочное и важное дело. Нам надо поговорить.
Пока Элена спорила с Рентеро, пытаясь разрушить его светские планы, Сарате поставил сумку на капот машины и начал методично перебирать ее содержимое. Его удивило обилие ненужных вещей, которые Элена каждый день таскала с собой: помимо оружия, наручников и аптечки, где было все, от таблеток для улучшения пищеварения до миорелаксантов, он обнаружил сигареты и косметику, хотя Элена не красилась. Потом достал сложенный вдвое лист бумаги, исчерченный желтым карандашом. Это нельзя было назвать рисунком – просто бессмысленное сочетание линий. Сарате не стал задавать вопросов: и так догадался, кто автор этого произведения и почему оно хранится у Элены в сумке. Когда она подошла к нему, проклиная Рентеро и его отношение к работе, то увидела, что в одной руке Сарате держит ключи от машины, а в другой – заштрихованный листок.
– Еле нашел.
Сарате бросил ей ключи. Элена поймала их на лету.
– Ты ходила к ней, да? Ходила к Малютке? – Сарате помахал листком в воздухе. – Красота!
– Почему ты никогда не называешь ее по имени? Ее зовут Михаэла. И даже если тебе это кажется глупостью, для нее это большой прогресс. Если бы ты сам сходил…
– Нет, Элена. Не обижайся, что я с тобой не хожу. Но эта девочка – не наша головная боль.
Элена опустила взгляд. Как рассказать ему, что она начала оформлять опеку над Михаэлой? Необходимость признания нависала над ней дамокловым мечом.
– Ее отец недавно звонил в больницу. Григоре Николеску, помнишь? Румын-дальнобойщик. Сказал, если Михаэле станет лучше, он приедет и заберет ее.
– И отлично. Он ее отец, и девочка должна жить с ним.
– Ты правда думаешь, что он ее заберет? Да, Михаэле лучше, но она все еще в тяжелом состоянии. Невозможно за несколько месяцев забыть все, что ей пришлось пережить на ферме. Да и вообще… Зов крови, конечно, силен, но не настолько, чтобы взваливать на себя заботу о травмированном ребенке. Если он когда-нибудь и приедет, то ухватится за любой предлог, лишь бы отказаться от нее.
– Ты правда так считаешь? Или тебе хочется в это верить?
– Я хочу, чтобы Михаэле наконец повезло. После всего, что она перенесла, она этого заслуживает.
Сарате хмыкнул. Все хлопоты Элены, связанные с девочкой, он считал безумием, но ссориться не хотел. Отдал Элене сумку и отошел от машины.
– Ты куда? Нам нужно поговорить с Рентеро.
– Не нам, а тебе. Ты же у нас начальница. А я лучше пройдусь по Каньяда-Реаль. Фургон нашли там, вот и поспрашиваю, может, кто видел водителя.
Он даже не оглянулся. Элена сомневалась, что он сказал правду. Он не хуже ее знал, что жителей Каньяды бесполезно просить о содействии. От них не добьешься ничего, кроме пустых отговорок: «Не знаю», «Никого не видел», «Меня там не было»… Сарате просто избегал ее общества. Вот в кого они превращались: в пару, которая не выносит близости и не умеет говорить о том, что важно для обоих.
Проехав улицу Фердинанда IV и оставив позади аляповатое здание Главного общества авторов и издателей, Элена включила радио. Передавали песню Мины Маццини «Небо в комнате», давненько она ее не слышала. Голос Мины и знакомая мелодия перенесли ее в прошлое, на пару минут она снова стала той Эленой, что каждую ночь пропадала в караоке, а потом назначала свидания на парковке. Но сейчас из зеркала заднего вида на нее смотрела другая Элена: морщин вокруг глаз больше, но тьмы во взгляде меньше. Элена знала: частично она обязана этим превращением Михаэле. Она вспомнила, как девочка прижалась теплой щекой к ее ладони и как посмотрела на нее на прощание – пугливым робким взглядом, в котором вот уже несколько недель угадывалась просьба о помощи. Инспектор и сама не заметила, как Михаэла стала центром ее жизни. Но Элене это было по душе: она больше не хотела видеть в зеркале прежнюю версию себя.
