— Интересно, а почему не было никакой страховки? Кларис, вы сказали мне, что ваш отец крепил ружьё к дверце своего «пикапа».
— Да.
— У него что, не было патрульной машины?
— Нет.
— И всё это произошло ночью?
— Да.
— У него не было пистолета?
— Нет.
— Значит, он дежурил ночью, на своём «пикапе», вооружённый только ружьём… Скажите мне, Кларис, он случайно не носил на ремне часы-табель? Ну, такую штуку, к которой крепится связка ключей от всех городских телефонов?
— Да.
— Выходит, Кларис, он был обыкновенным ночным дежурным, а не начальником полицейского участка. Говорите честно, я сразу увижу, если вы обманете.
— Да, должность называлась «ночной дежурный».
— И что потом с ними случилось?
— С кем?
— С часами-табелем. Что с ними стало после того, как вашего отца застрелили?
— Не помню.
— А если бы помнили, рассказали бы?
— Да. Хотя, подождите. К нему в больницу приходил мэр и спрашивал про часы и значок. — Она и сама не знала, что помнит это. Мэр в своём выходном костюме и военных ботинках. Скотина. — Quid pro quo, доктор Лектер.
— Вам ни на секунду не показалось, что вы поняли, в чём дело? Нет, если бы вы поняли, вы бы не просили меня продолжать. Итак, мы говорили о транссексуалах. Вы сказали, что жестокость и агрессия не характерны для транссексуалов. Помните, мы говорили о злобе, которая проявляется как страсть, и волчанке, которая проявляется обыкновенной крапивницей? Билли не транссексуал, Кларис, он только считает себя транссексуалом и пытается быть им. И использует для этого все возможные средства.
— Вы сказали, что мы близки к тому, чтобы поймать его.
— У нас в стране три основных центра транссексуальной хирургии: Джонса Хопкинса, университета Миннесоты и Медицинский центр в Коламбусе. Не удивлюсь, если узнаю, что он обращался в один, а то и во все эти заведения, но был отвергнут.
— На каком основании ему могли отказать?
— Вы очень нетерпеливы, Кларис. Первой причиной могли быть его предыдущие преступления. Это сразу же влечёт за собой отказ, если, конечно, они не были относительно безобидны и совершались с целью изменения пола. К примеру, одевался на людях как женщина или что-нибудь в этом духе. Если же тут ему удалось как-то отвертеться, то могло не пройти описание личности.
— Как это?
— Хотите знать весь процесс их отсеивания?
— Да.
— Почему бы вам не спросить об этом доктора Блума?
— Лучше я спрошу у вас.
— А что вы получите за это, Кларис? Повышение по службе? Но вас всё равно не повысят достаточно высоко, чтобы вы могли на что-то влиять.
— Для начала я получу ключ от самой главной двери. Так что же могло выявиться во время диагностирования?
— Как вам понравилась Монтана, Кларис?
— Красивый штат.
— А как вам понравился муж вашей тётушки?
— Мы с ним разные люди.
— Ну, а как они вообще?
— Вечно уставшие от работы.
— У них были свои дети?
— Нет.
— А где вы жили?
— На ранчо.
— Они разводили овец?
— Овец и лошадей.
— Сколько вы там пробыли?
— Семь месяцев.
— И сколько вам тогда было?
— Десять.
— А куда уехали потом?
— В Лютеранский приют, в Бозмене.
— Говорите правду.
— Я и говорю правду.
— Вы только ходите вокруг да около правды. Если устали, можем перенести разговор на конец недели. Я и сам немного подустал. Или всё же будете говорить сейчас?
— Лучше сейчас, доктор Лектер.
— Хорошо. Значит, ребёнок уезжает от матери на ранчо в Монтане. На ранчо разводят овец и лошадей. Ребёнок скучает по дому, возбуждается от вида большого количества животных… Ну? Что дальше?
— Там было очень здорово. Мне отвели отдельную комнату с огромным индийским ковром на полу. Разрешали кататься на лошади — я сидела верхом, а они водили её по двору — она была немного слеповата. Вообще-то все лошади там были какие-то страшные. Либо больные, либо хромые. Некоторые из них выросли с детьми, и когда по утрам я выходила ждать школьный автобус, они ржали мне вслед.
— Но потом?
— Но потом я нашла в сарае кое-что странное. У них там хранилась разная конская упряжь. Вначале я подумала, что это какой-то старинный шлем. Но потом прочитала выбитое сверху название: «Приспособление для гуманного забоя лошадей У. У. Гринера». Это была такая металлическая шапка в форме колокола, а сверху просверлено отверстие, куда вставлялся патрон. Тридцать второго калибра, по-моему.
— На этом ранчо они растили лошадей на убой?
— Да.
— И забивали прямо на ранчо?
— На клей и удобрения — да. Мёртвых лошадей помещалось в грузовик сразу шесть штук. А тех, что шли на питание для собак, вывозили живыми.
— А та, на которой вы катались по двору?
— Мы убежали вместе с ней.
— И далеко смогли убежать?
— До того места, где вы закончили рассказ о процедуре диагностирования.
— Понятно. Значит, вы не в курсе, как проводится отбор для транссексуальной операции?
— Нет.
