Травматологи часто описывают раздробленную таким образом голову как «мешок с орехами» – когда все обломки костей двигаются по отношению друг к другу и складывается ощущение, что это действительно мешок с орехами.
Распространение переломов позволяет объяснить носовое кровотечение, потому что кости, образующие пазухи носа, также участвуют в формировании основания черепа. Характер переломов также объясняет повреждения кожи головы в нескольких местах «изнутри» на расстоянии от места удара.
Травмы такого рода очень быстро приводят к смерти. Другими словами, совокупность подобных повреждений полностью совместима с падением тела короля Альберта I с высокого скалистого утеса на один из скалистых выступов, присутствующих в расселине.
Можно ли предложить другую гипотезу? Ни один документ не позволяет нам сделать это на полном основании. И все же от сомнений вряд ли можно избавиться, потому что, если повреждения «совместимы с падением», вовсе не обязательно это соответствует действительности. Только вскрытие позволило бы развеять последние сомнения. Но это уже совсем другая история.
Он болел гастроэнтеритом
Утро дежурства – это обычное утро, как всегда, но с небольшим нюансом: есть надежда и иногда даже предчувствие чего-нибудь интересного. Тот день не стал исключением.
– Доктор, вы не могли бы приехать посмотреть ребенка? Он умер при очень странных обстоятельствах.
Смерть ребенка всегда предполагает приезд судмедэксперта. За исключением случаев, когда ребенок умирает в больнице.
– Приехал врач, и смерть вызвала у него подозрения. Тогда родители вызвали другого врача, и тот сказал, что смерть наступила по естественным причинам. Мне бы хотелось, чтобы вы развеяли наши сомнения.
Дежурного врача-терапевта вызвала мать ребенка. Утром в саду она обнаружила его мертвым. По ее словам, он болел гастроэнтеритом. Такой диагноз поставил другой врач, которого она вызывала накануне из-за плохого самочувствия ребенка. Тот врач назначил лечение. Но утром дежурного врача не убедили объяснения матери, и он выписал свидетельство о смерти с упоминанием подозрительного характера обстоятельств. Такое свидетельство препятствует организации похорон: необходимо разрешение полиции и судебных органов.
Позже в день своего дежурства врач, констатировав смерть, несколько раз проходит мимо дома, который находится на очень оживленной улице в центре деревни, но не видит машины полиции. Обеспокоившись, он звонит в полицию сам и попадает на дежурного офицера. Тот очень удивляется звонку врача, потому что ему никто не звонил по поводу умершего ребенка. «Я отправляю патрульных», – отвечает он врачу.
И действительно, по адресу, указанному врачом, выезжает полицейский патруль. А родители уже озабочены поиском подходящего похоронного бюро для организации похорон своего ребенка. Приезд полицейских явно застает их врасплох.
– Мадам, сегодня утром к вам заезжал врач. Он выписал свидетельство о смерти вашего ребенка, которая показалась ему подозрительной.
– Все в порядке, вот свидетельство.
И правда, в этом свидетельстве указано, что смерть наступила «по естественным причинам». В таком случае необходимости в приезде полиции нет. Полицейский в недоумении звонит в центральную диспетчерскую. К счастью, диспетчер записала фамилию звонившего врача – это не тот, кто выписал свидетельство, предъявленное матерью. Получается, что после первого врача приходил еще один.
– Мадам, где находится свидетельство, выписанное первым врачом?
– Но к нам приходил только один врач, вы ошибаетесь.
– Приходил и другой врач, он позвонил нам. Его удивило то, что мы к вам еще не приехали. Так где это свидетельство?
Столкнувшись с отказом матери отвечать на вопросы, полицейский звонит дежурному судье, и тот принимает решение направить судмедэксперта. Когда об этом узнают родители, они меняются в лице: их планы рушатся на глазах.
Когда я приезжаю, родители уже дают признательные показания. Полицейские ведут меня к телу малыша. Кажется, что Кевин заснул. Он очень бледен. Его бледность выглядит еще сильнее из-за белой пижамы. Я раздеваю его, снимаю подгузник, на котором остались следы каловых масс тоже белого цвета. Я быстро понимаю, что это молоко, которое прошло через пищеварительный тракт, так и не усвоившись – организм впитал только воду. Кевину около двух лет, и он ужасно худ. По всей видимости, его организм обезвожен и истощен из-за плохого питания.
В ходе обыска полицейские находят первое свидетельство о смерти, которое родители разорвали и выбросили в мусор. Они предпочли оставить документ, выписанный вторым врачом как более подходящий и вызывающий доверие.
Вскрытие подтверждает мои предположения: Кевин умер от обезвоживания и плохого питания. Судя по всему, так продолжалось довольно долго, так как я смог констатировать практически полное отсутствие подкожно-жировой клетчатки, в то время как дети в этом возрасте всегда обладают внушительными жировыми запасами. Кевин же был полностью их лишен. Весь пищеварительный тракт оказался заполнен молоком, точно так же как подгузник, – неусвоенным молоком… Очевидно, что он не болел никаким гастроэнтеритом. В ходе расследования было установлено, что, вопреки заверениям родителей, ребенка не видел ни один врач. Если кратко, то родители просто уморили его.