В доме в Колонии-де-лос-Картерос Нино Браво пел «Ноэлию», и его голос заполнял всю гостиную. Сарате с банкой пива «Махоу» в руке молча наблюдал за Сальвадором Сантосом. Асенсьон, жена Сантоса, постоянно ставила ему песни. Она рассказала Сарате, что под «Ноэлию» они с мужем станцевали свой первый танец, и теперь она надеялась, что эта мелодия по-прежнему что-то значит для Сальвадора. Надежда была совершенно несбыточной, но Сарате решил не говорить об этом Асенсьон. Сидящий перед ним в коляске мужчина с болезнью Альцгеймера давно утратил способность ходить и разговаривать; скоро он даже не сможет переваривать пищу. И все же Сарате испытывал потребность иногда навещать своего наставника и второго отца. На стенах гостиной висели фотографии, напоминавшие о временах, когда Сальвадор Сантос был для Анхеля спасательным кругом, за который тот хватался в любой трудной ситуации. На выцветших поляроидных снимках Сантос выглядел полным сил и уверенным в себе. На некоторых фотографиях рядом с ним стоял Эухенио Сарате, его старый товарищ. Невыносимо было переводить взгляд со снимков на то, что осталось от Сантоса.
Сарате не поехал в Каньяда-Реаль: он и правда понимал, что в этом нет смысла. Сейчас ему нужно было просто посидеть в тишине рядом с Сантосом и выпить немного, чтобы притушить пламя, которое пылало у него в душе, грозя перекинуться на окружающих. В последнее время Сарате часто испытывал злость, даже ярость, и много думал о насилии. Однако ему не хотелось никого бить – пусть лучше бьют его. Драка в баре, облава, в конце концов, серьезная ссора с Эленой – сгодилось бы что угодно. Он никак не мог выкинуть это странное желание из головы, хоть и понимал, что это опасно, что нужно себя сдерживать. Поэтому и пришел навестить Сантоса.
Анхель рассказал ему, как разобрался с Антоном и Хулио, убийцами Чески. Сначала задавил Антона, владельца фермы ужасов, а потом, после аварии, куском стекла прирезал Хулио. Сальвадор Сантос мог ответить ему лишь молчанием: ни похвалы за то, что убил двух мерзавцев, не заслуживавших жизни, ни упрека за то, что преступил все мыслимые границы.
Сарате перевел взгляд на стену, точнее на фотографию Сальвадора и Эухенио, своего отца. Что сказал бы ему отец? Наверное, стал бы его стыдиться. Может, влепил бы ему пощечину или сдал полиции, чтобы преступник понес законное наказание.
На прощанье Сарате поцеловал Асенсьон. Он не стал возвращаться в ОКА. На автопилоте добрался до района Карабанчель, где работал в начале своей карьеры, зашел в бар «Ла-Реха», расположенный напротив отделения полиции, и взял пиво. Поздоровался с бывшими сослуживцами. Коста здорово располнел и лишился части волос. Смена у него только закончилась; они с Сарате устроились у барной стойки и со смехом стали вспоминать свои первые совместные дела.
Вот бы вернуться в те времена, снова стать тем амбициозным идеалистом! Сарате увидел в захватанном стекле стакана свое искаженное отражение. Неужели теперь это его настоящее лицо? Неужели, покончив с этими чудовищами, он стал одним из них? Может, честнее будет уйти из полиции, уйти от Элены? Перестать причинять другим боль…
Глава 5
– Какой же ты нудный, Ордуньо!
Он звал ее распутницей, она его – занудой. Они заехали к Рейес домой (она жила в одном из самых маленьких старых особнячков в Эль-Висо, но даже о таком никто из ее коллег-полицейских не мог и мечтать), потому что девушка хотела переодеться перед поездкой по центрам по работе с наркозависимыми. Пока Ордуньо с любопытством озирался – если у тебя такая куча денег, на фига тебе работать в полиции? – Рейес сняла зеленое платье с черепами и надела длинную юбку и шелковую рубашку. Спускаясь по лестнице, она на ходу застегивала пуговицы.
– Я думал, ты наденешь джинсы и футболку.
– Жутко нудный, и чем дальше, тем хуже.
Проходя мимо, она провела рукой по его щеке, и на секунду ему показалось, что сейчас она его поцелует. За ней тянулся сладковатый шлейф духов. Ордуньо уже узнавал его.
В Мадриде десять центров по работе с наркозависимыми. Они решили начать с Пуэнте-де-Вальекас, ближайшего к штрафной стоянке, где обнаружили труп. Оба понимали, что географический подход не обязательно принесет успех: ничто не мешало убийце уйти подальше от места, где он похитил свою жертву, – но откуда-то надо было начинать.
Они стояли возле регистратуры. Ордуньо все еще преследовал аромат духов Рейес, а она показывала сотруднице фотографию убитого, сделанную в морге. Узнать его на снимке было непросто: смерть исказила черты, стерла с лица живость и улыбку. Им не повезло ни в Пуэнте-де-Вальекас, ни в Канильехас, ни в Аргансуэле. Соцработники, взглянув на фотографию – на лицо, искаженное гримасой боли, и открытые глаза, в которых застыло невообразимое страдание, – отрицательно качали головой.