— Было бы неплохо, если бы вы смогли принести мне копии режимных документов хотя бы одного из этих центров. Это могло бы значительно помочь в вашем деле. Но для начала могу сказать вам следующее: весь огромный набор тестов обычно включает в себя «Схему умственного развития Вехслера», тест «Дом — дерево — человек», проверку по системе Роршаха, концептуальный рисунок, «Тематическую Апперцепцию», ММПИ и ещё несколько тестов — по-моему, Дженкинса, разработанных нью-йоркским университетом. Вам, конечно, хочется разобрать принципы отбора на более простом и понятном примере, да? Да, Кларис?
— Да, это было бы лучше всего.
— Что ж, давайте попробуем… Предположим, нам нужно найти человека, тест которого будет отличаться от теста настоящего транссексуала. Тогда в тесте «Дом — дерево — человек» нужно искать того, кто нарисовал не женскую фигуру. Настоящие мужчины-транссексуалы в первую очередь всегда рисуют женскую фигуру и обычно изображают её увешанной целой кучей разных украшений. А мужские фигуры у них в основном одинаковые, схематичные — ну, может, найдёте какое-то различие, если им дали задание нарисовать чемпиона по культуризму. Но в основном — все одинаковые. В изображении дома ищите рисунки без всяких этаких «миленьких» деталей — детской коляски у дверей, занавесочек на окнах, цветочков во дворе. Теперь о деревьях. У настоящих транссексуалов они двух видов: раскидистые цветущие ивы или стволы, напоминающие кастрированные половые члены. Но даже эти кастрированные члены на рисунках настоящих транссексуалов выглядят живыми и зелёными. Это очень важное различие. Они ни капли не похожи на те ужасные, мёртвые уродливые деревца, которые рисуют умственно больные. Так что это неплохой признак — у Билли деревья должны иметь прямо-таки жуткий вид. Я не слишком быстро?
— Нет, доктор Лектер.
— На автопортретах транссексуал никогда не рисует себя обнажённым. Однако нельзя позволить ввести себя в заблуждение так называемым параноидальным восприятием мира, которым страдают транссексуалы, склонные к слишком частым переодеваниям в женщину. Очень часто у них возникают недоразумения с властями. Нужно ли подводить итог?
— Да, хотелось бы.
— Вам необходимо получить список мужчин, которым отказали во всех трёх хирургических центрах. Вначале проверьте тех, кого отвергли из-за уголовного прошлого, а среди них обратите особое внимание на грабителей. Из тех, кто пытался скрыть свои преступления, отберите всех, кто в детстве имел серьёзное нарушение психики, связанное с жестокостью. Затем переходите к тестам. Вам нужен белый мужчина примерно тридцати пяти лет, довольно крупного телосложения. Он не транссексуал, Кларис. Но он считает себя таковым, а поэтому крайне озлоблен на весь мир за то, что ему не хотят помочь. Вот и всё, что я могу сказать до того, как прочитаю дело. Вы ведь оставите мне его?
— Да.
— И фотографии.
— Они в папке.
— А сейчас, Кларис, поспешите использовать то, что уже узнали. Посмотрим, что у вас получится.
— Мне нужно знать, как вы…
— Нет. Не будьте слишком настырной, иначе мы перенесём разговор на следующую неделю. Приходите, когда получите какой-то результат. Или не получите. И ещё, Кларис.
— Да?
— В следующий раз вы расскажете мне две вещи: первое, что случилось с лошадью, и второе, что мне хотелось бы знать — как вам удаётся держать себя в руках.
Алонцо пришёл проводить её наверх. Кларис прижала бумаги к груди и зашагала рядом, опустив голову и стараясь не забыть ни единого слова из полученной информации. Сгорая от желания побыстрее выйти на свежий воздух, она даже не взглянула в сторону кабинета доктора Чилтона и пулей выскочила на улицу.
Тем не менее, в кабинете доктора Чилтона горел свет — из-под двери пробивалась узкая полоска.
Глава 26
Утром, когда над Балтимором забрезжил ржавый рассвет, глубоко под землёй, в подвале лечебницы для душевнобольных преступников наметилось некоторое оживление. В камерах, где круглые сутки горит свет, заключённые пробуждались ото сна и наполняли коридор утренними воплями.
Доктор Ганнибал Лектер, одетый в смирительную рубашку, стоял в конце коридора лицом к стене. Ноги стягивали прочные кожаные ремни. Лицо украшал намордник, напоминающий проволочную маску хоккейного вратаря.
За его спиной коренастый коротышка-санитар убирал палату. Барни все три раза в неделю наблюдал за уборкой, зорко следя за тем, чтобы кто-нибудь из санитаров не оставил в камере недозволенных вещей. Уборщики всегда спешили убрать клетку Лектера как можно быстрее: мало ли какие привидения и сюрпризы могут встретиться в обители этого чудовища? Барни тщательно проверял их работу, не упуская из виду ни единой мелочи.
Из всех санитаров Барни был старшим по уходу за доктором Лектером. Самая главная на то причина — он никогда ни на секунду не забывал о том, с кем имеет дело.
Доктор Лектер развлекался. Его мысли не были связаны по рукам и ногам, и благодаря богатому воображению он мог переноситься куда угодно и представлять себе всё, на что только был способен безудержный полёт его фантазии.