Вскоре обнаруживаем предплечье, потом еще одно. Мы продолжаем поиски, ведь где-то должно быть туловище. Но, обыскав всю реку, мы так ничего и не находим. Приходится признать очевидное: нет ни тела, ни других его частей. Я обращаюсь к полицейским с просьбой внимательно осматривать реку несколько раз в день, потому что, если тело все еще там, оно обязательно всплывет. Если только этому не мешает посторонний предмет. Ну или тело может оказаться зажатым, например, между баржей и берегом. Я также прошу работников на мостовой плотине, где почти всегда находят утопленников, быть особенно внимательными. После чего возвращаюсь на работу, не дав никаких комментариев журналистам, которые, как и предполагалось, уже приехали на место и даже успели сделать несколько фотографий, когда я с полицейского катера доставал из реки предплечье. Теперь я иду по улице с частями тела в сумке и звоню дежурному судье, которого еще никто пока не поставил в известность. По правде говоря, все были так погружены в работу, что это никому не пришло в голову. Как и ожидалось, судья отдает мне распоряжение исследовать части тела и направляет ко мне сотрудников криминалистической лаборатории и следователей уголовной полиции.
Итак, у меня четыре фрагмента трупа, которые по логике должны принадлежать одному и тому же человеку, но никогда нельзя знать наверняка. Поэтому я всегда отправляю биоматериал на ДНК-экспертизу, чтобы убедиться в этом и узнать генетический профиль. С начала использования ДНК в криминалистике в 1990-х метод очень усовершенствовался. Сейчас по ДНК можно узнать, помимо пола (это уже далеко не новшество), цвет волос, кожи, этническое происхождение, склонность к облысению или веснушкам и так далее. В Бельгии в рамках криминалистической идентификации разрешается определять только пол и устанавливать генетический профиль, а во Франции получение и всей остальной информации абсолютно законно. Бельгия отказывается от этого под надуманными предлогами неразглашения персональных данных. Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, что покойнику плевать на разглашение его персональных данных – они ему уже ни к чему. Впрочем, за исключением отдельных случаев вроде того, о котором расскажу дальше.
Я изучаю каждую найденную часть, то есть две верхние конечности, которые отрезаны на уровне середины предплечья, и две нижние конечности, отрезанные на уровне середины бедра. У меня есть два сегмента левых конечностей и два сегмента правых. Фрагменты рук не отличаются ни размером, ни внешним видом, как и фрагменты ног. Ничто не говорит мне о том, что части могли принадлежать разным людям. Они все лишены растительности, но с учетом того, что гниение уже сделало свое дело, я не могу сделать однозначный вывод. В ходе разложения верхний слой кожи исчезает, а вместе с ним – и все его составляющие: ногти, волосы, ресницы и брови. Мне иногда доводилось лишь провести рукой по голове разлагающегося тела, и волосы оставались у меня в руке: они отслаивались вместе с эпидермисом из-за разложения. Другими словами, отсутствие растительности вовсе не означает, что у покойного ее не было или это обязательно женщина.
Зато все еще сохранились ногти, но они еле держатся – чтобы они отошли от кожи, больших усилий не требуется. Они чистые, ухоженные, и на них еще есть следы красного лака, на их поверхности нет никаких травматических повреждений, если только не принимать во внимание, что из-за разложения могли исчезнуть некоторые мелкие и поверхностные раны. Проводится вскрытие каждой конечности, которое не дает никакой новой информации, кроме уже полученной в ходе внешнего осмотра. То есть повреждения отсутствуют.
В судебной медицине отсутствие повреждений – это указание на то, что нет и травм.
Для нас отсутствие не является недостатком – это определенная информация.
Проходит еще несколько дней, и меня вызывают по поводу трупа, обнаруженного в поле за стогом сена. Когда я приезжаю на место, полицейские уже обозначили его двумя дорожными сигнальными конусами, поскольку труп не виден со стороны дороги. Что касается самого стога, то это спрессованный с помощью комбайна и перевязанный тюк. Все поле в этих тюках, потому что фермер только что собрал урожай. Теперь, при виде многочисленных тюков, я лучше понимаю, почему полицейским понадобилось обозначать нужный – эти тюки легко перепутать. Я приезжаю первым, еще до сотрудников криминалистической лаборатории и следователей уголовной полиции. Меня встречают местные полицейские и ведут к трупу.
Он находится прямо за тюком сена. Я не подхожу близко, так как эксперту-криминалисту надо будет собрать следы и улики. Тем не менее я уже вижу, что там лежит туловище женщины без верхних конечностей от середины предплечий и нижних конечностей начиная с уровня бедер. Возможно, это продолжение пазла, части которого уже хранятся в холодильных камерах морга Института. Продолжение, но не окончание, так как по-прежнему не хватает головы. На место обнаружения трупа уже приехал и приступил к работе эксперт-криминалист. Тем временем я возвращаюсь к полицейским.
– Фермера допросили? Вы уже знаете, когда он собирал сено на комбайне?
