о… Ин формация-то вся это как-то мимо идет. Мимо цели…
— Если, конечно, допускать, что эта цель — одна для всех, — заметил Мещерский. — А ты уверен, что она одна? Я лично нет.
Время было каждому заняться своим делом… Никита смотрел, как Мещерский медленно шел назад к жилому флигелю: маленькая фигурка на фоне черных отсыревших древесных стволов и резной желто-багровой листвы.
Он мысленно представил, как будет выглядеть Лесное через несколько месяцев; зимой. Эти же узловатые черные стволы лип и сугробы, сугробы… Ему захотелось, чтобы зима наступила как можно скорее. И выпавший снег, белый, чистый, прикрыл бы все здесь — и эту раскисшую грязь под ногами, и эти вонючие лужи, в эти кучи земли, и эту кровь, эти трупы…
В Воздвижеиское они приехали с Кулешовым, оставив в Лесном усиленный наряд милиции. Дом Малявина, где все последнее время проживала потерпевшая Марина Ткач, стоял на окраине поселка. Место было живописное — холмы, дальняя панорама прудов Лесного. И сам дом был хороший — кирпичный, двухэтажный, просторный. Однако построенный без особых дизайнерских изысков — как метко выразился Кулешов, «по-кулацки».
Их встретила домработница Малявина — Клавдия Филипповна. Кулешов хорошо ее знал. По его словам, в недалеком прошлом она работала на заводе Малявина бухгалтером. Когда он разорился, ей пришлось переквалифицироваться в домработницы — ей было уже за пятьдесят, иной работы не найти. Клавдия Филипповна была женщиной дородной, спокойной. Но сейчас от спокойствия ее не осталось и следа — глаза были заплаканы, на щеках рдели пунцовые пятна.
Никита начал расспрашивать ее о Марине Ткач. Слух об убийстве уже вовсю гулял по Воздвиженскому — домработница все уже знала и была сильно напугана.
— Ох, да как же это, да что же это такое? Как же так? Что ж это такое делается-то? — твердила она, но Колосов довольно резко оборвал эти ее причитания, попросив отвечать только на вопросы.
Из сбивчивых показаний домработницы они узнали следующее: Малявин дома не ночевал, а где был — Клавдия Филипповна не ведала. Марина Аркадьевна вечером вернулась из гостей на такси — поздно. Утром, еще до завтрака, а просыпалась она обычно рано, в семь, подолгу занималась гимнастикой в комнате на втором этаже, оборудованной под спортивный зал, ей кто-то позвонил по телефону. Она сказала домработнице, что ей надо ненадолго уйти и что она не будет завтракать, собралась быстро и ушла. Было это где-то около восьми часов, и с тех пор домработница ее не видела.
— Что же, она не сказала, куда так рано идет? — спросил Никита.
— Нет, она и раньше мне ничего не говорила. Да и не мое это дело, — Клавдия Филипповна вздохнула, — Человек она в быту была тяжелый, капризный. Со мной не то чтобы плохо обращалась, а свысока так, что ли… «Уберите, принесите, подайте». И все.
— Ей позвонили по ее мобильному телефону?
— Да, у нас такого-то городского нет, не проведен.
— А вы не видели, она взяла телефон с собой?
— Наверное. Она без телефона шагу из дома не делала. Она сумку взяла, зонт. Оделась. Что-что, а уж одеваться она любила.
— Она торопилась? — спросил Никита.
—Да уж раз завтракать не стала, конечно, торопилась. Я сок выжала морковный, как обычно, оладьи напекла. Омлет зажарила. Так все и пропало.
— А вы не знаете, как она обычно добиралась до Лесного, когда ездила туда одна, без Малявина?
— А чего тут добираться? На дорогу вышел — любую машину в ту сторону поймал. И все. Она всегда так ездила. Иногда такси вызывала — пыль в глаза пустить, но больше на попутных. Денис-то Григорьевич сердился, выговаривал ей: ловишь частника, а шоферня еще тот народ. Но она ноль внимания на его слова. Она его, бедного, честно сказать, вообще в грош не ставила.
— А как они жили с Малявиным?
— Да сначала, первое время, когда у него дело свое еще было, — хорошо. Но я толком-то не знаю — я тогда еще в доме не работала. А слухи на заводе про них разные ходили. Привез он ее сюда из Москвы. Она, сразу видно, — штучка столичная. Вертела им как хотела. Ну на моих глазах жизнь уж у них полосатая была.
— Как это полосатая?
— Да как в любой семье. То ничего-ничего, а то скандал с битьем посуды. Крик. Денис любил ее, потому прощал ей многое, ну а ревновать ревновал.
— К кому?
— Этого я не знаю. Это вы у него самого спрашивайте.
— Ну, а когда они в последний раз скандалили?
— Когда… Да не далее как позавчера. — Клавдия Филипповна вздохнула. — О деньгах каких-то вроде у них речь шла. Она требовала, вынь да положь. А он не давал, скупился. Ну и кричали друг, на друга по-всякому. Раньше-то она на него в основном наседала. А в этот раз он ей спуску не дал. Потом он на стройку уехал. И с тех пор домой носа не кажет.
— Постойте, значит, Малявина не было дома ночью?
— И тот цельный день тоже, — сказала домработница. — Но и Марина-то не больно-то дома сидела. Все по гостям, по гостям… Я и обеда-то уже второй день не готовлю. Никто не заказывает. Некому.
