— Нет, я современных мыльных сериалов не смотрю.
— В чем же причина, товарищ генерал?
— Да все просто. Вы самый приличный человек из всей окружающей нас публики. А я изучил ее, уж поверьте… Циники, подлецы или зажравшиеся идиоты. В том числе, и в «Бурводстрое»… И я выбрал вас, чтоб счастливыми были не только глаза.
— Спасибо за комплименты…
— А это не комплименты. Совершенно трезвая оценка личностных и деловых качеств. Вы — человек старого, нынче не модного, воспитания. А я консерватор. Заметили, мы с вами похожи: оба честно служили, оба стремились достичь совершенства в своей области, и обоих нас потом вышвырнули Я все-таки генерал, а вам должно быть обиднее — оказаться на улице майором. С полковничьей-то должности! А те, кто служил с вами, сделали карьеру. Муровитин — генерал, Сиплов и Стяжкин — полковники, в генштабе сидят. Все трое — моложе вас и были в вашем подчинении! Вам не надоело ходить в бессребрениках?
— Надоело, — честно признался Самохин.
— И нищета достала?
— Еще как! Говорю же, недавно была мысль постоять с шапкой. Где-нибудь в переходе…
— Мне тоже все это обрыдло. — Хлопец налил виски, выпил, перетерпел отвращение. — А больше всего одиночество… Генеральская жизнь в КГБ, да и в ФСБ тоже… это вечное мучительное одиночество. Перед глазами узкий крут одних и тех же людей, одни и те же разговоры, шутки, анекдоты. Дома жена, беспутная дочь, и больше ни одной живой души. И тоже одни и те же слова, проблемы, шутки… Думал, на гражданке все изменится, появятся новые знакомства, другие лица — нет. В «Бурводстрое» опять те же физиономии, и все похожи на Баринова. А еще и командир — баба, молодящаяся дура… У меня никогда не было друзей, только сослуживцы. В детстве хотел брата, но вырос с тремя младшими сестрами. Сына хотел родить — получилась дочь… Вы не хотите вырваться из этого крута?
— Как-то не задумывался… — Столь редкостная откровенность генерала даже подкупала. — А потом, я не испытываю ни замкнутых кругов, ни одиночества…
— Перестаньте! Это потому, что вам еще не пятьдесят девять.
— Меня смущает другое…
— Что?
— Неожиданное предложение.
— Объясняю. Дело с жемчугом совершенно чистое, нет никакого криминала. Неужели думаете, я самоубийца и ничего не проверил?
— Я так не думаю…
Хлопец зачерпнул горсть жемчуга.
— Это никому не принадлежит. Реставратора Сумарокова Федора Кирилловича на этом свете больше не существует.
— Куда же он делся?
— Умер полтора года назад и похоронен на монастырском кладбище Полого Яра. Его паспорт не сдали после смерти, и вот теперь по нему неустановленный… пожилой гражданин заключил договор с камнерезом Власовым. Можете посмотреть, даже фотография не переклеена.
Фаворит достал из папки копию паспорта, справку о смерти и ксероксный отпечаток фотографии, где седобородый, аскетичный старец лежал в гробу, окруженном такими же заморенными дедушками и бабушками. И снимок скромной могилы под крестом с табличкой, на которой хорошо читалось имя захороненного, дата рождения и смерти.
— Вокруг стоят бывшие работники реставрационных мастерских, — пояснил генерал. — Пока еще живы. Можно побеседовать…
— А если объявится хозяин? Неустановленный гражданин? И потребует вернуть жемчуг. Или добытый из него песок.
— Поэтому в России нам делать нечего. Чем скорее выедем, тем лучше.
— Заманчиво. — Самохин оттягивал время, чтобы осмыслить положение. — Как же «Бурводстрой»?
— Вам что, приятно смотреть на Баринова? Или на Принцессу?.. Уверяю вас, остальные одиннадцать сотрудников такие же. В общем, все дети Скрябинской.
— Кстати, она ведь знает о жемчуге. Приезжала сюда…
— И что? Чем она помешает?
— Не знаю…
— Скрябинская получит свою скромную долю. На подтяжки. И будет молчать как рыба.
— А если она вместе с Липовым мечтает не о деньгах, а об эликсире, который получают из жемчуга?
— Да будет вам! Принцесса сама уже чокнулась на новых технологиях и адмирала с ума свела. Он уже неадекватен и сидит в совбезе последние денечки.
У генерала, как и положено, на все был ответ, но информацией он не владел, по крайней мере не знал, что Самохин был у Липового и получил особое поручение.
— У меня есть время подумать?
— Меньше сорока минут…
— Погодите, а граница, таможня? С таким-то багажом…
— Нас встретит ваш брат. И проводит.
— Мой брат?
— Войтекунас, Роман Римасович…
— Меня как-то не очень прельщает жизнь в Литве…
— Кто вам сказал, что жить придется в Прибалтике? Весь Евросоюз открыт…
— А, ну да… — боль вспучила желудок, словно раскаленная лава растеклась по животу. — Товарищ генерал, а жемчуг вы хотите продать?
— Разумеется… Нет, горсточку можете оставить себе, на бусы для возлюбленной. Может быть, ответит взаимностью.
— Деньги на троих?
— На двоих.
— Но в компании еще камнерез…
— Власов не пройдет литовскую таможню. У него найдут около трех десятков перлов…
От его спокойной жесткости ознобило спину: не исключено, и у Самохина тоже что-нибудь найдут, а генерал с коробкой — пройдет. Таким образом все, кто станет разыскивать исчезнувший жемчуг, пойдут по ложному следу…
— Что будет означать мой отказ?
