– Постарайтесь вспомнить. Наверняка он хоть что-то говорил о том, чем занимается.
– Нет, клянусь вам. Он обещал, что это ненадолго. Сказал, на шесть месяцев. Но шесть месяцев превратились в год, потом в два. На третий год он перестал приезжать ко мне каждый месяц. Говорил, что ситуация осложнилась и ездить в Сарагосу опасно. Но я догадывалась, что дело не только в этом. Он изменился, стал другим человеком. Просто больше не хотел меня видеть.
– Как вы думаете, он мог принимать наркотики?
– Он сильно похудел, не следил за собой, но говорил, что это для маскировки.
Не первый раз полицейского, работающего под прикрытием, губило новое окружение. Чтобы не выделяться, он начинает употреблять наркотики. Как все люди с зависимостью, считает, что контролирует ситуацию, и сам не замечает, как превращается в наркомана.
– Я тоже от него отдалилась, – внезапно добавила Сесилия. – Так что виноват не только он. Я не могла бесконечно ждать, когда он вернется и мы заживем как раньше. Я не собиралась хоронить себя. У меня была пара романов, ничего серьезного… Иногда мне кажется, что мы оба хотели развода, но ни один из нас не осмеливался сказать об этом.
– Когда он был здесь в последний раз?
– В конце июля. Переночевал одну ночь.
– Соседка утверждает, что видела его здесь около месяца назад. – Элена сверилась с записями Ордуньо.
– Около месяца? Наверное, я тогда уезжала в Уэску… К родным. У отца был день рождения. Как он умер?
Элене хотелось избежать этой темы, но она понимала, что это невозможно. И все же она пыталась отсрочить рассказ об обстоятельствах гибели Гильермо: узнав подробности, Сесилия точно потеряет способность мыслить ясно.
– Вы были недавно беременны? Понимаю, это странный вопрос.
Сесилия покачала головой. А потом сказала, что они задумывались о ребенке как раз перед тем, как Гильермо внедрили в преступную сеть.
– Но мы решили, что это неразумно, раз Гилье не сможет быть рядом и видеть, как растет ребенок. Лучше подождать. – Взгляд Сесилии блуждал по комнате, останавливаясь на вещах, которыми она раньше пользовалась вместе с мужем. – Чуть больше года назад он в очередной раз приехал. Его было не узнать. Мы словно вернулись во времена нашего знакомства. Он снова заговорил о ребенке. Возможно, верил, что его миссия близится к концу. Я сказала нет. Заявила, что, если он правда хочет ребенка, то должен бросить эту работу. Полиция отнимала у него жизнь. Нельзя же так! После этого у нас окончательно все разладилось. Может, если бы я согласилась…
Такие мысли неизбежны, Элена знала это. Сесилии в ближайшие дни предстояло пройти через ад, без конца мучая себя вопросом: «Что, если бы я поступила не так, а иначе?» Рассказывая о смерти Гильермо, инспектор старалась излагать сухие факты: полиция подозревает, что ему дали какое-то вещество, затем похитили, рассекли брюшную полость, извлекли часть органов, в образовавшуюся дыру поместили плод и кое-как зашили. Биологическим отцом ребенка был Гильермо.
Выслушав эти чудовищные подробности, Сесилия застыла. Она словно перенеслась в другую реальность, где бессильно наблюдала за кровавым убийством. Вся ее досада на Гильермо, который ставил работу выше семьи, испарилась. Даже то обстоятельство, что другая женщина ждала ребенка от ее мужа, не смягчило боль, вызванную его трагической гибелью.
Элена попыталась вывести ее из оцепенения:
– А вы не подозревали, что у Гильермо могли быть другие отношения? Он упоминал какую-нибудь женщину?
Сесилия помотала головой, не в состоянии выдавить из себя ни слова. Кем был Гильермо? Кем был парень, в которого она влюбилась после веселой ночи в барах Сарагосы и с которым была так счастлива в Новом Орлеане? Сейчас воспоминание о той поездке причиняло ей боль. В кого превратила Гильермо работа? За что его убили, да еще таким зверским способом?
Вечером они возвращались в Мадрид. Элена сидела за рулем, Сарате рядом. Он отправил Рентеро полученные данные с просьбой выяснить, что за задание выполнял Гильермо Эскартин. Комиссар точно сделает все возможное, ведь убитый был их коллегой.
Сарате попросил высадить его на Баркильо: он хотел зайти в офис, узнать, что удалось выяснить Марьяхо и Буэндиа. Его не покидала уверенность в том, что миссия Гильермо Эскартина в Мадриде как-то связана с Бирамом, этим сенегальцем, которого Элена столь любезно пообещала оставить в покое. Элена полагала, что Сарате прав, но рассудила, что лучше не блуждать вслепую, а дождаться новостей от Рентеро. Сарате решил с ней не спорить.
На прощание он холодно поцеловал ее. Оставив машину на парковке, Элена вошла в бар «Рефра». Посетители хохотали над шуткой Хуанито. Тот рассказывал о своем сыне, который заявил, что, если Испания будет играть против Румынии, он будет болеть за Испанию.
– Это как удар ножом в сердце! Хоть он и родился в Мадриде!
Клиенты смеялись над его преувеличенным отчаянием. Элена подождала, пока официант завершит свой рассказ. Готовить ей не хотелось, и она решила поужинать в баре. Среди бутылок на полках она с удивлением заметила свою граппу.