— А раньше такое бывало, чтобы Малявин из дома уезжал?
— Было как-то летом. Тоже поссорились они. Потом вроде помирились. Откуда семье-то быть нормальной. Живут не расписаны. Детей нет. На постели-то одной больно выедешь. Это поначалу она в сладость, в удовольствие, а через год-другой приедается.
— А скажите, Клавдия Филипповна… — но тут Никита вынужден был прервать свой допрос. С поста милиции по рации сообщили: на въезде в Воздвиженское замечена машина Малявина. Он явно не собирался никуда скрываться — мчался на всех парах домой, распугивая на деревенской улице кур и собак.
Дома он оказался через несколько минут. Вошел как хозяин и… увидел сотрудников милиции…
— Что происходит? — Малявин круто обернулся домработнице. — В чем дело? Где Марина Аркадьевна?
— Царица небесная, защити и помилуй нас, — Клавдия Филипповна горестно заморгала, но Никита не дал ей ответить:
— Пожалуйста, побудьте в соседней комнате.
— Так в чем же дело? — спросил, повысив голос, Малявин, когда домработница вышла. — Являюсь к себе домой, а тут нате вам — гости дорогие. Я еще не забыл ту нашу встречу на дороге.
— И я эту встречу помню, Денис Григорьевич, — сказал Никита. — Мы у вас в доме в связи со служебной необходимостью. У нас к вам снова вопросы. И должен предупредить вас, что теперь ваши ответы во многом повлияют на ваше дальнейшее процессуальное положение.
— Чего? — Малявин вздернул тяжелый свой подбородок. — Никакое еще положение?
— Процессуальное, — веско повторил Никита. — Останетесь ли вы для нас по-прежнему свидетелем или же перейдете в совсем иной разряд.
— Да какой еще разряд? Что это за разговор такой у нас? Вообще, что вам нужно в моем доме? Марина! Марина, ты где, наверху? Ты видишь — у нас полно милиции!
— Марины Аркадьевны здесь нет. Не кричите, она не отзовется.
— Вы что, задержали ее?! На каком основании?
— Мы ее не задержали. Я хочу спросить вас: где вы находились этой ночью и сегодня утром?
— Это допрос?
— Это допрос, — Никита подошел к Малявину вплотную. — Я допрашиваю вас, официально предупреждая об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, в связи с сегодняшним убийством вашей сожительницы Марины Ткач:
Лицо Малявина побагровело и тут же через мгновение покрылось мертвенной бледностью.
— Марина… мертва?! Она мертва?
— Убита сегодня утром. — Я… У меня с глазами что-то… не вижу, темно. Можно я сяду?
Малявин рухнул на диван. Никита ждал. Ему показалось — прошло бесконечно много времени…
— Как ее убили? — тихо спросил Малявин, его грубый голос срывался…
— Ударили по голове.
Он согнулся, словно это его самого ударили, обхватил голову руками. Начал раскачиваться из сторону в сторону. Никита терпеливо ждал, когда он справится с собой.
— Это уже третье убийство здесь за неполные десяти дней, — сказал он после долгой паузы. — Я пока ни а чей вас не обвиняю, Денис Григорьевич, но если бы в прошлый раз вы были с нами более откровенны, возможно, она… она бы осталась жива…
—Что вы хотите знать? Что?
— Вы не ночевали дома. Я хочу знать, где вы были ночью и утром…
— В Москве.
—Где именно в Москве?
— Мы вчера повздорили с Мариной. Глупая ссора… Если бы я только знал! Но я и в страшном сне не мог себе этого представить… Мы поссорились, я был зол, я уехал, — Малявин резко вскинул голову. — Вы ведь хотим те знать, где я был. Вам ведь всюду надо сунуть свой нос! Я был в пивном баре на Арбате. Потом…
— Вы были один?
— Нет, я был расстроен ссорой, мне надо было встряхнуться, обрести форму. Короче, я провел ночь с женщиной.
— Имя и фамилия.
— Я снял ее на Арбате. Она сказала, что зовут ее Альбина. Я заплатил ей. Мы поехали к ней в Люблино на квартиру. Я провел с ней ночь.
— Во сколько вы расстались?
— Я уехал в девять утра. Проспал. Мы крепко выпили. Похмелье. Прочие прелести… В общем, я так и не обрел форму. Вынужден даже был позвонить Салтыкову, сказать, что задерживаюсь.
— Адрес квартиры? — спросил Никита жестко.
— Адрес… Люблинская улица… Дом такой пятиэтажный, хрущевка… Она сама показывала, куда ехать. Двор… Квартира на третьем этаже, номера я не помню.
Никита смотрел на него: если это и было ложное алиби, то выдумано оно было умно. Чтобы опровергнуть его, надо было для начала заняться поисками в Люблино девицы Альбины. А это то же самое, что искать спутника жизни через газету «Из рук в руки» — могло повезти, а могло и нет.
— Из-за чего вы поссорились с Мариной Ткач?
— Мне больно сейчас в этом признаваться — из-за денег.
— Из-за денег?
—Она… она всегда неумеренно расходовала деньги. В этот раз я сказал ей, что думаю по этому поводу. Лучше бы не говорил! Она… у нее был взрывной характер, она не стерпела… Короче, мы наговорили друг другу много всего, я… у меня нет сил сейчас это вспоминать. Я был виноват, я не должен был.
— Вам известно, чем занималась Марина Ткач до того, как познакомилась с вами?