— Нет, никогда. Читала, что засовывают другие предметы, но насекомых — ни разу.
— Для начала остановимся на двух моментах. Первое, мы приняли без доказательств, что Лектеру действительно известны какие-то конкретные факты. И второе, мы запомнили, что Лектер делает всё исключительно ради развлечения. Никогда не забывайте об этом. Идём дальше. Он хочет, чтобы Буйвола-Билла поймали до того, как он успеет расправиться с Кэтрин Мартин. Все его выгоды лежат в этом направлении. У нас больше нечем запугать его — он уже потерял и книги, и унитаз.
— А что, если нам просто обрисовать ему ситуацию и что-нибудь пообещать? Ну, например, камеру с окном. Он ведь хотел именно это, когда предлагал помочь нам.
— Он предлагал помочь, Старлинг. Помочь, а не написать донос. Простой донос не даёт ему возможности порисоваться и попускать нам пыль в глаза. Вы в смятении, вы ждёте от него правды. А он не спешит. Ему некуда торопиться. Он наблюдает за всем, что происходит, как за бейсбольным матчем. Так что даже если мы попросим его написать донос, он всё равно будет выжидать. Сразу он ничего не напишет и не расскажет.
— Даже за награду? За что-то, чего он не получит, если Кэтрин Мартин умрёт?
— Представим, мы скажем ему, что знаем о его осведомлённости в этом деле и хотим, чтобы он написал донос. Тогда наибольшее удовольствие он получит от того, что будет тянуть резину и прикидываться, будто пытается припомнить факты. И так неделю за неделей, заставляя сенатора Мартин надеяться и в то же время позволяя Кэтрин умереть. А потом примется мучить ещё одну, другую мать, и ещё одну, во всех вселяя надежды своими заявлениями, что он уже почти вспомнил — это для него куда интереснее, чем получить камеру с видом из окна. В этом вся его жизнь, его питательная среда. Знаете, Старлинг, я не сторонник той мысли, что с возрастом человек становится мудрее и набирается опыта, но что действительно приходит с годами, так это умение хитрить. И вот сейчас нам как раз и представляется возможность проявить свою хитрость.
— Значит, доктор Лектер должен подумать, что мы пришли к нему, чтобы поговорить по чисто теоретическим вопросам.
— Правильно.
— Тогда зачем вы мне всё это объясняли? Почему просто не направили меня поговорить с ним таким образом?
— Я рассуждаю. Вы тоже будете так делать, когда станете начальником. Самый лучший способ мыслить.
— Итак, не следует упоминать о найденном в горле у Клауса насекомом. И вообще — никакой связи между Клаусом и Буйволом-Биллом.
— Верно. Вы пришли к нему потому, что изумлены его предсказанием о снятии скальпов. Я дам вам бумагу, где официально отказываю ему в его просьбе. Но поиграйте на этом. У вас есть предложение кое-каких привилегий — и этот вопрос может решить кто-то из влиятельных людей, например таких, как сенатор Мартин. Он должен понять, что необходимо поторопиться, потому, что если Кэтрин умрёт, все предложения для него кончатся. Как только это происходит, сенатор Мартин тут же теряет к нему всякий интерес. Если же он ошибётся, то только из-за того, что недостаточно умён и компетентен, чтобы выполнить обещание, а не из-за того, что будет водить нас за нос.
— А сенатор Мартин хоть знает о нём?
— Лучше бы вы не задавали этого вопроса, Старлинг.
— Понятно.
Итак, сенатору Мартин никто ничего не говорил. Скорее всего, Кроуфорд просто побоялся, что она настоит на том, чтобы самой поговорить с Лектером, а потом допустит ошибку и испортит всё дело.
— Вам действительно понятно?
— Да. Только как он сможет вывести нас на Буйвола-Билла, не показав, что не только догадывается, но и знает о нём кое-что?
— Не знаю, Старлинг. У него было достаточно времени это обдумать. Он переждал уже шесть жертв.
Кроуфорд повернулся к телефону и следующие минут двадцать звонил в департаменты полиции Швеции, Дании и Бельгии, прося ускорить опознание Клауса. Все уже получили телексы с запросом Интерпола и начали поиски.
Кларис видела, что Кроуфорд специально подобрал для поездки фургон, снабжённый всем необходимым для международной телефонной связи. Хотя, честно говоря, из кабинета звонить было бы намного удобнее. Да и вообще, не очень-то пристало начальнику отдела трястись ночью в машине, отбросив более важные дела. В принципе, он мог бы проинструктировать её и по телефону. Но Кроуфорд всё же поехал, и Кларис была от души благодарна ему за поддержку.
У неё появилось чувство, что и эта поездка, и разрешение на её задание дались Кроуфорду недёшево. Телефонный разговор шефа с директором Бюро подтвердил её мысли.
— Нет, сэр… Нет… Нет, никаких микрофонов и диктофонов… Томми, это моя личная рекомендация, и я настаиваю на этом. Я против, чтобы она брала с собой диктофон… Да, и доктор Блум то же самое говорит… Он? Застрял в аэропорту. Туман. Прилетит как только прояснится… Хорошо.
Покончив с делами, Кроуфорд позвонил домой и поговорил с дежурящей у постели жены медсестрой. Потом повесил трубку и несколько минут сидел, устремив невидящий взгляд в тёмное окно. Наконец, тяжело вздохнул, надел очки и снова повернулся к Кларис.
