чики называют его слезами, и вовсе вдохновился.
— Все в порядке, Сергей Николаевич. Нам повезло, мы попали в нужные руки.
По его логике, сказать так могли только владельцы жемчуга, тем паче назвать его слезами, что к тому же подтверждало сны-видения Плюхача о происхождении перлов.
Самохин чувствовал, захватчики и есть те самые алхимики, а значит началось движение к главной цели: люди, сдавшие жемчуг в камнерезку, вернули себе утраченное и попутно взяли воров. Коробка с приманкой сработала, но от того, что все произошло внезапно, непредсказуемо и жестко, ощущалось горячее и ноющее, как язвенная боль, разочарование.
Кроме того, во время захвата один из алхимиков взял все время звонивший телефон Самохина — а это звонила Саша! — послушал и ответил жестко:
— Не звони больше по этому номеру!
И выключил телефон.
Не такими представлялись неведомые люди, ценящие жемчуг за родовую песчинку: те, кому подвластно будущее, обречены быть благородными.
Кроме того, Самохина сильно смущала «прибалтийская» легенда. Вряд ли примут за правду, но если даже и поверят, кто их, алхимиков, знает, что они могут сделать с двумя литовцами, взятыми с поличным?
Ехали всю ночь, и по подсчетам Плюхача, в общей сложности Забавинск отдалился примерно на полторы тысячи километров. Только вот неизвестно, в какую сторону: ориентироваться в пространстве можно было лишь по температуре в железной коробке. Ночью было душно, а с утра обшивка начала раскаляться на солнце — кажется, везли на юг. Судя потому, что иногда останавливались на светофорах, проезжали какие-то города — слышны были даже голоса людей и музыка из других автомобилей, стоящих рядом; дважды останавливались на закрытых железнодорожных переездах и просто так, в чистом поле: охрана справляла естественные надобности.
И надо же, за целые сутки пути хоть бы раз гаишник остановил! Война в Чечне, кругом теракты, а тут идет грузовой, закрытый микроавтобус и никому дела нет…
Может, у алхимиков есть какой-нибудь пропуск?
Днем, когда в отсеке стало и дышать трудно, помощник вынул из ботинка шнурок, его пластмассовым наконечником довольно быстро отомкнул одну скобу наручника, после чего ею же вывернул в железном полу три шурупа и отогнул жестянку. Из-под днища машины ударила горячая от асфальта, но все-таки свежая струя воздуха. Плюхач снова замкнул браслет на руке и подставил лицо.
— Охлаждайся, Всеволод Римасович!
В отверстие было видно крутящийся карданный вал и стремительный бег черной дороги — все разнообразие.
Через несколько минут зарябило в глазах, однако помощник распрямился.
— Видишь, откуда солнце? Так что мы едем не на юг, а на восток. Но почему так жарко?
К вечеру погода изменилась, приятный ветерок из дыры сменился водяной пылью, а скоро вообще пришлось заделать дыру, ибо остуженный корпус машины стал источать холод. Впервые за дорогу Самохин уснул, подобрав колени, и потерял счет времени. А проснулся от жесткой руки Плюхача.
— Тихо… И как ты можешь спать в такой обстановке?
— Ночь на дворе, привык…
На воле висела непривычная тишина, микроавтобус стоял с выключенным двигателем, слышно было, как пощелкивает, остывая, глушитель, за стенкой шаркали чьи-то шаги, в грузовом отсеке полная темнота.
— Сейчас сниму с тебя наручники, — задышал в ухо помощник.
Руки у самого уже были свободны.
— Зачем?
— Они с кем-то разговаривали по телефону. Кажется, получили приказ нас того… ликвидировать. Или только одного меня, я не понял. Стоят, ждут какого-то уточнения.
— Что будем делать?
— Мочить. Ну не умирать же из-за этого долбанного жемчуга…
Он отомкнул один браслет на руках Самохина, второй оставил. Прислушался, затем осторожно подтянул ведро.
— Как откроется дверь — я плесну из параши. А ты кувырком выкатывайся из машины, понял? Только кубарем, на ноги не вставай и грудь не подставляй. И старайся сразу в кювет, в траву…
— А ты?
— Я работать буду. Главное, не бойся выстрелов. В темноте да впопыхах все будет мимо. Даже если зацепят, старайся уйти подальше от дороги. И по прямой не беги. Если у меня все получится, я тебе крикну.
— Да я тоже не инвалид…
— Молчи… Здесь командую я. Значит так, если не удастся выкатиться, блокируют — старайся бить в глаза, пальцами, по яйцам и по кадыку. Хотя… это не мальчишки. Но в любом случае сопротивляйся, чтоб не прижали сразу, а я помогу.
Под ногами водителя и охранника скрипел гравий, значит, машина стояла на обочине. Самохин мысленно проиграл все свои действия — в воображении получалось красиво.
— А говорил, мы им нужны живые…
— Ты им нужен. Я, скорее всего, лишний свидетель…
— Тогда беги один, подстрахую…
— Что я потом скажу своему начальству?
— И Принцессе…
— И Принцессе!
Прошло минут пять настороженной тишины, даже охранники перестали шастать туда-сюда. Наконец, у кого-то из них зазвонил телефон и послышалось полусонное:
— На связи…
Помощник толкнул Самохина и поднял ведро.