– Да, знаем. Он и обнаружил труп. Он сказал, что это было пять дней назад. Он приехал сюда на тракторе для погрузки тюков и увидел множество птиц – это были вороны, – слетевшихся к одному из стогов. Вот так он и обнаружил труп. Птицы уже начали его клевать.
Следовательно, пять дней назад трупа еще здесь не было. В противном случае он попал бы в комбайн и его состояние было бы намного хуже.
Ожидая, пока эксперт-криминалист закончит работу, я звоню главному следователю, занимающемуся фрагментами тела, которые были найдены в реке Мёз, и говорю, что обнаружена, видимо, еще одна часть пазла. С санкции прокурора он приезжает со своей командой. Так что людей собирается много. Работа эксперта-криминалиста на месте обнаружения трупа продвигается: он уже собрал все стикеры с передней стороны тела и перешел к задней.
Я пользуюсь ожиданием, чтобы позвонить в лабораторию, занимающуюся ДНК-экспертизой. Мне сообщают, что четыре первых фрагмента тела принадлежат одному и тому же человеку, и это женщина. Я предупреждаю, что пришлю новый образец ДНК, который нужно будет сравнить с предыдущими, и что это, скорее всего, новые детали прежнего пазла. Сотрудник лаборатории добавляет, что женщина идентифицирована – это Милен. Образец ее ДНК, полученный из волос, которые оставались на расческе, был добавлен в базу данных в рамках мероприятий, связанных с исчезновением девушки. Так и удалось идентифицировать исчезнувшую.
На место обнаружения трупа приезжают следователи, прокурор и судья. Все они прекрасно отдают себе отчет в том, что, вероятно, это продолжение дела о расчлененной женщине. Поэтому расследование поручается той же команде, которую по понятным причинам шутливо называют «пазл-команда». Другие специалисты разъезжаются по своим делам. Такие названия даются не редко. Была «команда Кулс» – по имени бельгийского министра по социальным проблемам Андре Кулса, убитого в 1991 году. А еще расследовалось дело «Коэффициент интеллекта, равный нулю» об убийстве в среде конченых алкоголиков, мозги которых были до такой степени разжижены алкоголем, что такая количественная оценка уровня интеллекта имела строго математический, а не риторический характер.
Эксперт-криминалист закончил свою работу, и теперь я начинаю внешний осмотр трупа. Это голое тело женщины, и на этот раз для идентификации пола мне не понадобится ДНК-экспертиза. У трупа не хватает уже описанных мной конечностей, а также головы. По-видимому, преступник сделал все, чтобы тело осталось неопознанным. Он отрезал голову, потому что лицо и зубы могли бы использоваться для идентификации. Другим средством идентификации личности являются отпечатки пальцев рук. С учетом этих моментов я никак не могу понять, зачем отрезать ноги, ведь они ничего не дают в плане идентификации. Хотя нижние конечности тоже могут оставлять отпечатки пальцев, как и пальцы рук, мы практически никогда этим не пользуемся – только в том случае, если на месте происшествия остались отпечатки ног. К тому же мало кто знает про отпечатки пальцев ног. Нужно быть подкованным в криминологии, чтобы иметь об этом представление. Я сомневаюсь, что обычные преступники обладали бы такими познаниями в этой области.
Тело находится в состоянии разложения. Об этом говорит отсутствие эпидермиса и зеленый цвет кожи (так называемая трупная зелень). Я собираю присутствующих насекомых: куколок нет, зато есть несколько личинок, их я передам в энтомологическую лабораторию. Отсутствие куколок указывает мне на то, что тело оказалось здесь уже после смерти, а разлагаться начало в другом месте и его переместили сюда всего лишь несколько часов назад. Все дело в том, что насекомые откладывают яйца на трупах, сменяя друг друга, и я должен был бы обнаружить личинки более поздних типов, а также куколки, поскольку на основании своего опыта и признаков разложения, могу предположить, что смерть наступила уже больше недели назад.
На трупе также видны повреждения, сделанные колюще-режущим инструментом, которые надо будет исследовать во время вскрытия. Еще есть повреждения от клювов птиц, но их оказалось меньше, чем я ожидал. Это дополнительное доказательство того, что труп находится здесь сравнительно недавно – максимум несколько часов.
Сотрудники похоронного бюро перевозят останки Милены в зал для вскрытий, и работа начинается. Еще до получения результатов ДНК-экспертизы я достаю остальные части пазла. Края разрезов идеально совпадают – это фрагменты тела одного человека. Почти нет никаких сомнений в том, что голову также выбросили в реку Мёз, но она не всплывет, потому что весит гораздо больше других частей тела и газы разложения просто не смогут поднять ее наверх. Находящиеся в воде тела, даже если они быстро ушли на дно, в конечном счете всплывают на поверхность. Время, которое для этого необходимо, зависит от температуры воды, из-за скопления газов, например, в плевральной полости. В голове нет достаточно большой полости для скопления газов, и в результате она так и останется лежать на дне. Что касается поисков головы в реке Мёз, то проще найти иголку… в стоге сена.