– Хотите рюмку? За счет заведения. – Хуанито угадал ход ее мыслей. – А то испортится, и придется пустить ее на карахильо[2]: кроме вас, ее никто не берет.
– Я тоже больше не беру; ты же знаешь, я бросила пить. Но с карахильо не спеши: граппа не портится. Лучше прибереги ее на черный день, когда-нибудь пригодится. Может, даже тебе самому, когда сын попросит майку с испанским флагом.
Элена попыталась изобразить улыбку, но вышла гримаса. Ей не удалось скрыть поселившуюся в сердце печаль.
Глава 11
Ордуньо и Рейес встретились у входа в отель «Веллингтон» на улице Веласкеса. Вернувшись из Сарагосы, они расстались на час, чтобы принять душ и переодеться перед торжественным ужином по случаю ухода на пенсию комиссара Асенсио. Доставая из шкафа костюм, который он в последний раз надевал уже очень давно, на свадьбу однокурсника, и всерьез опасаясь, что больше в него не влезет, Ордуньо недоумевал, как так вышло, что Рейес против воли заставила его пойти на это мероприятие. Сама Рейес явилась в смокинге, надетом, похоже, прямо на голое тело. В глубоком вырезе сверкали и переливались блестки.
Ордуньо еще не успел оглядеть великолепный зал, а Рейес уже схватила с подноса два бокала белого вина – официанты лавировали между пожилыми мужчинами, одетыми с небрежной элегантностью; некоторые, в том числе и сам Асенсио, пришли в парадной форме.
– Пошли, познакомлю тебя с тетей Вероникой.
Тетя оказалась дамой лет семидесяти в черном платье на бретельках, украшенном стразами; в таком наряде вполне могла бы щеголять актриса из мюзикла «Чикаго». Она как раз прощалась с говорливым старичком, который явно намеревался поведать ей всю свою жизнь.
– Это моя тетя Вероника, троюродная сестра комиссара Рентеро. А это Родриго, но мы зовем его по фамилии – Ордуньо. Сейчас он нарастил жирок, но раньше служил в спецназе.
– И даже сейчас он весьма недурен собой. – Вероника игриво потрепала Ордуньо по щеке и забрала у него бокал. – Не возражаешь? Местные официанты не очень-то жалуют старух. Вы мои спасители. Мигель и в тридцать был тот еще брюзга, а сейчас, в семьдесят… Вы знаете Асенсио?
– Только понаслышке.
– Старая школа. В конце восьмидесятых он несколько лет был моим начальником. Ох и натерпелась я от него! Ну как же, отнимаю работу у мужчин. Правда, потом я к нему прониклась. Он свято соблюдал правила, а тогда это была редкость… В общем, вы понимаете.
– Вероника была одной из первых женщин в полиции. Где ты работала с Асенсио?
– Меня направили в отдел, похожий на тот, что сейчас занимается борьбой с киберпреступлениями. Думаю, просто не знали, куда меня деть. Интернета тогда не было, но мошенников хватало, и они проворачивали аферы с кредитками. Там я познакомилась с Марьяхо. Тогда она была совсем девчонка, а теперь вон работает с вами в ОКА…
– Тсс, Вероника, – ласково шепнула Рейес. – Никто не должен знать, кто работает в ОКА.
– Да брось! Тут, во-первых, все полицейские, а во-вторых, старички. И вина столько, что завтра никто из них не вспомнит, где вчера пил.
«Да и ты тоже», – подумала Рейес. Вероника после нескольких бокалов могла разойтись не на шутку. Но сейчас она вдруг умолкла – так же неожиданно, как только что разговорилась, поставила на стол пустой бокал и опустилась на стул. Если бы не открытые глаза, Ордуньо решил бы, что она уснула. Рейес предложила тост:
– За Гильермо Эскартина! Мы найдем сволочь, которая так издевалась над ним!
Ордуньо собирался поднять бокал, когда к ним подошел Рентеро, одетый, как обычно, с иголочки. Его спутник не нуждался в представлении: это был глава национальной полиции. И все же комиссар счел нужным пояснить, как будто Рейес с Ордуньо не видели этого человека миллион раз по телевизору:
– Мой друг Аурелио Гальвес.
Высокий сутулый мужчина с крючковатым носом и маленькими глазками протянул руку Ордуньо и приветливо улыбнулся Рейес.
– Значит, ты и есть та самая племянница, которая поступила на службу в полицию?
– Да. Ничего лучше не придумала, чтобы насолить семье.
– Работать в полиции – честь, девочка. И нам нужны женщины. Сейчас у нас все еще подавляющее большинство мужчин, но это должно измениться.
– По статистике, раскрываемость дел растет, – заметил Ордуньо. – Может, причина как раз в том, что в полиции стало больше женщин?
– Интересная теория. Как, вы сказали, вас зовут? Ордуньо? Хм, любопытно. Правда, Рентеро?
Ордуньо не понял, то ли Гальвес смеется над ним, то ли ему льстит.
– Рад познакомиться, Рейес. – Шеф полиции с улыбкой кивнул ей. – Если что-то понадобится, обращайся, не стесняйся. Я все улажу куда быстрее, чем твой дядюшка. – Гальвес усмехнулся, похлопал Рентеро по плечу, взял с подноса бокал белого вина и вместе с другом растворился в толпе.