— Будем разговаривать с Лектером три дня. Если ничего не высосем, балтиморская полиция начнёт его пытать, пока суд не оттащит их за уши.
— В прошлый раз пытки ни к чему не привели. Доктора Лектера не очень-то заставишь говорить.
— Да уж. Что он им там соорудил тогда, бумажного цыплёнка?
— Ага.
— Хотя балтиморскую полицию тоже ни в чём не упрекнёшь, — вздохнул Кроуфорд. — Ведь Лектер их заключённый. Если Кэтрин всё же погибнет, по крайней мере они смогут сказать сенатору Мартин, что испробовали все способы.
— Как сама сенатор Мартин?
— Держится прекрасно, а что на душе… можно себе представить. Она крепкая, волевая женщина, к тому же очень умная. Вам бы, Старлинг, она, наверное, понравилась.
— А Джонс Хопкинс и балтиморская полиция будут держать язык за зубами насчёт насекомого в горле у Клауса? Сможем сохранить всё в секрете от прессы?
— Дня три, пожалуй, сможем.
— Тогда ещё ничего.
— Не следует доверять Фридерику Чилтону или кому-либо ещё из этой больницы, — предупредил Кроуфорд. — Узнает Чилтон — узнают все. Конечно, Чилтон будет в курсе о вашем визите, но запомните: вы помогаете балтиморской полиции закрыть дело Клауса — и никакого отношения к Буйволу-Биллу.
— И я занимаюсь этим среди ночи?
— Это единственное возможное время. Кстати, информация о насекомом в Западной Вирджинии появится в утренних газетах. Медэксперт из Цинциннати проболтался. Так что теперь это уже не секрет. Можете тоже «проговориться» об этом Лектеру. Если он не будет знать, что такую же куколку мы нашли в горле у Клауса, никакого значения это не имеет.
— Что ещё мы можем ему предложить?
— Я как раз думаю об этом, — ответил Кроуфорд и снова повернулся к телефону.
Глава 20
Большая ванная, выложенная белоснежным кафелем. Яркие светильники под застеклённым потолком. Витые металлические полочки в итальянском стиле на декоративной кирпичной стене. Среди зелени вьющихся растений — изящный несессер, наполненный косметикой. Огромное зеркало, запотевшее от струящейся из душа горячей воды. Из-под душа неестественно высокий голос напевает мелодию из старого мьюзикла. В основном звучит лишь мотив, но иногда вспоминаются и некоторые слова. Снаружи в дверь ванной скребётся маленькая собачка.
Под душем стоит Джеймс Гамб, белый мужчина, тридцать четыре года, рост сто восемьдесят три сантиметра, вес девяносто три килограмма, каштановые волосы, голубые глаза, никаких особых примет. Своё имя сам Джеймс произносит без буквы «с»: Джейм. И требует, чтобы все остальные тоже называли его именно так.
Хорошенько смочив тело, Гамб намыливает грудь и бёдра руками, а те части тела, которых ему неприятно касаться — мочалкой. Ноги, пожалуй, немного волосаты, но ничего.
Гамб тщательно вытирается и смазывает кожу смягчающим кремом. Большое, в полный рост зеркало скрыто от него шторкой душа.
Гамб мочалкой запихивает свои мужские достоинства между ног, отдёргивает шторку и предстаёт перед зеркалом в позе порнозвёзды, поигрывая бёдрами.
— Сделай же что-нибудь со мной, мой милый. Побыстрее, я вся горю.
Он пытается говорить очень высоким голосом и отмечает, что сегодня это получается уже гораздо лучше. Конечно, гормоны, которые он принимал, не очень-то изменили голос, но зато на чуть увеличившихся грудях выпали почти все волосы. После многочисленных электропроцедур перестали расти усы и борода — и всё же он не очень похож на женщину. Он всё ещё мужчина, способный защитить себя не только ногтями, но и кулаками.
Являет ли его поведение действительную попытку превратиться в женщину, или это всего лишь шутка — трудно сказать при беглом знакомстве. А беглые знакомства — единственные, которые он заводит.
— Что ты собираешься со мной делать?
На звук его голоса в дверь ванной снова скребётся собачка. Гамб надевает халат и впускает её внутрь. Маленький абрикосовый пудель тут же прыгает ему на руки. Гамб нежно целует его в нос.
— О-о-о! Наверное, проголодалась, Красотка? Я тоже.
Он пересаживает собачку с одной руки на другую и открывает дверь в спальню. Пудель пытается спрыгнуть.
— Секундочку, моя радость, сейчас. — Свободной рукой он поднимает с пола лежащий у кровати карабин «Мини-14» и кладёт его на подушку. — Ну вот. Теперь прыгай. А через минуту будем ужинать.
Он опускает собачку на пол и облачается в пижаму. Пудель радостно спускается за ним вниз в кухню.
Джеймс Гамб достаёт из микроволновой печи три готовых обеда. Два «Хангри Мэн» для себя, и один «Лин Казин» для Красотки.
Собачка быстро съедает мясо и десерт, не тронув овощи. Джеймс Гамб оставляет на своей тарелке только кости.
Он выпускает пуделя через заднюю дверь и с улыбкой наблюдает, как пёс носится по двору.
— Ну-ну, девочка моя, ты ещё не сделала дело номер два. Ну хорошо, я не буду смотреть. — Он закрывает лицо ладонями, но продолжает подсматривать. — Ах т