— Только то, что вы и в самом деле будете стоять с протянутой рукой. Где-нибудь в переходе.
— Последнее время мне что-то сильно везет. — Похвастался Самохин. — Не знаю, что и делать. Представляете, я опоздал на самолет, который потом взорвали террористы.
— Когда? — Несколько оторопел генерал. — О чем это вы?
— Да на днях тут… И вот новая удача!
— Такое случается лишь раз в жизни, Сергей Николаевич. Прошу оценить момент. Не отказывайтесь от своего счастья.
— Я его оценил… А если на границе и у меня окажется… пара таких яиц?
— Вы знаете мое отношение к вам, Сергей Николаевич, — обиделся Хлопец. — Да если бы я задумал сбросить вас на таможне, зачем мне сидеть здесь с коробкой, ждать вас и рисковать?
— Но мы ведь ждем сейчас Власова…
— Власов виноват сам! Что вы подумали, я подсунул ему жемчуг в карманы?.. Он украл двадцать семь перлов и попытается сейчас провезти через таможню… Вот и пусть пытается.
— Как бы это сказать… В общем, не честный поступок, товарищ генерал. — Самохин почему-то разозлился.
— Никогда не подавайте нищим, Сергей Николаевич! А этот Власов — нищий телом и духом. Он раб, пытающийся самоутвердится во что бы то ни стало. Ему все равно, жемчуг ли пилить, стрелять ли волков! Самые опасные люди, это разбогатевшие побирушки!
— Что вы так разволновались, товарищ генерал? Я пошутил, и Власова этого совсем не знаю.
— А я вам объясняю, что это за тварь!
— Нет, дайте подумать, — не сразу попросил Самохин. — Все так внезапно… Мне просто не верится! От волнения у меня даже заболел желудок.
— Думайте.
— Я не собирался уезжать из страны… А нельзя остаться здесь и с жемчугом?
Генерал не слышал сарказма.
— Вы не понимаете опасности?
— Пока нет…
— Мы не знаем, какие силы представляет и с кем связан человек, сдавший жемчуг в камнерезку. Можем лишь догадываться, что эти люди очень серьезные, если приносят в рюкзаке пятнадцать миллионов баксов. И непредсказуемые, поскольку ценят не то, что ценим мы.
— Это все ясно. — Самохин скрючился, поджав живот. — Считаете, в Евросоюзе мы будем в безопасности? Нас не достанут?
— Там есть другие серьезные люди… Которые помогут реализовать жемчуг оптом.
— Сильно отдает авантюрой, товарищ генерал…
— Авантюра — оставаться здесь с этой коробкой! И еще удовольствие — посидеть в камере собственной конторы. Как только мои бывшие сослуживцы поймут, что этот жемчуг можно взять совершенно безболезненно, они нам обоим руки оторвут… Если не хуже. Вы не знаете эту публику, а я вижу, как агентура завертелась возле Забавинска… — он насторожился. — Погодите, что это с вами?
— У вас случайно нет альмагеля? Анестезирующего?
Хлопец изучал личное дело Самохина, в том числе, и медзаключение, поэтому глянул на него с тревогой.
— Что же вы не взяли с собой лекарств?..
— Да меня Наседкин лечил, метеоритами… Почти месяц не тревожила, забывать начал…
— Совсем плохо?
— Кочевники льют олово в рот…
— Что?..
— Это у меня такие ассоциации. Палящая боль…
— А-а, — сказал генерал с облегчением. — Придется сходить в аптеку…
— Сейчас приступ пройдет — схожу.
— Сидите, я сам! — Он торопливо натянул пиджак, заворчал, — У Наседкина лечился… Тридцать семь лет человеку, а ничего, кроме язвы… Через пару дней устрою вас в нормальный госпиталь. Где-нибудь в Германии…
— Послушайте, я не понял, — Самохин пошел за ним в переднюю, чтоб закрыть дверь. — Почему нельзя подавать нищим?
— Потому что это им не поможет.
— А если это помогает дающему?
— Во время приступов язвенной болезни, — уже с порога объяснил тот, — вредно волноваться и рассуждать на философские темы.
Заботливость фаворита подкупала, как и внезапная откровенность, и хотелось верить, что он хочет устроить ему достойную жизнь из-за своей немного странной, но понятной привязанности, к тому же он боится остаться один в каком-нибудь чужом государстве. Но вместе с тем этот обиженный на весь мир и одинокий человек ни на мгновение не предавался чувствам и всегда помнил о главном: уходя, он запер снаружи дверь на новый замок, ключа от которого у Самохина не было. То есть одновременно генерал не доверял ему, не хотел оставлять наедине с коробкой жемчуга и сделал заложником.
Несмотря на второй этаж, окна были зарешеченными — квартирку подобрал соответствующую, зная, что здесь придется хранить ценности. И вообще, кажется, Хлопец готовился к этой операции давно и не зря сказал, что командировка в Забавинск будет на неопределенный срок…
В отсутствие Хлопца мысли стали ровнее, четче и даже боль притупилась. Надо выкручиваться из ситуации, каким-то образом оттянуть выезд, а там появится решение… Они ждут Власова, осталось полчаса, и надеяться, что он не приедет или произойдет нечто, заставившее его надолго задержаться, не приходится: у фаворита все рассчитано до минут, он хороший организатор, в том числе, и своего времени. У него все подчинено определенному ритму, поэтому и все складывается, срастается, реализуется. Хорошо продуманная версия, выстроенная по этапам, детально и последователь