Мать не хотела этого ребенка: она считала, что он станет для нее слишком тяжелой обузой: у нее уже было несколько детей.
Через несколько лет после этой истории, во время конференции по жестокому обращению с детьми, я показываю диапозитивы с различными случаями, включая этот. Изображения вызывают у присутствующих сильные эмоции. Мне задают много вопросов. На самом деле, несмотря на все меры для выявления подобных случаев и адресную помощь родителям, оказавшимся в сложной жизненной ситуации, повторения подобных трагедий избежать крайне сложно.
Один из участников конференции теряет сознание от увиденных ужасов прямо в конференц-зале. Я уже привык, что на моих конференциях или лекциях люди падают в обморок. Это происходит очень часто, и я уже не переживаю по таким поводам. Обмороки неотъемлемы, особенно для присяжных заседателей или даже самих подсудимых. Некоторые теряют сознание при каждой удобной возможности, например, когда я рассказываю перед судом присяжных о результатах вскрытия. Мне вспоминается одна из таких участниц суда, потерявшая сознание. Когда я приводил ее в чувства, оказывая ей первую медицинскую помощь, она немного приоткрыла глаза, увидела меня и воскликнула: «Это опять вы?! Но я же еще не умерла!» – что вызвало всеобщий хохот в зале суда.
В зале для вскрытий всегда царит приятная дружеская атмосфера.
Мы часто улыбаемся друг другу и иногда даже шутим. Это ни в коем случае нельзя воспринимать как признак неуважения к покойному – лишь как часть нашей работы. Нам удается забыть о том, что лежащий на столе для вскрытия совсем недавно был живым человеком. Эта мысль даже требует некоторого усилия, ведь мы его не знали при жизни. Трупы, которые я вскрываю, обезличены для меня, и это большая удача, потому что иначе я бы просто не смог работать.
Вот поэтому я предпочитаю встречаться с родственниками уже после того, как исследовал тело. Я не стремлюсь встречать их, но если они об этом просят и если судья дает соответствующее разрешение, то всегда соглашаюсь. Некоторым людям необходимо знать, что произошло, как умер их родственник, страдал ли он, можно ли было что-нибудь сделать, чтобы избежать смерти, и так далее. Вопросов иногда бывает много, и я всегда говорю только правду, ничего не скрывая. Никогда нельзя лгать: родственники имеют право знать правду. Более того, ни в коем случае нельзя предавать их доверие. Как бы то ни было, самым эффективным способом избавить их от страданий является предоставление возможности принять смерть их близких, и немаловажную роль в этом принятии играет знание.
Самое тяжелое – это смерть детей. Привыкнуть к ней невозможно, даже когда за плечами 30-летний професиональный опыт. На подобных вскрытиях никогда не присутствует много людей, и тогда немногочисленным присутствующим уже не до смеха. Обычные шутки не проходят, и в зале для вскрытий атмосфера становится по-настоящему тягостной. К счастью, такое случается редко, и эти воспоминания хочется изгнать из памяти навсегда.
Не переживайте, я сплю отлично, и никогда ни один из «моих покойников» не потревожил меня ночью и не омрачил мою радость жизни. Судмедэксперты часто отличаются большим жизнелюбием, и я не являюсь исключением. Но, как и в любой профессии, есть моменты, которые не нравятся, и вскрытия детей как раз относятся к их числу.
В другом деле со смертью – это дело Полины – президент суда приглашает меня выступить перед присяжными. Я уже выступал двумя днями ранее, но подсудимый изменил показания. Я быстро надеваю костюм и галстук и мчусь в суд. У меня в кабинете всегда есть наготове костюм, чтобы я мог переодеться в случае срочной необходимости. Я считаю неприличным выступать перед судом присяжных в джинсах и кроссовках, как все чаще делают наши эксперты, и не позволяю себе этого.
Мне нравится выступать перед судом присяжных и объяснять максимально простыми словами, как умерла жертва.
Я пытаюсь сделать доступными для понимания сложные понятия из области физиопатологии человека. Я объясняю присяжным так, как делаю это своим студентам, когда читаю лекции по судебной медицине и криминологии. Очень важно, чтобы присяжные хорошо понимали физиопатологические механизмы, обусловившие смерть жертвы, так как именно моим слушателям придется судить обвиняемого. Они будут принимать решение о будущем человека, а это огромная ответственность. И поэтому нужно, чтобы они решали со знанием дела, отлично разбираясь во всех, порой непростых, нюансах.
Суд присяжных стал для меня своего рода игрой, где я регулярно исполняю одну и ту же роль. Впервые я выступал перед ним в 27 лет, и от страха у меня дрожали коленки. Следует сказать, что, когда ты находишься в центре внимания перед присяжными и они смотрят на тебя, не отрывая глаз, это производит очень сильное впечатление. Тем не менее с течением времени и после более 200 таких выступлений я привык к своей роли, и теперь я хожу в суд безо всякого стресса и даже с удовольствием. Сейчас я лично знаю всех основных участников процесса: судей, прокурора и адвокатов. За 30 лет некоторые стали моими друзьями, я с ними обедаю или ужинаю и даже езжу в отпуск. Но во время процесса в суде друзей нет – есть только профессионалы, и я знаю, что щадить там меня никто не будет. Это игра, и мы принимаем ее правила.