— Понял, — через несколько секунд произнес охранник.
Будто по тревоге, почти одновременно щелкнули замки, хлопнули передние двери и заурчал мотор.
— Ну, ребята, вам повезло, — прошептал Плюхач. — Еще поживете…
Под утро машина съехала с асфальта на гравийную дорогу, которая становилась все хуже и хуже. Мотало и трясло так, что клацали зубы и ехать можно было лишь на корточках или стоя на коленях. Потом под колесами застучали стыки бетонных плит, и через два часа голова загудела, как железная громыхающая коробка, и казалось, что внешнего мира уже не существует. Даже крепкого, спортивного Плюхача начало тошнить, и он скрипя зубами подавлял рвотные позывы.
— Я знаю, куда нас везут. — попытался вдохновить его Самохин. — Дорога знакомая…
— Мне все равно, — просипел тот. — Скорее бы все кончилось…
— А все только начинается.
— Утешил…
Наконец, микроавтобус забуксовал и увяз. Его попробовали раскачать и вытолкнуть, однако у водителя с охранником силенок не хватило.
— Мы на болоте, — сказал Самохин. — Недалеко осталось.
— Докуда недалеко?
— До цели. Мы с тобой на юге Западной Сибири.
— Ты это точно знаешь?
— Не знаю, а чувствую.
— Тогда нам пора с этими поменяться ролями, — судя по звукам, Плюхач стал ковыряться в замке наручника. — Они успокоились, расслабились… Обоих вырублю, грузим в машину и едем.
— И куда же мы приедем?
— Ты же знаешь?
— Свободных нас там не примут. Мы им нужны в качестве пленников. А хозяев надо уважать.
Помощник молча согласился и тоскливо прошептал:
— Хоть бы выпустили воздухом подышать…
Его мольбы были услышаны, скоро дверь открылась, опахнуло свежестью.
— Выходите.
Ожидаемого болота не оказалось, хотя вокруг было влажно и сумеречно, ветер гнал низкие тучи над высоким лесом. Где-то в небе выли турбины пассажирского самолета — мир все-таки продолжал существовать. Разве что земля все еще качалась под ногами.
— Парашу освободите, — как-то профессионально скомандовал охранник в маске. — От машины не отходить.
Самохин не узнавал ни дороги, ни места, однако не мог отвязаться от ощущения, будто они остановились где-то недалеко от Горицкого стеклозавода. После душной коробки все запахи ощущались ярко и казались знакомыми, может, оттого, что пахло отсыревшим мхом…
Охранник дождался чьей-то команды по телефону, приковал пленников друг к другу наручниками, заставив взяться под руки, и повел по узкой дорожной насыпи, размытой дождями. Похоже, дорога эта была недостроена: попадались кучи гравия, едва прикрытые грунтом трубы водопропусков и самое смешное — верстовые столбы с пустыми табличками.
Прошли километра четыре, прежде чем окончательно рассвело и открылось широкое озеро с высоким берегом, на котором стали проглядывать крыши домов. Место было живописное, вокруг поднимался старый сосновый бор, а за озером тонкой полоской белел чистый березовый лес.
— Похоже на среднюю полосу России, — шепнул помощник. — Примерно, как в Воронежской области. Но отчего же так долго ехали?.. Смотри! Это не дома. Вернее, не крыши…
На вытянутой вдоль озера площадке, обрамленной старыми соснами, двумя ровными рядами стояли самые настоящие пирамиды. В основном каменные, покрытые чем-то блестящим, но были и стеклянные, напоминающие оранжереи. Все примерно одного размера, высотой с двухэтажный дом, без окон и видимых дверей, отчего создавалось ощущение мрачной монолитности. Две из них выделялись особенно: одна стояла на отшибе прямо в сосняке, облицованная скорее всего искристым гранитом, а вторая — в центре этого странного поселка — была чуть ли не вдвое выше остальных.
— Кажется, мы в Египте. — ухмыльнулся Самохин.
— Да в каком Египте? — Плюхач утратил остатки чувства юмора. — Хрен знает, что… Там же пески крутом, пустыня!
— Тихо, не кричи… Будет тебе и пустыня. Охранник окончательно расслабился и молча плелся сзади с видом человека, после долгих скитаний вернувшегося в родные места.
— Я знаю, как называется этот город, — оглянувшись, похвастался Самохин.
— Как?
— Тартарары.
— Хочешь сказать, загремели в тартарары?
— Сквозь землю провалились.
— Уже крыша едет… Я скоро и в это поверю.
— Да ладно, я пошутил. Мы действительно в Сибири, на поверхности родной земли.
Пирамид было десятка полтора, и еще две только строились на дальнем конце площадки: несмотря на ранний час, водил стрелой автокран, на деревянных лесах мелькали люди.
Тема пирамид изучалась в «Бурводстрое» года два назад, когда началось новое поветрие среди ищущих чуда — лечения в их пространстве, исправления либо зарядки воды, и коль появился спрос, то тотчас последовало предложение: предприимчивые и сообразительные люди начали возводить пирамиды из стекла и металла — для богатых клиентов, из досок или брезента — для бедных. Десятки внешне нормальных и, в общем-то, благополучных людей сутками, а то и месяцами ели, пили и спали в них, бездетные пытали